Раевскому

Ты прав, мой друг — напрасно я презрел Дары природы благосклонной. Я знал досуг, беспечных муз удел, И наслажденья лени сонной,

Красы лаис, заветные пиры, И клики радости безумной, И мирных муз минутные дары, И лепетанье славы шумной.

Я дружбу знал — и жизни молодой Ей отдал ветреные годы, И верил ей за чашей круговой В часы веселий и свободы,

Я знал любовь, не мрачною тоской, Не безнадежным заблужденьем, Я знал любовь прелестною мечтой, Очарованьем, упоеньем.

Младых бесед оставя блеск и шум, Я знал и труд и вдохновенье, И сладостно мне было жарких дум Уединенное волненье.

Но все прошло! — остыла в сердце кровь. В их наготе я ныне вижу И свет, и жизнь, и дружбу, и любовь, И мрачный опыт ненавижу.

Свою печать утратил резвый нрав, Душа час от часу немеет; В ней чувств уж нет. Так легкий лист дубрав В ключах кавказских каменеет.

Разоблачив пленительный кумир, Я вижу призрак безобразный. Но что ж теперь тревожит хладный мир Души бесчувственной и праздной?

Ужели он казался прежде мне Столь величавым и прекрасным, Ужели в сей позорной глубине Я наслаждался сердцем ясным!

Что ж видел в нем безумец молодой, Чего искал, к чему стремился, Кого ж, кого возвышенной душой Боготворить не постыдился!

Я говорил пред хладною толпой Языком истины свободной, Но для толпы ничтожной и глухой Смешон глас сердца благородный.

Везде ярем, секира иль венец, Везде злодей иль малодушный, Тиран льстец, Иль предрассудков раб послушный.