То был зловещий сон: по дебрям и лесам, Казалось, я блуждал, не находя дороги; Ползли над головой, нахмуренны и строги, Гряды свинцовых туч по бледным небесам; И ветер завывал, гуляя на просторе, И ворон, каркая, кружился надо мной; И нелюдимый бор, как сумрачное море, Таинственно гудел в пустыне вековой… И вот, когда я шел кустарником дремучим, Во мраке увидал я груды кирпичей; Покрыты были мхом расщелины камней, И плиты поросли репейником колючим. По шатким ступеням спустился я к реке, Где арки от мостов и темные громады Низверженных бойниц чернели вдалеке. Клубящийся туман окутал анфилады Разрушенных дворцов и волны, и леса; И палевой зари желтела полоса Меж дремлющих столбов гранитной колоннады; И расстилал залив безжизненную даль, Едва мерцавшую, как матовая сталь. То правда или нет, но мнилось, что когда-то Бродил я много раз по этим берегам: И сердце дрогнуло, предчувствием объято… О нет, не может быть, не верю я очам! В столице молодой все пышно и богато, Там – жизнь и суета, а здесь лишь дикий бор, Венчая мертвый прах покинутых развалин, Уходит без конца в неведомый простор; И шум его ветвей, торжественно печален, Доносится ко мне, как грозный приговор: «Тебя я победил, отверженное племя! Довольно вам грозить железом и огнем, Бессильные рабы! Мое настало время, И снова мой намет раскинул я кругом. Мои кудрявые зеленые дружины Я приступом повел с полунощных пустынь На величавый ряд незыблемых твердынь, И вот в пыли лежат их жалкие руины!..» Но шепоту дерев я криком отвечал: «О нет, неистребим наш светлый идеал! Надеяться и ждать, любить и ненавидеть, И кровью истекать в мучительной борьбе, Чтоб здание веков в развалинах увидеть, О нет, могучий лес, не верю я тебе! И смело проложу я путь к желанной цели!..» А сосны мрачные по-прежнему шумели И мне насмешливо кивали головой, И я бежать хотел с безумною тоской, Но лес меня хватал колючими ветвями, Как будто длинными костлявыми руками; И рвался я вперед и, ужасом объят, Проснулся наконец… С каким порывом жадным Я бросился к окну, как был я детски рад, Как стало для меня все милым и отрадным: И утра бледного сырая полутьма, И вечный гул толпы на улице широкой, Свистков протяжный вой на фабрике далекой, И тяжкий гром колес, и мокрые дома. Пусть небо надо мной безжизненно и мутно… Я тех, кого вчера презрением клеймил, Из глубины души теперь благословил! О, как поближе к ним казалось мне уютно, Как просто и тепло я вновь их полюбил!
Август 1884