Джироламо Марчелло
Солнце садится, и бар на углу закрылся.
Фонари загораются, точно глаза актриса окаймляет лиловой краской для красоты и жути.
И головная боль опускается на парашюте в затылок врага в мостовой шинели.
И голуби на фронтоне дворца Минелли ебутся в последних лучах заката,
не обращая внимания, как когда-то наши предки угрюмые в допотопных обстоятельствах, на себе подобных.
Удары колокола с колокольни, пустившей в венецианском небе корни,
точно падающие, не достигая почвы, плоды. Если есть другая
жизнь, кто-то в ней занят сбором этих вещей. Полагаю, в скором
времени я это выясню. Здесь, где столько пролито семени, слез восторга
и вина, в переулке земного рая вечером я стою, вбирая
сильно скукожившейся резиной легких чистый, осенне-зимний,
розовый от черепичных кровель местный воздух, которым вдоволь
не надышаться, особенно — напоследок! пахнущий освобожденьем клеток
от времени. Мятая точно деньги, волна облизывает ступеньки
дворца своей голубой купюрой, получая в качестве сдачи бурый
кирпич, подверженный дерматиту, и ненадежную кариатиду,
водрузившую орган речи с его сигаретой себе на плечи
и погруженную в лицезренье птичьей, освободившейся от приличий,
вывернутой наизнанку спальни, выглядящей то как слепок с пальмы,
то — обезумевшей римской цифрой, то — рукописной строчкой с рифмой.
1995, Casa Marcello
* Стихотворение отсутствует в СИБ. Текст по журналу «Новый Мир» N 5, 1996.