Шелестом желтого шелка, Венерина аниса (медь — ей металл) волною, искрой розоватой, радужным колесом, двойника поступью, арф бурными струнами, ласковым, словно телефонной вуалью пониженным, голосом, синей в спине льдиной («пить! пить!» пилит) твоими глазами, янтарным на солнце пропеллером и розой (не забуду!) розой! реет, мечется, шепчет, пророчит, неуловимая, слепая… Сплю, ем, хожу, целую… ни времени, ни дня, ни часа (разве ты — зубной врач?) неизвестно. Муза, муза! Золотое перо (не фазанье, видишь, не фазанье) обронено.
Раздробленное — один лишь Бог цел! Безумное — отъемлет ум Дух! Непонятное — летучий Сфинкс — взор! Целительное — зеркальных сфер звук!
Муза! Муза!
— Я — не муза, я — орешина, Посошок я вещий, отрочий. Я и днем, и легкой полночью К золотой ладье привешена.
Медоносной вьюсь я мушкою, Пеленой стелюсь я снежною. И не кличь летунью нежную Ни женой ты, ни подружкою.
Обернись — и я соседкою. Любишь? сердце сладко плавится, И плывет, ликует, славится, Распростясь с постылой клеткою.
Май 1922