Жизнь – костлявая катастрофа. Лодкой плавает в глине гроб. Словно вспученная Голгофа, чуть не лопнул от муки лоб. И лазурь в замогильном воске – как захлопнутая веком ширь. И вздувается на повозке, на последней – булыжный пузырь. Был рунист и жирел, как валух. А экран был – как ранка к ранке. Жизнь, заверченная на штурвалах, колесованная на баранке. Распят был на себе, как Бог. Молодец посреди богородиц. О буддический скоморох, изнасилованный юродец. Во взошедший над веком лбище, как в огромную полусферу, когтем вписывала судьбища и отчаяние, и веру. Как малиновый куст, кипел шут атласный в багровой рясе и кровавые сгустки пел, уходя навек восвояси. В три пространства, как бес, свища вдоль по осени оробелой, мозгу ярого был свеча, только мозг был белый-пребелый.
1974