Мрак распростерся везде.— И я под крылами Морфея, Скукой вчера отягчен, усыпился и грезил: Будто б муза ко мне на облаке алом слетела, И благодать воцарилась в бедной хате пиита. С благоговеньем взирал на прелестны богинины взоры, Руку простер я возжечь фимиам, но рука онемела, Как от волшебной главы злой Медузы, сын пропасти лютой. «Феб!— я воскликнул,— почто я последней лишаюся силы? Что отвергаешь мои тебе приносимые жертвы? Или назначил мне рок вовеки не быть твоим сыном?» — «Нет!— мне сказала тогда богиня, со пламенным взором,— Ты преступаешь закон — и в неге Морфею предался. Спишь — и твоя на стене пребывает в безмолвии лира! Спишь — и фантазии луч остается тобой не обделан! Встань, отряси от очей последню дремоту, и лирой Превознеси ты тот день, который увидел рожденье, Славой увенчался век еще младого пиита. Да воспоется тобою Вильгельма счастливая участь!» Я встрепенулся, восстал и на лире гремящей Вильгельму Песнь вопил: «О любимец пресветлого Феба, ты счастлив! Музы лелеют тебя и лирою слух твой пленяют! Ты не рожден быть со мною на степени равной Фортуны — Нет! твой удел с Алцеем и Пиндаром равен пребудет, Лирой, как древний Орфей, поколеблешь ты камни и горы! Парки, прядите вы жизнь Вильгельмову многие лета! Дайте, чтоб бедный пиит его славу бессмертну увидел!»
Июнь 1813