Ты стал таиться. О, не бойся испугать: я твой состав теперешний не знаю, но коль его способен напрягать – рисуй, я объясняю, на потных стёклах – не звезду! но крест, или латиницей – по буквам: O L G A… От сетки панцирной – арабский ржавый текст здесь на матраце волглом. На волейболе пялиться на ильм а не бежать с мячом, — мне было лучше. Ты вряд ли помнишь мой любимый фильм “Под раскалённым небом” Бертолуччи. Там женщина – не я, и всё же я, и муж её – да нет, не ты, но всё же… Он умер от Господнего копья, холеры? в форте, на бедняцком ложе. И женщина – нет, всё-таки не я, ушла, ушла с верблюжьим караваном… Я после светопреставления в каком-нибудь отельчике поганом хочу с тобой проснуться, всё равно, в Алжире ли, в Панджшере ли, в Танжере, в Ужуре… полосатый свет в окно, и роза бархатистая в фужере… Чтоб тёмный сарацинский интерьер, зелёный ромб атласного алькова, не синий, не бордовый… Что такого? Сейчас шикуют в бывшем эСэСэР, хотя бы и в Ужуре всё толково, там, в Красноярском крае, например… …Я осенью поставлю над тобою крест, как надо, закреплю его в бетоне. Прости, что над тобою не играл оркестр “Адажио”, к примеру, Альбинони, где музыка объята, как трава корпускулярно-власяным туманом. Настолько шумной стала голова, что с нею я хожу, как с океаном, в виски стучащим Тихим океаном… Прости меня, что всё-таки жива, и, как во сне, пошла за караваном.
2005