Я начал, как и все – и с юношеским жаром Любил и буйствовал. Любовь прошла пожаром, Дом на песке стоял – и он не уцелел. Тогда, мечте своей поставивши предел, Я Питер променял, туманный и угарный, На ежедневную прогулку по Бульварной. Здесь в дачах каменных – гостеприимный кров За революцию осиротевших вдов. В беседе дружеской проходит вечер каждый. Свободой насладись – ее не будет дважды! Покоем лечится примерный царскосел, Гуляет медленно, избавленный от зол, В аллеях липовых скептической Минервы. Здесь пристань белая, где Александр Первый, Мечтая странником исчезнуть от людей, Перчатки надевал и кликал лебедей, Им хлеба белого разбрасывая крошки. Иллюминация не зажигает плошки, И в бронзе неказист великий лицеист. Но здесь над Тютчевым кружился «ржавый лист», И, может, Лермонтов скакал по той аллее? Зачем же, как и встарь, а может быть и злее, Тебя и здесь гнетет какой-то тайный зуд? – Минуты, и часы, и месяцы – ползут. Я знаю: утомясь опять гнездом безбурным, Скучая дoсугом своим литературным, Со страстью жадною я душу всю отдам И новым странностям, и новым городам. И в пестрой суете, раскаяньем томимый, Ведь будет жаль годов, когда я, нелюдимый, Упорного труда постигнув благодать, Записывал стихи в забытую тетрадь…
1912