Я здесь бывала. Всё мне здесь знакомо. И всё же через грохот заводской меня ведёт товарищ из завкома и откровенно сетует с тоской:
— Вот, вроде бы, и вы не виноваты, и мы, опять же, тоже ни при чем. Людей, конечно, будет маловато: стихи! Не понимают нипочём!..
Завод гудел. Дышал единым духом. Вздымались трубы в огненной пыли. А он всё шёл и всё бубнил над ухом, что «люди до стихов не доросли»,
что «молодёжь и в клубе-то нечасто», что «ей бы лишь плевать бы в потолок»... Мы, наконец, приходим на участок и смотрим: полон красный уголок!
Сидят ребята — парни и девчонки - от сцены до последнего ряда! Попутчик мой в восторге снял кепчонку и, подмигнув, сказал: — Вот это да!
… Ах, это состоянье боевое, когда стихи свои — на суд людской! Зал был со мной. Но в зале было двое, колдующих над шахматной доской.
Я понимала: время перерыва, у них обед и им не до меня. И вот один из них неторопливо берёт за гриву белого коня.
Что ж, обижаться тут не полагалось, но и сдаваться мне не по нутру. Как я старалась, как я добивалась, чтобы ребята бросили игру!
Уже в блокноте зримо и весомо, моим успехом удовлетворён, поставил птичку деятель завкома, такую же бескрылую, как он.
Уже девчонка на скамейке левой платок искала, мелочью звеня. А те, как пешкой, крутят королевой и всё равно не смотрят на меня.
По клеткам кони скачут угловато и царственно шагают короли. И я одна на свете виновата, что двое до стихов не доросли!
Меня упрямой называли с детства, но не упрямство вспыхнуло в крови, напомнив мне испытанное средство... И я читаю только о любви.
Не знаю, может, правда столько было в стихах любви, и счастья, и тоски, а может, просто - я тебя любила... Но парни оторвались от доски!
… Я уходила от ребят в восторге, читателя почувствовав плечом. Неужто скажут завтра в книготорге: — Стихи! Не покупают нипочем!