Размякла плоть, и — синевата проседь на реденьких прилизанных висках. Рудая осень в прошлое уносит и настоящего сдувает прах. В бродячей памяти живут качели — в скрипучих липах — гонкая доска. Колени заостри, и — полетели, нацеливаясь в облака. И разве эта цель была напрасной? Все туже шла эфирная стезя, и все нахальнее метался красный газ пред лицом, осмысленно грозя. Но слишком дерзостен был и восторжен (с пути долой, тюлени-облака!) полет, должно быть, если вечный коршун скогтил, схвативши лапой, голубка. И только клуб и преферанс остался, да после клуба дома «Отче наш», да целый день мотив усталый вальса, да скука, да стихи, да карандаш…
1924