Ей-Богу, вид убогий за окном, и около коробки иль колоды идет с портфелем ежедневный гном, пустосердечный и густобородый, весьма разумный выкидыш природы. И вот, как при Бианте, всё при нем: желудок, мозг, получка и покупки, и поступь человечья, и поступки. Хотя в нутре он малость и поломан, но отдавать себя в починку лень, и, может статься, вовсе и не гном он, а сам себе полузабытый гномон и на несуществующий плетень наводит он невидимую тень. А хмурый городской бездомный день стоит вокруг, как ультразвучный гомон, и к беззаботным гномовым ногам не пристают ни грязь, ни шум, ни гам. С людьми связавшись, время веселилось, и вот история проистекла: деревья из бетона и стекла во град Петров переселились. Настаивает глупо зодчий черт на тошной точности и праве линий прямыми быть, и красоте аборт он делает, а воздух так же сперт и заперт, как в великом равелине. Да и не черт! А так себе, бесенок, под стать ветришке В-Ус-Не-Дую, который вертит хвостиком спросонок и в кубики играет врассыпную. И вижу я поселок невеселый, где не гнездятся даже воробьи, где чахнет зелень и в кругу семьи чирикают безбедно новоселы, глядят по телевизору кино, пьют водку, пиво, иногда вино, мурлычут и играют в домино, козла, как Азазелло, забивая, «Шумел камыш» квартетом запевая, и беды, и обиды забывая и про себя легонько забывая. Ох, мужики и наломали дров! И всё еще летят швырки косые, кривоколенные. Красуйся, град Петров, и стой в истории упрямо, как Россия!
1977