У центрального вокзала Дождь покрапывает вяло. Глухо. Никого. Вдоль стены орудья. В касках Азиаты. Пусто в кассах. Не узнаешь ничего. Взвод по-русски ни бельмеса, Никакого интереса, Сам не знает, где стоит. С нар солдат смела тревога, А куда свела дорога, Командир не говорит. Сплошь узбеки, да армяне Из пастушьей глухомани. Только русский командир. А вокруг соборы, шпили Тянутся в дождливой пыли, Непонятный взору мир. С ночи ничего не ели. Ни глотка воды. Присели, Врет скоро на обед. Да пристала к ним старуха. Тычет фото в глаз и в ухо — Окровавленный сюжет. И другая, помоложе, С фотографиями тоже, Непросохшими еще. Чуть не лезет на орудье: — Нелюди вы, а не люди. В мальчика стрелять, за что? Ничего не понимают. Автоматы поднимают, Так велит приказ. И темны слова пастушьи, Голоса все глуше, глуше, Да прицельней глаз. Где-то снова перестрелка. И застопорилась стрелка На больших часах. Кто-то вынуя рог пастуший, Ноту взял, да гордо сушит Непонятный страх. Перед готикою древней Азиатские деревни Не поймут, куда С ночи завела тревога, И велят держаться строго, И стоит орда.
1986