В сизых тучках Солнце золотится — Точно рдеет Уголек в золе… Люди говорят, Что ворон-птица Сотни лет Кочует по земле.
В зимний вечер В роще подмосковной, Неподвижен И как перст один, На зеленой Кровельке церковной Он сидит, Хохлатый нелюдим.
Есть в его Насупленном покое Безразличье Долгого пути! В нем таится Что-то колдовское, Вечное, Бессмертное почти!
«Отгадай-ка,— Молвит он,— Который Век на белом свете Я живу? Я видал, Как вел Стефан Баторий
Гордое шляхетство На Москву. Города Лежали бездыханно На полях Поруганной земли… Я видал, Как орды Чингисхана Через этот бор С востока шли.
В этот лес Французов Утром хмурым Завела Недобрая стезя, И глядел на них я, Сыто щуря, Желтые Ленивые глаза.
Я потом Из темной чащи слышал, Как они бежали второпях, И свивали полевые мыши Гнезда В их безглазых черепах.
Тот же месяц Плыл над синим бором, И закат горел, Как ярый воск. И у всех у них Я, старый ворон, Из костей Клевал соленый мозг!»
Так и немцы: Рвутся стаей хищной, А промчится год — Глядишь, Их нет… Черной птице Надо много пищи, Чтоб прожить на свете Сотни лет.
Декабрь 1941