… На скрещенье путей непреложных дом возник из сырой темноты. В этой комнате умер художник, и соседи свернули холсты.
Изумляли тяжелые рамы бесполезной своей пустотой на диковинных зорях, пока мы были счастливы в комнате той.
Как звучит эта строчка нелепо! Были счастливы… Что за слова! Ленинградское бедное небо, беззащитна твоя синева.
Ты не знаешь минуты покоя. Бьют зенитки, сгущается дым. Не чудесно ль, что небо такое было все-таки голубым?
Что оно без оглядки осталось с бедным городом с глазу на глаз? Не чудесно ль, что злая усталость стала доброю силою в нас?
Может, нас потому не убили ни снаряды, ни бомбы врага, что мы верили, жили, любили, что была нам стократ дорога
та сырая весна Ленинграда, не упавшая в ноги врагам… И почти неземная отрада нисходила нечаянно к нам.
Чем приметы ее бесполезней, тем щедрее себя раскрывай. … Осторожно, как после болезни, дребезжит ослабевший трамвай.
Набухают побеги на ветках, страшно первой неяркой траве… Корабли в маскировочных сетках, как невесты, стоят на Неве.
Сколько в городе терпких и нежных, ледяных и горячих ветров. Только жалко, что нету подснежных, голубых и холодных цветов.
Впрочем, можно купить у старушки, угадавшей чужие мечты, из нехитро раскрашенной стружки неживые, сухие цветы.
И тебя, мое сердце, впервые, может быть, до скончания дней, волновали цветы неживые сверхъестественной жизнью своей.
… Быстро, медленно ли проходили эти годы жестоких потерь, не смирились мы, а победили, и поэтому смеем теперь
нашей собственной волей и властью все, что мечено было огнем, все, что минуло, помнить, как счастье, и беречь его в сердце своем.
1946