Вот, молодые господа, Сегодня я пришел сюда, Чтоб показать и рассказать И всячески собой занять. Я стар, конечно, вам не пара, Но все-таки доверьтесь мне: Ведь часто то, что слишком старо, Играет с детством наравне. Что близко, то позабываю, Что далеко, то вспоминаю, И каждый день, и каждый час Приводит новый мне рассказ. Я помню детское окошко И ласку материнских рук, Клубком играющую кошку И нянькин расписной сундук. Как спать тепло, светло и сладко, Когда в углу горит лампадка И звонко так издалека Несется пенье петуха. И все яснее с каждым годом Я вспоминаю старый дом, И в доме комнату с комодом, И спинки стульев под окном. На подзеркальнике пастушка, Голубоглазая вострушка. И рядом, глянцевит и чист, Стоит влюбленный трубочист. Им строго (рожа-то не наша) Китайский кланялся папаша. Со шкапа же глядела гордо Урода сморщенная морда.
Верьте, куклы могут жить, Двигаться и говорить, Могут плакать и смеяться, Но на все есть свой же час, И живут они без нас, А при нас всего боятся.
Как полягут все в постель, Таракан покинет щель. Заскребутся тихо мыши, — Вдруг зардеет краска щек, Разовьется волосок, — Куклы вздрогнут… тише, тише!
От игрушек шкапик «крак», Деревянный мягче фрак, Из фарфора легче юбки, Все коровы враз мычат, Егеря в рога трубят, К потолку порхнут голубки…
Смехи, писки, треск бичей, Ярче елочных свечей Генералов эполеты — Гусар, саблей не греми: За рояль бежит Мими, Вертят спицами кареты…
Теперь смотрите лучше, дети, Как плутоваты куклы эти! При нас как мертвые сидят, Не ходят и не говорят, Но мы назло, поверьте, им Всех хитрецов перехитрим, Перехитрим да и накажем, Все шалости их вам покажем.
Давно уж солнце закатилось, Сквозь шторы светится луна, Вот няня на ночь помолилась, Спокойного желает сна, Погасла лампа уж у папы, Ушла и горничная спать, Скребутся тоненькие лапы Мышат о нянькину кровать. Трещит в столовой половица, И мне, и вам, друзья, не спится. Чу, музыка! иль это сон? Какой-то он? Какой-то он?
1918