Все дни у Бога хороши, Все дни — одно благословенье, Но в бедной памяти души — Немногие, как воскресенье. И знаете: они не те, Когда я ждал, и волновался, И торопливо в темноте Губами ваших губ касался. Они не те, когда так зло, Упрямо веря, я не верил. Все это былью поросло, И, может быть, я лицемерил. Мне помнятся другие дни (Они так сладостны и жалки)… В гостинице глаза одни, Как вылинявшие фиалки… И вдруг узнали, удивясь, Что вот теперь уж в самом деле, Что выросла такая связь, Какой, быть может, не хотели. Потом клонило вас ко сну, В тревоге детской вы дремали И вдруг: «Отправят на войну Меня!» — так горестно сказали. Кому там нужны на войне Такие розовые губы? Не для того ли, чтоб вдвойне Бои нам показались грубы? А тот, для вас счастливый, день, Такой недавний день, в который Чужой любви смешалась тень С тяжелым мраком желтой шторы… Опять, опять, как в первый раз, Признанья ваши и томленье, — И вот смущенный ваш рассказ Отвел последние сомненья. Затворник я, вы — легкий конь, Что ржет и прядает в весельи, Но краток ветреный огонь, И станет конь у той же кельи. А ваша школьничья тетрадь? Заплакать можно, так все ново, — И понял я, что вот — страдать — И значит полюбить другого.
1915