Я помню этот светлый дом… Его бетонная громада Глядела верхним этажом В простор Таврического сада, А третье от угла окно, Поймав заката отблеск алый (Как это было все давно!), Крылами голубя сверкало. И, улицу переходя В ветрах весеннего ненастья, Я говорил под шум дождя: «Вон там мне тоже светит счастье!».
Я помню затемненный дом, Когда с товарищами вместе Взывал он каждым кирпичом О непреклонности и мести. По грудь в сугробы погружен, Окованный бронею стужи И строго молчаливый, он, Казалось, стал темней и у**же, Пятой в родную землю врос, Не по-обычному спокоен,— Бетонный вздыбленный утес, Насторожившийся, как воин.
Я помню этот черный дом Под грозным небом Ленинграда, Расколотый, как топором, Ударом тяжкого снаряда. В нагроможденье кирпичей И свитого в жгуты металла Лежал он, черный и ничей, Дымясь лохмотьями провала, И только старое окно Каким-то чудом уцелело. В нем было все тогда темно И одиноко до предела.
И вновь я видел этот дом, Одетый свежими лесами. Его наполнил новый гром, Он пел пилой и молотками. В пыли, в известке этажи Росли всё выше без опаски, И были празднично свежи Их голубеющие краски. А тонкий луч, скользнув к окну Весенним утром, в свежем блеске По стеклам лил голубизну И тихо трогал занавески…
Кто там, под крышею, живет В моем окошке — третьем с краю? Майор запаса? Счетовод? Актриса? Табельщик?— Не знаю. Но я хочу, чтобы ему Легко работалось и пелось, Чтоб в возродившемся дому Окрепла творческая зрелость, Чтоб дом глядел, как прежде, вдаль, На клены солнечного сада, Где встало солнце, как медаль «За оборону Ленинграда».
1945