Прощался с женой безземельный Ганс: «К высокой я призван работе! Отныне я должен иных козлов Стрелять на иной охоте!
Тебе я оставлю охотничий рог — От скуки вернейшее средство. Труби хоть весь день! На почтовом рожке Недурно играла ты с детства.
Чтоб дом был в сохранности, пса моего Тебе я оставить намерен. Меня ж охранит мой немецкий народ, Который, как пудель, мне верен.
Они предлагают мне царский престол, Любовь их не знает уступки. Портрет мой носят они на груди И украшают им трубки…
Вы, немцы, простой и великий народ. Ваш нрав глуповатый мне дорог. Ей-богу, не скажешь, глядя на вас, Что вы придумали порох.
Не кайзером буду для вас, а отцом, Я жизнь вам чудесно украшу! Я вас осчастливлю и этим горжусь, Как будто я Гракхов мамаша!
Нет, нет, не рассудком, а только душой Я править желаю, братцы. Не дипломат я. В политике мне, Пожалуй, не разобраться.
Ведь я — охотник, природы сын. В лесу постигал я науки Средь диких свиней, бекасов и коз. К чему ж мне словесные штуки?
Не стану дурачить газетами вас И прочей ученой тоскою. Скажу я: «Народ! Лососины нет, Так будь же доволен трескою.
А коли не нравлюсь тебе — смени Меня на любого пройдоху. Уж как-нибудь с голоду не помру, Жилось мне в Тироле неплохо».
Вот так я скажу. А теперь, жена, Бьет час расставанья суровый. Уж тесть за мной почтальона прислал, Он ждет с каретой почтовой.
Ты ж шапке иришей мне трехцветный бант, Да поторопись, бога ради, — И скоро увидишь меня в венце И в древнем монаршем наряде.
Пурпурный надену тогда плювиаль Отличной старинной работы. Его подарил сарацинский султан Покойному кайзеру Отто.
Далматику стану носить под плащом. На ней — из сплошных изумрудов — Проходят герои восточных легенд, Шествие львов и верблюдов.
И в ризу я грудь свою облеку. Там будет парить величаво По желтому бархату черный орел, Неплохо придумано, право!
Прощай же! Потомки в грядущие дни В псалмах воспевать меня станут. Кто знает? А может, потомки как раз Меня совсем не помянут».