Нет за душой у меня никакой корысти, Это единственное, в чём мне ещё везёт. И хоть глаза у меня разные и вразлёт, В небо заезженное вперяюсь сквозь листья Здесь, где так близко внуковский аэропорт.
Ах, самолёты летают не выше, чем птицы, Ввинчен в несчастный мой слух самолётный винт, След реактивный, как госпитальный бинт В памяти, — видимо, к югу лайнер стремится, И заливаюсь краской, что твой гиацинт.
Там, где в военные годы я бинтовала лица, Там, где был госпиталь, детство, имперский тыл, Где была кровь привычнее школьных чернил, Там заграница, боже мой, там заграница! И ни при чём гиацинта розовый пыл.
Ах, как легко от империи край отломан, — Легче, чем от лозы виноградной кисть. Всё-таки есть, есть у меня корысть, — Вывинтить из ушей самолётный гомон, Голыми дёснами след реактивный разгрызть.
Это, пожалуй, легче сделать, чем выжечь Память свою, печальную память свою. Я не в саду — в эпицентре распада стою И из косящих глаз слёзы пытаюсь выжать. Будем считать, что из неба я слёзы пью И под сурдинку небес гиацинт пою.
12 апреля 2002