Кто любит прачку, кто любит маркизу, У каждого свой дурман,- А я люблю консьержкину Лизу, У нас — осенний роман.
Пусть Лиза в квартале слывет недотрогой,- Смешна любовь напоказ! Но все ж тайком от матери строгой Она прибегает не раз.
Свою мандолину снимаю со стенки, Кручу залихватски ус… Я отдал ей все: портрет Короленки И нитку зеленых бус.
Тихонько-тихонько, прижавшись друг к другу, Грызем соленый миндаль. Нам ветер играет ноябрьскую фугу, Нас греет русская шаль.
А Лизин кот, прокравшись за нею, Обходит и нюхает пол. И вдруг, насмешливо выгнувши шею, Садится пред нами на стол.
Каминный кактус к нам тянет колючки, И чайник ворчит, как шмель… У Лизы чудесные теплые ручки И в каждом глазу — газель.
Для нас уже нет двадцатого века, И прошлого нам не жаль: Мы два Робинзона, мы два человека, Грызущие тихо миндаль.
Но вот в передней скрипят половицы, Раскрылась створка дверей… И Лиза уходит, потупив ресницы, За матерью строгой своей.
На старом столе перевернуты книги, Платочек лежит на полу. На шляпе валяются липкие фиги, И стул опрокинут в углу.
Для ясности, после ее ухода, Я все-таки должен сказать, Что Лизе — три с половиною года… Зачем нам правду скрывать?
1927, Париж