_Н. Тарасову
Не писал тебе я писем, но не выдержал — пишу. От тебя я стал зависим и свободы не прошу.
Меня сделали счастливым от негаданной любви твои серые с отливом, непонятные твои.
Может, этого не надо — что-то следует блюсти. Может, будешь ты не рада — так, пожалуйста, прости.
Но такое уж тут солнце, что с собой попробуй сладь! Но такие уж тут сосны, что в письме хочу послать.
… Я живу в Бакуриани. Сладко щурюсь после сна. Над горами, бугорками вышина и тишина.
«МАЗы» буйволов шугают. Пахнет дымом… День настал, и по улицам шагают горнолыжники на старт.
Полюбил я их привычки, блеск живых и добрых глаз, и ту дружбу, что превыше всех о дружбе громких фраз,
и отлив их щек цыганских, и шершавость смуглых рук, и ботинок великанских полнокровный, крупный стук.
Понимаю я их нервность — плохо в лыжном их дому. Понимаю я их нежность — нежность к делу своему,
грубоватую их жесткость, если кто-то не о том, и застенчивую женскость в чем-то очень дорогом.
Вот приходят они с трассы, в душ, усталые, идут, и себя, бывает, странно победители ведут.
Кто-то, хмурый, ходит грузно ногу парень повредил, ну и выигравший грустен — видно, слабо победил…
Это мне понятно, ибо часто, будто нездоров, я не выглядел счастливо после громких вечеров.
Кто-то, ласково подъехав, мне нашептывал слова, что еще одна победа… А победа-то — слаба!
… Ты прости — разговорился. Не могу не говорить так, как будто раскурился, только здесь нельзя курить.
Ты — мое, Бакуриани. Так случилось уж в судьбе. Мои грусть и гореванье растворяются в тебе.
Я люблю тебя за гордость, словно тайную жену, за твою высокогорность, вышину и тишину.
Спит динамовская база. Чем-то вечным дышит даль. Кто-то всхрапывает басом — снится, видимо, медаль.
Выхожу я за ворота. Я ловлю губами снег. Что же это за морока — спать не может человек!
Я на снег летящий дую, направление даю. Потихонечку колдую, дую в сторону твою.
Снег, наверно, полетел бы, да не может он лететь! На тебя я поглядел бы, да не следует глядеть!
Это вроде и обидно, только что в обиде быть! Мне не надо быть любимым мне достаточно любить.
И, любя тебя без краю, в этом крошечном краю я тебя благословляю и за все благодарю.
1960