Ты вся на море! ты вся на юге! и даже южно Глаза сияют. Ты вся чужая. Ты вся — полет. О, горе сердцу! — мы неразлучны с тобою год. Как это странно! как это больно! и как ненужно! Ты побледнела, ты исхудала: в изнеможеньи Ты вся на море, ты вся на юге! ты вся вдали. О, горе сердцу! — мы год, как хворост, шутя, сожгли, И расстаемся: я — с нежной скорбью, ты — в раздраженьи. Ты осудила меня за мягкость и за сердечность, — За состраданье к той неудачной, забытой мной, — О, горе сердцу! — кого я наспех назвал родной… Но кто виною? — Моя неровность! моя беспечность. Моя порывность! моя беспечность! да, вы виною, Как ты, о юность, ты, опьяненность! ты, звон в крови! И жажда женской чаруйной ласки! И зов любви! О, горе сердцу! — ведь так смеялись весна весною… Сирень сиренью… И с новым маем, и с новой листью Все весенело; сверкало, пело в душе опять. Я верил в счастье, я верил в женщин — четыре, пять, Семь и двенадцать встречая весен, весь — бескорыстье. О, бескорыстье весенней веры в такую встречу, Чтоб расставаться не надо было, — в тебе ль не зло? О, горе сердцу! — двенадцать женщин судьбой смело! Я так растерян, я так измучен, так искалечен. Но боль за болью и за утратой еще утрата: Тебя теряю, свою волшебку, свою мечту… Ты вся на море, ты вся на юге, вся на лету… О, горе сердцу! И за ошибки ему расплата…
17 февраля 1916 Петроград