Возле рижской магистрали, где в снегу стволы лежали, В глубине лесной печали шел я мерзлою тропой. Обогнул седой чапыжник. Кто там прянул на булыжник? Это старый чернокнижник, черный ворон, ворон злой.
Страшных лет метаморфоза, посиневший от мороза, Трехсотлетний член колхоза, — черный ворон мне кричит: — Золотник святого дара сделал вещью для базара, Бойся, грешник, будет кара, — черный ворон мне кричит.
Говорю я: — Трехсотлетний, это все навет и сплетни, Есть ли в мире безответней и бессребренней меня? Не лабазник, не приказчик, золотник я спрятал вящик, — Пусть блеснет он, как образчик правды нынешнего дня.
Но упорен черно-синий: — Осквернитель ты святыни, Жди отмщения эриний, — ворон старый мне кричит. — Мастерил свои товары, чтоб купили янычары, Бойся кары, грозной кары, — ворон старый мне кричит.
За деревней малолюдной, свой подъем окончив трудный, Я вступаю в край подспудный, но душе открытый лес. Кто там, кто там над болотом? Ворон, ты ль за поворотом? Ты ль деревьям-звездочетам поклонился — и исчез?
1987