Стихи Валентина Дмитриевича Берестова о детстве

Всюду были турники:
Во дворах и на опушках,
В поле, в школе, у реки,
В городах и в деревушках.

И на этих турниках,
Меж столбов, полны веселья, –
Перекладина в руках, –
Физкультурники висели.

Добродушны и скромны,
Напрягались и взлетали.
«Это важно для страны!» –
Мы в глазах у них читали.

Мы измаялись в разлуке –
Год как с фронта писем нет.
Есть контора в Бузулуке,
Дашь запрос – пришлют ответ.

И ответ чудесный, внятный
Получаем наконец.
Вертим, вертим бланк печатный
На казённый образец…
В списках раненых и павших,
В списках без вести пропавших
Наш не значится отец.

И другие сны нам с братом
Снится начали с тех пор:
Автомат под маскхалатом,
Партизанский бор, костёр…
И – в каком-то там спецхране,
Что шпиону не прочесть,
Список тех, кто жив, кто ранен,
Про кого доходит весть.

О радость жизни, детская игра!
Век не уйти с соседского двора.
За мной являлась мать. Но даже маме
В лапту случилось заиграться с нами.

Чего ж ей, великанше, делать тут?
В неё ж мячом всех раньше попадут.
Кидать кидали, да не попадали.
И к ужину обоих долго ждали.

Кому двенадцать лет, тот в детский сад
Ходил тысячелетие назад.
Об этом самом детстве золотом
Он вспоминает чуть не со стыдом.
Забыть его скорее! Ведь оно
В геройской биографии пятно.

Почему-то в детстве рисовал я
Только то, чего не мог увидеть, –
Например, сражения морские,
Только тех, кого у нас не встретишь, –
Например, индейцев и пиратов,
Только те края, где не был я, –
То есть горы, джунгли и пустыни.
А с натуры брал я только солнце
С длинными и толстыми лучами.
Были у него глаза и губы,
И они почти всегда смеялись.

Я в детстве дружил с великаном.
Нам весело было одним.
Он брёл по лесам и полянам.
Я мчался вприпрыжку за ним.

А был он заправским мужчиной,
С сознанием собственных сил,
И ножик вертел перочинный,
И длинные брюки носил.

Ходили мы вместе всё лето.
Никто меня тронуть не смел.
А я великану за это
Все песни отцовские спел.

О мой благородный и гордый
Заступник, гигант и герой!
В то время ты кончил четвёртый,
А я перешёл во второй.

Сравняются ростом ребята
И станут дружить наравне.
Я вырос. Я кончил девятый,
Когда ты погиб на войне.

1962

В далёкий лес ребят орава
Давно с лукошками ушла.
А малышей ждала канава.
Там тоже ягода была.

Берёшь с собой стакан гранёный
И пропадаешь с головой,
Счастливый, целеустремлённый,
В канаве этой луговой.

Все ягоды раздашь, бывало,
Раздаришь всё, что принесли,
Как будто нам передавала
Канава доброту земли.

Деньги и в детстве приятно иметь,
Особенно медь,
Чтоб ею греметь.

Пальцами раскрутишь пятачок,
Станет он вертеться, как волчок,
Спляшет на столе и на полу.
А зимой прижмёшь его к стеклу,
К белому,
Совсем заиндевелому, –

Тут же от тепла твоей руки
На стекле проступят пятаки,

И сквозь круглое окошечко в стекле
Будет видно, что творится на земле.

А выбрать колеблешься то или это,
Орёл или решка – взлетает монета,
И с помощью денег решаешь судьбу
По цифре нарядной или по гербу.

Синяк объявился – приложим пятак.
Нет, деньги и в детстве – совсем не пустяк.

Порой и мне случалось быть предметом
Немого обожанья и забот.
Младенчество. Лужайка ранним летом.
И девочка сидит, венки плетёт.

И, возложив корону золотую
На стриженую голову мою,
Вся светится. А я не протестую.
Я сам себя кумиром сознаю.

И, радуясь сияющему взгляду,
На девочку гляжу, на облака,
Послушно исполняю роль царька
И ощущаю тяжесть, и прохладу,
И свежесть, и торжественность венка.

1981

О, как с тобой мечтали мы когда-то!
Их было столько, замыслов и грёз,
Что, может быть, по тысяче на брата
Мечтаний тех исполнилось всерьёз,
Хоть их не сразу в памяти находишь.
Вот, например: ты вправду офицер,
В шинели ходишь, сам машину водишь,
Имеешь настоящий револьвер.
А то, о чём мечтал я, как о чуде,
И для меня исполнилось давно:
Книг дома у меня полным-полно,
Купался в море, ездил на верблюде
И на любой сеанс хожу в кино.

Плащ – героический наряд.
Какое счастье – в плащ одетым,
С копьём, с мушкетом, с арбалетом,
Со шпагой или с пистолетом
Скакать куда-то наугад,
Чтоб развевался плащ при этом,
Как знамя, шумен и крылат.

А папин плащ? По всем приметам
К плащам, поэтами воспетым,
Он отношенья не имел.
Он, может, вился б и шумел,
Но мать о нём не забывала
И пуговицы пришивала,
Когда он, мятый и линялый,
В углу на гвоздике висел.

Зато как славно он шуршал,
Когда, поднявшись спозаранку,
Мы с папой шли и я жестянку
С червями бережно держал.
Зато на отмели не раз,
Открыв узорную изнанку,
В ковёр и в скатерть-самобранку
Преображался он для нас.

На лбу бывали шишки,
Под глазом – фонари.
Уж если мы – мальчишки,
То мы – богатыри.

Царапины. Занозы.
Нам страшен только йод!
(Тут, не стесняясь, слёзы
Сам полководец льёт.)

Пусть голова в зелёнке
И в пластырях нога,
Но есть ещё силёнки,
Чтоб разгромить врага.

Упрямые, с утра мы
Опять на бой, в дозор!
…От тех сражений шрамы
Остались до сих пор.

С тобой мы дружили, как дружат мальчишки,
Сражались и спорили без передышки.
Бывало, лишь только сойдемся с тобой,
И сразу у нас начинается бой.
Опять в рукопашной иль шахматной схватке
Друг друга спешим положить на лопатки.
Где меч отсверкал, там покатится мяч.
Ликуй, победитель! Поверженный, плачь!
Нам эти сражения не надоели,
Хоть каждый сто раз погибал на дуэли.
Зато сохранили мы дружбу свою.
Еще бы! Она закалилась в бою!

1990

«Поэт! Поэт!» — кричали вслед.
Поэту было мало лет.
Он не мечтал о славе.
Мечтал он о расправе
Со всеми, кто поэту вслед
Кричал: «Поэт! Поэт! Поэт!»

1981

Вьётся чайка над Окой
На исходе дня.
Птицы не было такой
В детстве у меня.

Здесь ловил я окуней
И кувшинки рвал.
Здесь я песенку о ней,
Помню, распевал.

Чайка птица дальних вод,
Незнакомых стран!
Ты плыви мой пароход,
В море-океан.

Мысли не было такой
В детстве у меня –
Встретить чайку над Окой
На исходе дня.

Кабы в детстве надо мной
Чайка проплыла,
Может, в чём-нибудь иной
Жизнь моя была.

А думал я, с детством прощаясь,
Что нет возвращенья туда.
Теперь я легко возвращаюсь
В далёкие эти года.
Иду к незабытому дому.
К друзьям незабытым бегу.
Но только в том мире любому
Судьбу предсказать я могу.

Жил я в раннем детстве в доме у колодца.
Ждал, когда ведёрко у кого сорвётся.

И тогда соседи к нам стучали в сени,
Где в углу под лавкой их ждало спасенье.

Выходила мама и весьма любезно
Им вручала «кошку» с лапою железной.

Три железных когтя и в ушке верёвка.
Всех соседей «кошка» выручала ловко.

Шлёпалась в колодец, шарила, искала
И ведро за дужку лихо поднимала.

И соседи «кошку» возвращали маме
И на нас глядели добрыми глазами.

Всяк меня заметит, всяк мне улыбнётся.
Весело живется в доме у колодца.

Денег мало в семье. Но зато в полутьме магазина
Книжек хоть отбавляй
«Мойдодыр», «Гулливер», «Буратино» –
Книжный рай!

Вот бы нынешних нас да к былому прилавку,
Мы б такую устроили давку.
А бывало, один я на весь магазин
И прекрасные книги листаю один.

Только делаю вид, что листаю,
А на самом-то деле читаю.

Кто-то молча из рук моих книжку возьмёт
И посмотрит, какая цена,
И любимую сказку мою унесёт.
Пусть уносит. Она прочтена!

Всё жду, когда на улицу отпустят,
Кручусь, верчусь у взрослых под ногами.
И наконец не просто отпускают,
А выгоняют из дому меня.
Беда! Мороз весну остановил!
Лопаткой лёд ломаю. Каблуком
Бужу ручьи, освобождаю лужи,
Да так, что брызги ржавые летят!
И, весь в грязи, промокший и голодный,
Иду домой. Стою в углу, как веник.

Полна, как в детстве, каждая минута,
Часы опять текут неторопливо,
И сердце переполнено твоё.
Любовь – замена детства. Потому-то
Насмешливо, презрительно, ревниво,
Пугливо смотрит детство на неё.

«Улица Лабзaк. Проезд Уйчи».
– Слушай, мальчик! Письма получи! –
Письма от одних от калужан
Шлют мне фронт, Сибирь и Казахстан.
Только из Калуги ни листка:
Там стоят фашистские войска.
Я уехал первым. Я – связной
У семей, развеянных войной.
В тыл глубокий и в жестокий бой
Адрес мой везли они с собой.
И хранился он, как талисман,
У больших и малых калужан.
С помощью бумаги и пера
Можно много совершить добра.
Листик треугольником сверну
И детей родителям верну.

В полку Таращанском когда-то
Комбатом служил мой отец.
Однажды, году в тридцать пятом,
Комбата проведал боец.

Перед четвертною бутылью
И сахарною головой
Сидели, и пели, и пили
Комбат и его вестовой.

Тут мне бы забиться за печку,
Забраться под стол, под кровать,
Запомнить бы всё до словечка
И внукам потом рассказать.

Что помню я? Говор крестьянский,
Махорочный дым и вино.
На фильм о войне о гражданской
Сбежал я в тот вечер в кино.

Вот ведь настали деньки!
В доме такая тоска.
Спутаешь половики
И не дадут шлепка.

Стулья не на местах.
Цветок на окне чуть живой.
Не вовремя и не так
Отец поливает его.

Запахов вкусных нет
В доме в обеденный час.
Из дому на обед
Папа уводит нас.

Столовая нарпита
Приезжими набита,
Приезжими, прохожими,
Дорожными одёжами.

Простывший суп свекольный
И хлеба по куску,
Биточек треугольный
В коричневом соку.

Горюем с папой вместе,
Горячий пьём компот,
Как будто мы – в отъезде,
А мама дома ждёт.

Что гильзы, фантики и марки,
Значки и прочее добро,
Что все московские подарки!
Билет метро! Билет метро!

Какой подарок мне достался!
По травке мчусь во весь опор.
«Мой папа на метро катался!» –
Кричу, влетая в каждый двор.

И этот маленький билетик
С большой прекрасной буквой «М»,
Не говоря уже о детях,
Был нужен абсолютно всем.

Он так завладевал сердцами,
Как будто здесь, у старых стен,
Мерцал подземными дворцами
Московский метрополитен.

Сияют манящие дали…
Там детство… Прекрасно оно…
А помнишь, конфету не дали,
Опять не пустили в кино.

Всё било, стрекалось, кололо,
Влетало соринками в глаз.
И трудолюбивые пчёлы
Безжалостно жалили нас.

И розы, прекрасные розы,
В мальчишек вонзали шипы.
Бодали соседские козы.
Воняли лесные клопы.

В двенадцать лет я стал вести дневник
И часто перечитывал его.
И всякий раз мне становилось стыдно
За мысли и за чувства прежних дней.
И приходилось вырывать страницы.
И наконец раздумьями своими
Решил я не делиться с дневником.
Пусть будут в нем одни лишь впечатленья
О том, что я увижу и услышу…
И что же? Очень скоро оказалось,
Что впечатлений нету никаких.
Дом, улица и школа… В школе книги,
И дома книги, и с Вадимом, с другом,
Мы то и дело книги обсуждаем.
А если я по улице хожу,
То ничего вокруг себя не вижу.
Одни мечты плывут, как облака.
Но как-то раз я в уголке странички
Нарисовал кружок и две косички.
О впечатленье этом сотни строк
Я б написал. Да не посмел. Не смог.

Попозже, чем скворец и грач,
За соловьями следом,
Твой развесёлый детский мяч
Летел на встречу с летом.

Едва мяча заслышишь стук,
Забудешь все печали.
Летит! Летит! – и все вокруг
Смеялись и кричали.

К тебе, босых ребячьих ног
Не чуя под собою
(С кем мячик – тот не одинок),
Друзья неслись гурьбою.

Как железо, скрежещет снег
И, как скрипка, поёт у ног.
На деревьях иней, как мех.
На заборах иней, как мох.
И вздымается дым из труб
Рукавами косматых шуб.
И – внимание ученики! –
Заводские гудят гудки.

Детям в школу идти – запрет…
Презираю тепло жилья.
Нынче в школе занятий нет,
Но дежурят учителя,
Занимая учеников,
Забредающих чудаков.

Удивительна школа в мороз:
Ни домашних, ни классных работ.
И опрос не похож на допрос,
И диктанта никто не ждёт.
Что нам классный журнал, что дневник!
Никому сейчас не до них.

И учительница на нас
Смотрит просто как на детей
И о детстве своём рассказ
Начинает она без затей,
То с улыбкой, а то всерьёз.
Как тепла ты, школа, в мороз!

И директор совсем не строг,
Сел, как гость за чайным столом,
И, смеясь, он целый урок
Вспоминал о детстве своём…
Про сраженья, про снежных баб…
«Ну, до завтра! Мороз ослаб!"