Читать стихи Тихона Чурилина
Красные огни.
Плывут от вывески гарни,
Светящейся — как угли ада:
Отрада.
Вспомнилось гаданье мне,
Вспомнилось — тоскливо мне:
Туз — десятка пик!
Жар велик,
Жар во мне,
— Весь в огне.
Сестра сон вспоминала — … выпал крепкий зуб.
Сестра всё мне сказала трепетаньем губ.
Плакала…
Рядом нищая заквакала:
Ква, ква…
Разболелась голова, раскололась голова
— Два меня.
Плачу, стеня.
А-ааа, а-ааа, аа.
Качай, качай, качай — а то в сердце боль.
Стук — солонка… просыпалась соль.
Подожди… подожди, подожди — сам умру, не неволь.
1914
В чужом красном доме,
В пустом,
Лежу на кровати в поту и истоме,
Вдвоем.
Привез извозчик девушку, легла со мной на одр.
Бодрила и шутила ты, а я совсем не бодр.
Пили вино
— Портвейн.
— Все холоднo.
Катятся реки: Дон, Висла, Рейн.
Портвейн разлился, тягучий и сладкий,
Липкий.
— Кошмар, кошмар гадкий.
Съесть бы рыбки,
Кваску…
Пьяна ты, пьяна и своими слезами нагнaла тоску.
Уснула — и платье свалилось со стула.
О — смерть мне на ухо шепнула,
Кивнула,
И свечку задула.
1914
У двери четыре руки
Играли Моцарта арс, —
Пылом золотой муки
Грелись лев, лань и барс.)
И ласково оскаливая пыл,
Пила воздушную пыль пила.
И лай ласковый стали пел
И музыка стоокрас была.
Бела, как горозный зор
И розовый и жолтый лик
Колебал бал — и лебедь зари
Отплескивал перья великие.
И Моцарт, оцарённый пилой,
Переливался в лязг, в язвы стали —
Пел так впервой
Из зияющей дали.
24-25 июня 1920
Иду — цветной веселый сквер
Уж издали благоухает,
И вот — гусарский офицер
Седой, нарядный, — отдыхает.
На лавочке сижу в тени
У плещущего вниз фонтана,
Шумит вода и чуть звенит…
Да, песенки про Калибана.
Вот возле звонко смех вскипел.
Бурлит, бежит ко мне задорно.
Веселье… Если б я умел,
Я веселился б так же, вздорно.
Но странный средь цветных фигур,
В руках держу я точно гробик,
Обернутый мной в креп Гонкур
Изящный и печальный томик.
1913
[...]
Слабый свет — и колокола гул.
Грустный звон — и вновь громадный гул.
— Воскресенье.
Неудавшееся бденье,
Неудавшийся разгул, —
Крови злой и шумный гул.
Я — как страшный царь Саул,
— Привиденье…
Сухарева башня — как пряник…
И я, как погибший Титаник,
Иду на дно.
Пора, давно...- и легко.
Кикапу! Рококо…
1913
Раззеленелись, распушились
И раздушились тополя!
Отледенелись,
Вспетушились
И всполошились мая для!
И воздух июньским предбанником,
Прохладным, ну, послевыходным.
И ноги людские ходят странниками,
Вышагивая образом самым чудным.
А ночи светло-стройно спелись
И разбледнелись от луны.
А запах улиц такая прелесть!..
Чего не чуют одни жирные каплуны.
И ты не чуешь — от меня
Идёт какая лава.
Того не видишь, отменя
Во мне реальность пламенного дня.
Моя такая слава.
Родился в мае — майся, знай.
Но май советский — новый май:
Раззеленелись нежные сады и огороды,
Цветут республики, их целые народы,
Цветёт всяк сам, и я цвету с тобою,
Страна моя, цвету, как племя незабудок голубое.
1939
Возле древней реки
Догорает ночной костер.
Вкруг поют, поют, поют мужики.
И растет странный хор:
— Подошел музыкант бродячий с мандолой.
Подошел горький пьяница голый.
Подошел мещанинишка кволый.
Из кафе — vis-a-vis {*} — перешел стройный сноб с
виолой.
Запела виола. Затрещала сладко мандола.
Хор разлился вослед грустным вальсом: хей — холла…
Завертелись вокруг мещанинишка с пьяницей голым.
— Темп помчался, помчался, помчался.
Закачался
Пьяный пламень во древней реке.
Закачался
Огонечек со спичкой в дрожащей руке.
В вальсе, в вальсе огонь закачался.
Во реке, при руке — здесь и там, в фонарях вдалеке,
— Вдалеке.
1913
Москва
Светлый свет
Ярко брызнул на бледный
Мой портрет.
Вот теперь я, поэт,
— Победный!
Краски гордо горят.
Маски мертво парят
Вокруг, в темном пар_у_.
Я, как царь на пиру —
Желтый, синий, красный — как солнце!
Стук-стук в оконце:
Пора — угорите в пар_у_.
Хлоп — захлопнули ларь.
— Потух царь.
1913
Ой, пришел до нас червонный, наш последний час!
— Беспокоят очень нас
Немцы!
Пятеро убитых
Сытых!
Ночью встанут станут в ряд.
Рыскать станут, сущий ад!
Рыщут, песенки свистят,
Бранью бранною костят
Всех.
Вас, нас!
Всю то ночь в саду гостят,
Испоганили наш сад,
Садик.
Не поможет ваш солдатик,
Ваш весёлый часовой.
Ой!
Ваша милость повели
Немцев вырыть из земли,
А покаместь пусть солдатик
Нас дозором веселит.
1914
В подушку-теплушку кладу игрушку — из мыла
грушку.
Образ Нины святой…
Мамы портрет, дорогой…
Другой…
Ой —
Артюхин лежит — глаза все видят.
Ночью меня обидят.
Подойдет.
Тихо.
Ножик в живот воткнет.
Спи, Тихон.
Не хочу!
Не хочу — кричу палачу
— Искариот!
Ах — мама другая, рыгая, ругая, в белом халате,
несет подушку.
Ногой мне в живот
— Вот!
1914
Был человек в чёрном сюртуке.
В сером пиджаке — и вовсе без рубашки.
Был человек, а у него в руке
Пели зензиверы, тарарахали букашки.
Был человек, Пред земного шара,
Жил человек на правах пожара.
Строил дворцы из досок судьбы.
Косу Сатурна наостро отбил.
Умывался пальцем и каплей воды,
Одевался в камни немалой воды.
Лил биллионы распевов распесен,
А помер в бане и помер нетесно.
Писал
Не чернилом, а золотописьмом.
Тесал
Не камни, а корни слов.
Любил
Вер,
Марий,
Кать.
Юго — плыл,
Наверно,
Неариец —
Азиец,
Знать.
Был человек, в мире Велемир,
В схиме Предземшар с правом всепожара.
И над ним смеялись Осип Эмильич,
Николай Степаныч и прочая шмара.
И только Мария и море-сине
Любили его, как жнея и пустыня.
1935
Побрили Кикапу — в последний раз.
Помыли Кикапу — в последний раз.
С кровавою водою таз
И волосы, его.
Куда-с?
Ведь Вы сестра?
Побудьте с ним хоть до утра.
А где же Ра?
Побудьте с ним хоть до утра
Вы, обе,
Пока он не в гробе.
Но их уж нет и стёрли след прохожие у двери.
Да, да, да, да, — их нет, поэт, — Елены, Ра, и Мери.
Скривился Кикапу: в последний раз
Смеётся Кикапу — в последний раз.
Возьмите же кровавый таз
— Ведь настежь обе двери.
1914
В палатах, в халатах, больные безумные.
Думают лбы —
— Гробы.
Душные души, бесструнные,
Бурумные.
Вот ночь.
Вскачь, вскочь, пошли прочь
К койкам-кроватям своим.
Мир им,
Братьям моим.
Спят.
Тихо струится яд,
В жилах их — кровь течет вспять,
От смерти, опять.
Снятся им черти, ад.
Ааааа!!..
— Ды беги, кликни, что ежали…
— Жарежали, жарежали, жарежали!!!
Игумнова!..
Полоумнова!..
Пошел, посмотрел, побледнел,
Лоб ороснел:
— Весь пол покраснел.
1914
По линии и по бокам бульвара
Чернеют жирные весною тротуары.
По линии, на середине всех бульваров,
Сияет снег в пушистых шароварах.
Зима — зима, зима — сама! сияет.
Весна — весна! Кричу сполна и я ей!
Земля жирна, колхозный сев начался,
И от усталости сам трактор закачался.
Мария Демченко за книгой тоже знает —
Сияет в севе родина родная!
И Кривонос на паровозе мчится,
С боков к нему всеобщий сев стучится.
И в кочегарах сам апрель лопатой
Шурует уголь, жирный и богатый.
Эх, жир весны, земли, асфальта, угля,
Какой ты тёплый! Славный! Свежий! Смуглый!
1935
Затучилось,
Закуталось,
Захолодало.
Лишь на краю, на краюшке, пылала
Полоска красная — она одна, синь-порох, мало-мало
Мне лето красное с тобой напоминала.
Измучилось
Оно, взаукалось,
Заголодало.
Я не ропщу,
Я не кричу,
Не плачу, не рыдаю.
Я жить хочу для счастья и на краю родного края.
Я не умру, пока тебя не повидаю.
Я почтой песни сообщу,
Депешей сердце прикачу,
Чтоб простучало сердце:
друг, не покидаю.
1937
Придёт мой день — положат в ящик голым.
И вот больничный, белый, бледный конь.
Отправят прах, расплывшийся дебёло,
В часовню, в тишь, где холод, мрак, и вонь.
И жёлтый гроб с неплотно легшей крышкой,
Другой одёр — огромный конь везёт.
И, вслед, безумный, видя, кличет: с Тишкой?
Покончил, сволочь, скверный свой живот!
1913
Свиреп, рассвирипел ещё как
Мороз и заскорузил щёки.
Дерёт, дерёт по коже щёткой,
А по носу — щёлк, щёлк, щёлк — щёлкает!
Мороз пылает — он не старец,
Он наш советский раскрасавец!
Людей по-нашему бодрит,
Лишь нос и щёки три, три, три!!!
Он ветром северным «Седову»
Помог с братком обняться поздорову.
Ну, тут все выпили по малу,
Морозу ж капли не попало.
Всё по усам и растеклось
И превратилось во стекло.
Ну, тут мороз рассвирепелся,
Пары наддал и в холку въелся.
Да как пошёл щелкать по носу
И капитану, и матросу,
И гражданину СССР,
И мне, поэту, например.
Щелкал, щелкал, устал — и бросил.
А слёзы наши — заморозил.
Но это пиру не помеха:
Мы все и плакали от смеха.
1939
Океан пьяный! трезвые вей сейчас.
Перезвон на тризные скирды, на кики, кикиморы
мора.
_О_ра, народ, органный лад — гармоник гой исчах.
Вой и вой и ваи конца — о_ра, ора, ора!!!
Сахар!!! — хор.
Хлеб!!! — хор.
Свет!!! — вой, вой,
И от дров гром гробный свой.
Саваны шейте, шеи готовь,
Топоты в тину вдавите.
— Это новь
Дети, вдовицы.
А птичьи тики да токи часов,
А сов по ночам лопот…
Готовьте, готовьте святой засов
Чтоб друга и другу не слопать.
Апрель 1918
[...]
Я смотрю в витрину антиквария
— Там турецкий старый странный пистолет.
Рядом шелк, дощечки для гербария,
И чайничек, которому сто лет.
Да — я думаю — в день радости Прекраснейшей,
— Хорошо взять в руки этот старый пистолет.
И во тьме, на дне, на дне ужаснейшем,
Радостно смертельно побледнеть.
Зазвонят звонками телефонными,
Прибегут, поднимут прежде странный пистолет
Запечатают печатями коронными.
И останется один поэт.
1914
[...]
В форточку, в форточку,
Покажи свою мордочку.
Нет — надень прежде кофточку…
Или, нет, брось в форточку марочку…
Нет, карточку —
Где в кофточке, ты у форточки, как на жердочке.
Карточку!
Нету марочки?
Сел на корточки.
Нету мордочки. Пусто в форточке.
Только попугайчик на жердочке
Прыг, прыг. Сиг, сиг.
Ах, эта рубашка тяжелее вериг
Прежних моих!
1913
[...]
Скудное платье,
Бедный платок.
Как ей не плакать —
Взял боляток
Милую дочку,
В свете одну,
Взял в одну ночку,
Взял и согнул.
Два мужичонка
На длинном шесте
В простынке ребёнка
Снесли и средь стен
Глухой высыпальни
Свалили на стол.
— Ещё бы ей парня,
А то одной что!
Угрюмая шутка,
Да так веселей —
Хотя и не жутко,
Да ночь на селе.
Потом закурили,
Повесив замок.
— Ну, хватит, побыли,
Пойдём-ка, браток.
А утром обмыла
Её дочиста,
Душистого мыла
Купила спроста.
И в руку платочек
На что-то дала.
Прощай, мой цветочек,
Недолго цвела.
Подушку оправив,
В гробу-то в плохом,
Зелёную траву
Наклала кругом.
Чтоб было помягче,
Получше там ей,
А то жёсток ящик
Без окон, дверей.
Сидит неподвижно.
Не камень, а мать.
И плача не слышно,
И слёз не видать.
1938
Пламя лампы ласковой потухает: полночь.
В каске, в маске, с плясками подступает полночь.
Тихо-тихо-тихонько шла бы полночь, полночь.
Прямо пряно-пьяною приступаешь, полночь.
Вьюгой — ффьюю ты! — вьюгою попеваешь, полночь.
Среброструнной домрою донимаешь, полночь.
Балалайкой, лайкою, лаешь, лаешь полночь.
— И ушла на кладбище — с пляской, в каске, полночь.
Утро. Струны добрые домры — где ты полночь?
Солнце светит, вечное, — где ты, где ты, полночь?
Мёты взмёт, метельные, — засыпают полночь.
О, могила милая, — где ты? где ты, полночь.
1913
[...]
На сносях ходила женщина
Молодая.
Ах, купецкая дочь, не деревенщина
— Дорогая!
И раз, когда золотой таз солнца ярел на закате, догорая,
Увидела в комнате красной
Мышь.
Забилась в тоске опасной,
Ударила себя по брови прекрасной.
Потом тишь.
Родился ребёнок
В волосах чёрных
Воронёнок?
У-у-у — вой ветров горных.
Ччччёрный, чёрнннный яррркий ягггнёнок.
И на брови у него, на правой — красный знак.
— Ттак!
Это красная, красная, красная мышь —
В красном доме какая тишь
Умри ж!
1914
Лад пева храмового,
Лик великого леса-лепа,
Хор громовой нехромого
Хорового солепа.
А пело беспрерывь рокотань-рокотунь,
А тело белое беспрерывь гремело
— О липе, о тополе, о туе
— Гремль белый!
Лилось, лилось, лилось
Солепым солнцем целуясь днесь.
И лев и лань и лось
Веселясь, селились в целом бубне
Будни
— Буде.
Праздник
Возгрянул, грянь, грянь, красник!
22 апреля 1918. Утро.
[...]
Красный дом — красный дом — красный дом.
Это флюгер скрипит ржаво-рыжий.
И в ответ, да, в ответ — о, с трудом —
Вторит арфа Эола на крыше:
Красный дом… красный дом, красный дом.
Ведь весна! Да, весна, здесь весна —
Ручейки разлилися как речки,
И трава разноцветно роена.
Блеют — где? — по утрам две овечки:
Да, весна… да, весна, да, весна…
Красный дом. Красный дом. Красный дом.
Это дятел долбит по деревьям.
Флюгер с арфою вторят, с трудом.
И несется к весенним кочевьям:
Красный дом, красный дом, красный дом!
1912
[...]
Первый грех против марта — мертвею.
О, маца мертвородная, страшно…
Светлый свет позабывчиво вею
Снова, снова, — на новые брашна.
Миртом март, помертвев, покрываю.
Милый мирт мой — ты лавр жестколистный.
Знает сердце: (скрывает) — срываю
Я последний аканф нелучистый.
1916
[...]
Подымается, подымается лифт
На четвёртый этаж.
Я счастлив!
Тебе, к тебе! — счастливый раж
Уже третий этаж.
Вдруг — стоп!
— Остановился.
Лифт.
Покрылся
Лоб
Холодным потом… я счастлив…
В лифте один
Я.
Динь, динь — динь…
— Погребут меня
Среди бела дня.
А теперь
Я один. —
Остановился… — закрыта дверь. —
Задыхаюсь теперь…
Отко-ойте дверь!..
Умираю…
Баю, баю.
Динь, динь-динь…
Мёртвый в лифте один.
1914
Попыхивает гроза.
Посверкивают глаза.
Медно-жёлтые, кошачьи-жёлтые, пустые.
А на небе беззвёздная пустыня.
А на земле какая теплота!
А на земле какая светлота!!!
Москва, Москва — какая широта!!!
Москва, Москва — какая долгота!!!
И темноте двора есть дело —
Беречь, хранить и холить тело
Моё, своё,
С августом вдвоём.
И теплота, как дивный водоём —
Как в ванне в теплоте,
Как в ванне в темноте.
Вольготно в широте,
Неплохо в долготе!!!
1939