Читать стихи Мусы Джалиль
Забыть тот случай —
Не могу!
Стоит малыш в подъезде,
Стоит и тянется к звонку,
И топчется на месте.
Тут взялся я помочь ему.
И говорю:
— Давай нажму,
Но сколько раз?
И он сказал:
— Нажмите пять! —
И я — нажал.
Я позвонил
Пять раз подряд,
А он
Попятился назад:
— Ну, хватит, дяденька!
Бежим!!!
Он — из подъезда.
Я — за ним.
[...]
Я открываю солнцу грудь.
«Чахотка»,— доктор говорит…
Пусть лижет солнце эту грудь,
Она от прежних ран болит.
Ну что ж, ей надо отдохнуть.
И солнцем вновь она блеснет…
На белом камне я сижу,
Мне слышится весны поход —
Идут деревья, ветры ржут…
Преступен разве отдых мой?
Дышу я теплотой ночей,
Готовящих работу дней…
Я взял свое от войн и гроз.
Зачем же не смеяться мне,
Прошедшему сквозь грохот гроз,
Когда весна, сломав мороз,
Скачет, как бешеный снеговой поток?
Скачет, как бешеный снеговой поток,
Кружится безумный водоворот.
Тонкий, как кружево, как пушок,
Челтыр-челтыр,— ломается лед
От жара богатыря — весны…
В небе лазурном, как взор Сарвар,
Тихая тень облаков-ресниц
Расходится, задрожав сперва,
Лаская уколами небосклон…
Ну как мне не радоваться и не петь,
Как можно грустить, когда день — как звон,
Как песня, как музыка и как мед!
За то, чтобы крикнуть идущим дням:
«Эти весны нам принадлежат!» —
Я легкое отдал, я жизнь отдам,
Не оборачиваясь назад…
Я радуюсь дрожанью вен —
Весна по руслам их течет.
И я кричу: «Ломая плен,
Не кровь ли двинулась вперед,
В днепровский яростный поход,
Трудом вскипает и поет?!»
«Чахотка»,— доктор говорит…
Не прав он: это гул годин,
Которые, теснясь в груди,
Хранят походов грозный ритм
И пламя флагов впереди.
Какая вдали земля
Просторная, ненаглядная!
Только моя тюрьма
Темная и смрадная.
В небе птица летит,
Взмывает до облаков она!
А я лежу на полу:
Руки мои закованы.
Растет на воле цветок,
Он полон благоухания,
А я увядаю в тюрьме:
Мне не хватает дыхания.
Я знаю, как сладко жить,
О сила жизни победная!
Но я умираю в тюрьме,
Эта песня моя — последняя.
[...]
— Как вольных птиц над степью на рассвете,
Трех сыновей пустила я в полет.
Как матери, как близкой, мне ответьте,
Как женщине, что слезы льет:
Где сыновья мои? В душе тревога,
Мать хочет знать, на то она и мать:
Какая детям суждена дорога?
Победы или смерти ждать?
Летит под облаками голубь с юга,
Он к матери садится на порог.
— Ты видел их? Прошу тебя, как друга,
Подай мне весть, мой голубок!
Где старший мой? Где сердца утешенье;
Он жив ли? Помощь надобна ль ему?
— О мать, крепись: твой старший пал в сраженьи,
Твой старший сын погиб в Крыму.
Застыла мать. Какая боль во взоре!
Как ей излить в слезах печаль свою!
И голову посеребрило горе
По сыну, павшему в бою.
— Как вольных птиц над степью на рассвете,
Отправила в полет я трех детей.
Как матери, как близкой, мне ответьте,—
Измучавшись, я жду вестей.
Мой старший не пришел, он гибель встретил,
Он пал в бою, очей родимых свет.
Быть может, средний жив? Быть может, ветер
Принес мне от него привет?
Шумит, играет ветер на пороге,
О чем он шепчет матери седой?
— Скажи мне, ветер, на твоей дороге
Мой средний встретился с тобой?
— О мать, крепись, в сраженье пал твой средний,
Для матери не смог себя сберечь.
Пока не смолк в груди удар последний,
Держал в руке алмазный меч.
В беспамятстве упала мать седая,
Не выдержало сердце, а слеза
Катилась за слезой, не высыхая,
Ослепли старые глаза.
— Как вольных птиц над степью на рассвете.
Трех сыновей пустила я летать.
Как женщине, как близкой, мне ответьте,
Не то сгорит от горя мать.
Погибли на войне два милых сына,
Живу теперь надеждою одной:
Пусть не примчатся трое воедино,
Вернется ль младший сын домой?
Но почему-то голубок не вьется,
И ветер приумолк, — наверно, спит.
Лишь на опушке эхо отдается
Трубы и топота копыт.
Звенят подковы, скачет конь горячий,
Пылает сердце матери в огне:
Сынок любимый, самый, самый младший,
Сидит на гордом скакуне!
В его руках — победы нашей знамя
И золотая на груди медаль,
И лес его приветствует ветвями
И пеньем — солнечная даль.
Она душой почуяла, узнала,
Хотя увидеть сына не могла.
Сказала: — Сын мой! Сын мой! — зарыдала.
Была слеза ее светла.
— Вернулся мой последний, мой единый…
Нам встретиться, сыночек, довелось!..—
И льются золотые слезы сына
На серебро ее волос.
— Ну, успокойся, мать, прошли напасти,
На сына посмотри, не надо слез!
На боевом клинке — победы счастье
И жизнь я родине принес.
Два старших брата пали в битве правой,
Пути к победе начертав для нас,
Но сделалась их жизнь бессмертной славой,
Когда настал их смертный час.
Я их зарыл в земле, весенней, талой,—
Там, далеко, лежат твои сыны,
Но я принес их крови отсвет алый
На славном знамени страны.
И мать глаза протерла стягом красным,
И зренье к ней вернулось наконец,
На младшего взглянула взором ясным:
Стал сильным соколом птенец!
— Как вольных птиц, на бой благословляя,
Я трех детей в полет пустила, вдаль.
Придите! Всех зову я, как родная,
Как мать, познавшая печаль.
Они любовь к отчизне с колыбели
Всосали вместе с молоком моим.
Я соколов пустила — полетели
С единой думой: «Победим!»
Нет, не вернулись, мы двоих не встретим,
Без всадников их кони ржут в пыли,
Ту кровь, что я дала бесстрашным детям,
Они оставили вдали.
Заря победы светится над нами
Их кровью, за отчизну пролитой.
Мой младший сын зарю принес, как знамя,—
Мой сын, мой сокол молодой.
Его медаль я вижу золотую
И говорю: «Ты счастье мне даешь!»
Мне кажется, я двух сынов целую.
Когда приходит молодежь.
Мне, как дитя родное, дорог каждый:
Мое не расплескалось молоко!
Горюю раз, а радуюсь я дважды.
Друзья поют, и мне легко.
Я сыновей взрастила, что бессмертье,
Погибнув, принесли своей стране.
Я с вами праздник праздную, поверьте.
Придите к матери, ко мне!
И стар и млад приходят к ней с участьем,
Цветы, любовь несут в ее жилье.
Стремится родина цветущим счастьем
От горя исцелить ее
Мы будем вечно прославлять
Ту женщину, чье имя — Мать.
[...]
Моему бельгийскому другу Андре, с которым познакомился в неволе
Когда б вернуть те дни, что проводил
Среди цветов, в кипенье бурной жизни,
Дружище мой, тебе б я подарил
Чудесные цветы моей отчизны.
Но ничего тут из былого нет —
Ни сада, ни жилья, ни даже воли.
Здесь и цветы — увядший пустоцвет,
Здесь и земля у палачей в неволе.
Лишь, не запятнанное мыслью злой,
Есть сердце у меня с порывом жарким,
Пусть песня сердца, как цветы весной,
И будет от меня тебе подарком.
Коль сам умру, так песня не умрет,
Она, звеня, свою сослужит службу,
Поведав родине, как здесь цветет
В плененных душах цвет прекрасной дружбы.
[...]
И это страна великого Маркса?!
Это бурного Шиллера дом?!
Это сюда меня под конвоем
Пригнал фашист и назвал рабом?!
И стенам не вздрогнуть от «Рот фронта»?
И стягу спартаковцев не зардеть?
Ты ударил меня, германский парень,
И еще раз ударил… За что? Ответь!
Тому, кто любил вольнодумца Гейне
И смелой мысли его полет,
В последнем жилище Карла и Розы
Пытка зубы не разожмет.
Тому, кто был очарован Гете,
Ответь: таким ли тебя я знал?
Почему прибой симфоний Бетховена
Не сотрясает мрамора зал?
Здесь черная пыль заслоняет солнце,
И я узнал подземную дверь,
Замки подвала, шаги охраны…
Здесь Тельман томился. Здесь я теперь.
Неужто и мне, как Розе и Карлу,
Смерть суждена от своры борзых?
И меня поведут, и меня задавят,
И сбросят с моста, как сбросили их?!
Кто Цеткин внук?! Кто Тельмана друг?!
Есть среди вас такие, эй?!
Услышьте голос стальной воли —
Откройте наши тюрьмы скорей!
С песней придите. Придите так же,
Как в девятнадцатом шли году:
С кличем «Рот фронт», колоннами, маршем,
Правый кулак подняв на ходу!
Солнцем Германию осветите!
Солнцу откройте в Германию путь!
Тельман пусть говорит с трибуны!
Маркса и Гейне отчизне вернуть!
Кто Цеткин внук?! Кто Тельмана Друг?!
Есть среди вас такие, эй?!
Услышьте голос великой правды!
Наши тюрьмы откройте скорей!
*Алман — Германия (по-арабски).
[...]
Людей-слонов нередко я встречал,
Дивился их чудовищным телам,
Но я за человека признавал
Лишь человека по его делам.
Вот, говорят, силач — железо гнет,
Вода проступит там, где он пройдет.
Но будь ты слон, а я не признаю,
Коль дел твоих — по горло воробью.
Пускай на всем, что совершаешь ты,
Проступит след душевной чистоты:
Ведь сила не во внешности твоей,
А только в человечности твоей.
В твоих делах проявится сама
И справедливость твоего ума,
И то, что сильным сердцем наделен,
Что ты любовью к родине силен.
Жить бесполезно — лучше уж не жить,
На ровном месте кочкою служить.
Свети потомкам нашим, как маяк,
Свети, как человек, а не светляк.
Железо не ржавеет от труда,
И глина обожженная тверда,
Оценит мужа по делам народ,
Героя не забудет никогда.
[...]
Взыграла буря, нам глаза слепя;
С дороги сбившись, кони стали.
За снежной пеленой невдалеке,
Огни деревни засверкали.
Застыли ноги. Средь сугробов нас
Жестокий ветер гнал с налета,
И, до избы какой-то добредя,
Мы принялись стучать в ворота.
Казалось: не согреться нам…
И вот В избе гостеприимной этой
Теплом нежданным нас встречает печь
И лампа — целым морем света!
Хотелось нам добраться через час
До станции, но вьюга в поле
Дорогу мигом замела, и мы
Сюда попали поневоле.
В избу мы вносим холод, и в сердцах
Мы проклинаем ветер жгучий.
И тут, улыбку нам даря, она
Выходит, как луна из тучи.
Взглянул и замер я. Глаз отвести
Не в состоянье. Что со мною?
Казалось мне: я встретился с Зухрой.
Казалось мне: я встретился с Лейлою.
Не описать мне красоты такой.
Что стройный тополь перед нею?
А брови серповидные ее?
А губы — лепестков нежнее?
Не описать мне этих нежных щек,
Ни этих ямок, ни румянца,
Ни темно-карих глаз… Не описать
Ресниц порхающего танца.
Нет, все не то… Здороваясь, она
Нам взгляд глубокий подарила,
И вдруг согрелся я, и сердце вновь
Наполнилось кипучей силой.
Снег застил нам луну, и долго мы,
С дороги сбившись, шли по кругу.
Нас вьюга чудом привела к луне,
А мы бранили эту вьюгу!
И девушка за стол сажает нас
И медом потчует и чаем.
Пускай тяжелый путь нам предстоит,—
Сидим и юность вспоминаем.
Утихла вьюга. На дворе — луна.
Мой друг накинул свой тулуп на плечи,
Заторопился, точно протрезвев,
Прервал взволнованные речи.
Мы тронулись. Как тихо! И плывет
Луна в мерцающей лазури.
Ах, для чего мне тихая луна!
Душа моя желает бури!
И сердце ноет, что-то потеряв,
Встают виденья пред глазами,
Клубится пламя в сердце у меня —
Ветров и ураганов пламя.
Зачем ты, вьюга, завела меня
В поля бескрайные, чужие,
Свалила с ног и бросила меня
В ее ресницы колдовские?
Моя луна осталась позади,
В снегу летучем потонула,
И слишком быстро молодость моя,
Так быстро в бурях промелькнула.
Пускай тебя швырнет то в жар, то в лед,
Закружит в поле… Разве наши
Стремительные бури во сто крат
Застоя тихого не краше?
[...]
Как-то странно жизнь моя сложилась!
Огонечек тлел едва-едва.
Пылко полюбил я, всей душою,
А при встрече позабыл слова.
Как-то странно дружба завязалась!
Все в ней было: искренность и страсть.
Но два сильных, стойких человека,
Мы друг друга истерзали всласть.
И на всем запрет, везде опаска.
Молодое чувство не росло.
Да и юность пылкую с годами
Ветром мимолетным пронесло.
И стоишь, оглядываясь горько
На отрезок прошлого пути.
Кто же виноват, какая сила
Две души держала взаперти?
[...]
И в час, когда мне сон глаза смыкает,
И в час, когда зовет меня восход,
Мне кажется, чего-то не хватает,
Чего-то остро мне недостает.
Есть руки, ноги — все как будто цело,
Есть у меня и тело и душа.
И только нет свободы! Вот в чем дело!
Мне тяжко жить, неволею дыша.
Когда в темнице речь твоя немеет,
Нет жизни в теле — отняли ее,
Какое там значение имеет
Небытие твое иль бытие?
Что мне с того, что не без ног я вроде:
Они — что есть, что нету у меня,
Ведь не ступить мне шагу на свободе,
Раскованными песнями звеня.
Я вырос без родителей. И все же
Не чувствовал себя я сиротой.
Но то, что было для меня дороже,
Я потерял: отчизну, край родной!
В стране врагов я раб, тут я невольник,
Без родины, без воли — сирота.
Но для врагов я все равно — крамольник,
И жизнь моя в бетоне заперта.
Моя свобода, воля золотая,
Ты птицей улетела навсегда.
Взяла б меня с собою, улетая,
Зачем я сразу не погиб тогда?
Не передать, не высказать всей боли,
Свобода невозвратная моя.
Я разве знал на воле цену воле!
Узнал в неволе цену воли я!
Но коль судьба разрушит эти своды
И здесь найдет меня еще в живых,—
Святой борьбе за волю, за свободу
Я посвящу остаток дней своих.
[...]
Когда с победой мы придем домой,
Изведаем почет и славу,
И, ношу горя сбросив со спины,
Мы радость обретем по праву.
О нашей трудной, длительной борьбе
Живую быль расскажем детям,
И мы, волнуя юные сердца,
Сочувствие и пониманье встретим.
Мы скажем: — Ни подарков, ни цветов,
Ни славословий нам не надо.
Победы всенародной светлый день —
Вот наша общая награда.
Когда домой вернемся мы, друзья,—
Как прежде, для беседы жаркой
Мы встретимся и будем пить кумыс
И наши песни петь за чаркой.
Друг, не печалься, этот день взойдет,
Должны надежды наши сбыться,
Увидим мы казанский кремль, когда
Падет германская темница.
Придет Москва и нас освободит,
Казань избавит нас от муки,
Мы выйдем, как «Челюскин» изо льда,
Пожмем протянутые руки.
Победу мы отпразднуем, друзья,
Мы это право заслужили,—
До смерти — твердостью и чистотой
Священной клятвы дорожили…
[...]
Ты ушел в наряд, и сразу стало
Как-то очень грустно без тебя.
Ну, а ты взгрустнешь ли так о друге,
Коль наступит очередь моя?
Мы ведь столько пережили вместе,
Связанные дружбой фронтовой!
До конца бы нам не разлучаться,
До конца пройти бы нам с тобой!
А когда вернемся мы с победой
В наш родимый город — я и ты,
Сколько ждет нас радости и ласки,
Как нас встретят!.. Эх, мечты, мечты!
Были между жизнью мы и смертью
Столько дней!.. А сколько впереди?!
Станем ли о прошлом вспоминать мы?
Упадем ли с пулею в груди?
Если, послужив своей отчизне,
Вечным сном засну в могиле я,
Загрустишь ли о поэте-друге,
По казанским улицам бродя?
Нам скрепили дружбу кровь и пламя.
Оттого так и крепка она!
Насмерть постоим мы друг за друга,
Если нам разлука суждена.
На своих солдат глядит отчизна,
Как огонь крушат они огнем…
Поклялись мы воинскою клятвой,
Что назад с победою придем.
[...]
Я и усов еще не брил ни разу,
Когда ушел из дома год назад,
А на плечи легло пережитое,
Как будто мне минуло шестьдесят.
За год один я столько передумал,
Что в голове разбухло и в груди.
И в двадцать лет лицо мое в морщинах,
И поседели волосы, — гляди!
Вся тяжесть слез и пороха и крови
Теперь в ногах осела, как свинец.
Потом свалил меня осколок минный,
Я оперся на палку под конец.
И вот в глазах моих ты не отыщешь
Мальчишеского резвого огня,
Задорно не взлетают больше брови,
И сердце очерствело у меня.
А на лице лишь одного терпенья
Нешуточный, суровый, жесткий след.
Так сразу юность вспыхнула, как порох,
В три месяца сгорела в двадцать лет.
Эх, юность, юность! Где твой вечер лунный,
Где ласка синих, синих, синих глаз?
Там на Дону, в окопах, в черных ямах,
Дороженька твоя оборвалась.
Не в соловьином розовом рассвете,
А в грозовой ночи твой свет блеснул,
И я на дальнем рубеже победы
Тебя кровавым знаменем воткнул…
Но нет во мне раскаянья, не бойся!
Чтобы в лицо победу угадать,
Когда б имел сто юностей, — все сразу
За эту радость мог бы я отдать!
Ты говоришь: у юности есть крылья,
Ей, дескать, надо в облаках парить.
Что ж! Подвиг наш история запомнит
И будет с удивленьем говорить.
Мы сквозь огонь и воду шли за правдой,
Завоевали правду на войне.
Так юность поколенья миновала,
Так закалялась сталь в таком огне!
[...]
Поднял руки он, бросив винтовку,
В смертном ужасе перед врагом.
Враг скрутил ему руки веревкой
И погнал его в тыл под бичом,
Нагрузив его груза горою,
И — зачеркнут он с этой поры.
Над его головой молодою
Палачи занесли топоры.
Словно рабским клеймом ненавистным
Он отмечен ударом бича,
И согнулось уже коромыслом
Тело, стройное, как свеча.
Разве в скрюченном этом бедняге
Сходство с воином в чем-нибудь есть?
У него ни души, ни отваги.
Он во власти хозяина весь.
Поднял руки ты перед врагами —
И закрыл себе жизненный путь,
Оказавшись навек под бичами,
И что ты человек — позабудь!
Только раз поднял руки ты вверх —
И навек себя в рабство ты вверг.
Смело бейся за правое дело,
В битве жизни своей не жалей.
Быть героем — нет выше удела!
Быть рабом — нет позора черней!
[...]
С обидой я из жизни ухожу,
Проклятья рвутся из души моей.
Напрасно, мать, растила ты меня,
Напрасно изливала свет очей.
Зачем кормила грудью ты меня?
Зачем ты песню пела надо мной?
Проклятьем обернулась эта песнь.
Свою судьбу я проклял всей душой.
Ответь мне, жизнь: пока хватило сил.
Кто все твои мученья выносил?
Не я ли столько горя перенес,
Пока в моих глазах хватало слез?
Любая тварь вольна нырять и плыть,
Когда захочет жажду утолить.
А мне на смертном ложе не судьба
Запекшиеся губы увлажнить.
Не знал я дружбы… Мне сжимали руки
Оковы — не пожатия друзей.
И солнце в миг моей предсмертной муки
Мне отказало в теплоте лучей.
Пускай умру, но как перед концом
Я не увижу дочери моей?
Как умереть и не припасть лицом
К родной земле, к могиле матери моей?
Зачем в тюрьме я должен умирать,
Своею кровью раны обагрять?
Уж не за то ль, что землю так любил,
Ее тепла совсем лишен я был?
О жизнь! А я-то думал — ты Лейла.
Любил чистосердечно, как Меджнун,
Ты сердца моего не приняла
И псам на растерзанье отдала.
От матери-отчизны отлучен,
В какую даль заброшен я тобой!
Я горько плачу, но моим слезам
Не оросить земли моей родной.
Отчизна, безутешным сиротой
Я умираю тут, в стране чужой.
Пусть горьких слез бежит к тебе поток,
Пусть кровь моя зардеет, как цветок!
[...]
Года, года…
Придя ко мне, всегда
Меня руками гладили своими.
Вы с мягким снегом шли ко мне, года,
Чтоб стали волосы мои седыми.
Чертили вы морщинами свой след.
Их сеть мой лоб избороздила вскоре,
Чтоб я числом тех знаков и примет
Считал минувшей молодости зори.
Я не в обиде. Молодости пыл
Я отдал дням, что в битвах закалялись.
Я созидал, и труд мне сладок был,
И замыслы мои осуществлялись.
Как вдохновенно трудится народ,
Социализма воздвигая зданье!
Я знаю: камнем жизнь моя войдет
И прочно ляжет в основанье.
[...]
Люди кровь проливают в боях:
Сколько тысяч за сутки умрет!
Чуя запах добычи, вблизи
Рыщут волки всю ночь напролет.
Разгораются волчьи глаза:
Сколько мяса людей и коней!
Вот одной перестрелки цена!
Вот ночной урожай батарей!
Волчьей стаи вожак матерой,
Предвкушением пира хмелен,
Так и замер: его пригвоздил
Чуть не рядом раздавшийся стон.
То, к березе припав головой,
Бредил раненый, болью томим,
И береза качалась над ним,
Словно мать убивалась над ним.
Все, жалеючи, плачет вокруг,
И со всех стебельков и листков
Оседает в траве не роса,
А невинные слезы цветов.
Старый волк постоял над бойцом.
Осмотрел и обнюхал его,
Для чего-то в глаза заглянул,
Но не сделал ему ничего…
На рассвете и люди пришли.
Видят: раненый дышит чуть-чуть.
А надежда-то все-таки есть
Эту искорку жизни раздуть.
Люди в тело загнали сперва
Раскаленные шомпола,
А потом на березе, в петле,
Эта слабая жизнь умерла…
Люди кровь проливают в боях:
Сколько тысяч за сутки умрет!
Чуя запах добычи вблизи,
Рыщут волки всю ночь напролет.
Что там волки! Ужасней и злей
Стаи хищных двуногих зверей.
[...]
Цепи каменного мешка
Пусть твоя разорвет рука!
А не сможешь, так смерть предстанет —
Ведь она здесь всегда близка!
Положили тебя в мешок,
Завязали под злой смешок.
Ставят в очередь твое тело,
Чтоб смолоть его в порошок.
Мелет мельница жизнь людей —
Громоздятся мешки костей.
Жернова ее из железа,
С каждым днем они все лютей.
Мельник злится, от крови пьян:
Не мука — кровь течет из ран.
Жадно пьет ее клоп проклятый —
Бесноватый, слепой тиран.
Пусть умолкнет мельницы рев!
Пусть не вертит сила ветров
Крылья черные! Пусть не льется
Дорогая родине кровь!
Развяжите горы мешков!
Раздавите дом пауков!
Развалите мельницу пыток
Остриями гневных штыков!
[...]
Как цветок на пуху,
Он в кроватке лежит.
Глаз нельзя отвести —
Очень сладко он спит.
Повернется во сне,
Полной грудью вздохнет.
Будто розовый цвет,
Нежный бархатный рот.
Сон на яблочках щек,
На фиалках ресниц,
Сон на влажных кудрях,—
Спи, родной, не проснись!
Ишь нахмурил во сне
Шелковинки бровей!
Одеяльце во сне
Сбросил ножкой своей.
Обнял куклу рукой —
Мой анис, мой нарцисс,
Баю, баю, ба’ю!
Спи, родной, не проснись!
Все молчит. Тишина.
Можно только шептать,
Говоря меж собой,
Чтоб ему не мешать.
Чу! Ступайте легко,
Пусть ничто не скрипит.
Не будите его —
Пусть он досыта спит.
Трех назойливых мух
Шалью выгнали вон,
Только б сладко он спал,
Только б выспался он.
Все притихли над ним,
Мать склонилась над ним
Чутко сон бережет
Нежным сердцем своим.
[...]
Мы сквозь ресницы все еще смеемся,
Друг другу глядя в жаркие зрачки,
Друг друга любим, но не признаемся
В любви своей. Какие чудаки!
Я все еще влюбленными глазами
Твой взгляд ловлю, слежу твои мечты.
Меня испепеляет это пламя.
Скажи по совести: как терпишь ты?
Лишь гляну я, и, верно, из кокетства
Ты неприметно мне грозишь в ответ.
Ну и шалунья, ну и молодец ты!
Будь счастлива, живи сто тысяч лет!
— Ну как дела твои, Муса?
— Чудесно! —
Отвечу я, и кончен разговор.
Лишь говорят глаза, что сердцу тесно,
Что мы лишились речи с неких пор.
Твой взгляд, как дождь в засушливое лето.
Твой взгляд, как солнце в пасмурный денек.
Твой взгляд — веселый вешний праздник света.
Лишь глянешь ты, и я не одинок.
Твои ресницы… Ох, твои ресницы! —
Густая туча раскаленных стрел!
Твои зрачки мерцают, как зарницы…
Я, попросту сказать, пропал, сгорел.
Душа не верит горестной судьбе,
Я весь горю, я изнемог в борьбе,
Приходит вечер — я тобою полон,
А рассветет — тоскую по тебе.
Нет, не забыть мне, видно, милый друг,
Прикосновенья теплых, нежных рук.
И теплится во мне неугасимо
Тоска глухая — спутница разлук.
Уносит годы времени поток…
Покамест жизни не увял цветок,
О, если б мне увидеться с тобою,
Чтоб допылать, чтоб долюбить я мог!
Хотел бы я прильнуть к устам родным,
К твоим губам, горячим и хмельным,
А там — хоть смерть!.. Пускай умру я с песней,
Испепеленный пламенем твоим.
[...]
Покидая город в тихий час,
Долго я глядел в твои глаза.
Помню, как из этих черных глаз
Покатилась светлая слеза.
И любви и ненависти в ней
Был неиссякаемый родник.
Но к щеке зардевшейся твоей
Я губами жаркими приник.
Я приник к святому роднику,
Чтобы грусть слезы твоей испить
И за все жестокому врагу
Полной мерой гнева отомстить.
И отныне светлая слеза
Стала для врага страшнее гроз.
Чтобы никогда твои глаза
Больше не туманились от слез.
[...]
1
Чуть займется заря,
Чуть начнет целовать
Ширь полей, темный лес
И озерную гладь,—
Встрепенется от сна,
Бьет крылом соловей
И в притихшую даль
Смотрит с ветки своей.
Там воркует родник,
Птичка рвется к нему,
И тоскует родник
По дружку своему.
Как чудесно, друзья,
Знать, что любят тебя!
Жить на свете нельзя,
Никого не любя!
Птичка любит родник,
Птичку любит родник,—
Чистой дружбы огонь
Между ними возник.
По утрам соловей
Появляется здесь,
Нежной радугой брызг
Омывается весь.
Ах, как рад соловей!
Ах, как счастлив родник!
Кто способен смотреть,
Не любуясь, на них?
2
Разбудила заря
Соловья, как всегда:
Встрепенулся, взглянул
Он туда и сюда.
И спорхнул-полетел
К роднику поскорей.
Но сегодня дружка
Не узнал соловей.
Не смеется родник
Звонким смехом своим,
Он лежит недвижим,
Тяжким горем томим.
Ключевая струя
Замутилась, темна,
Будто гневом она
До предела полна.
Удивился тогда
И спросил соловей:
— Что случилось, мой друг?
И ответил ручей:
Нашей родины враг
Тут вчера проходил
И мою чистоту
Замутил, отравил.
Кровопийца, бандит,
Он трусливо бежит,
А за ним по пятам —
Наш отважный джигит.
Знает враг, что джигит
Пить захочет в бою,
Не удержится он,
Видя влагу мою.
Выпьет яда глоток —
И на месте убит,
И от мести уйдет
Кровопийца, бандит…
Друг, что делать, скажи!
Верный путь укажи:
Как беду отвести?
Как героя спасти?
И, подумав, сказал
Роднику соловей:
— Не тревожься, — сказал,—
Не горюй, свет очей.
Коль захочет он пить
На твоем берегу,
Знаю, как поступить,
Жизнь ему сберегу!..
3
Прискакал молодец
С клятвой в сердце стальном,
С автоматом в руках,
С богатырским клинком.
Больше жизни
Отчизна ему дорога.
Он желаньем горит
Уничтожить врага.
Он устал. Тяжелы
Боевые труды.
Ох, сейчас бы ему
Хоть бы каплю воды!
Вдруг родник перед ним.
Соскочил он с коня,
Обессилев от жажды,
От злого огня.
Устремился к воде —
Весь бы выпил родник!
Но защелкал, запел
Соловей в этот миг.
Рядом с воином сел,
Чтобы видел джигит.
И поет. Так поет,
Словно речь говорит!
И поет он о том,
Как могуча любовь.
И поет он о том,
Как волнуется кровь.
Гордой жизни бойца
Он хвалу воздает —
Он о смерти поет,
Он о славе поет.
Сердцу друга хвалу
Воздает соловей,
Потому что любовь
Даже смерти сильней.
Славит верность сердец,
Славит дружбу сердец.
Сколько страсти вложил
В эту песню певец!
4
Но хоть песне внимал
Чутким сердцем джигит,
Он не понял, о чем
Соловей говорит.
Наклонился к воде,
Предвкушая глоток,
На иссохших губах
Ощутил холодок.
К воспаленному рту
Птица прянула вмиг,
Каплю выпила ту
И упала в родник…
Счастлив был соловей
Как герой умирал:
Клятву чести сдержал,
Друг его обнимал.
Зашумела волна,
Грянул в берег поток
И пропал.
Лишь со дна
Вился черный дымок.
Молодой богатырь
По-над руслом пустым
Постоял, изумлен
Страшным дивом таким.
Вновь джигит на коне,
Шарит стремя нога,
Жаждет битвы душа,
Ищет сабля врага.
Новый жар запылал
В самом сердце,
вот тут!
Силы новые в нем
Все растут и растут.
Сын свободной страны,
Для свободы рожден,
Сердцем, полным огня,
Любит родину он.
Если ж гибель придет —
Встретит смертный свой миг,
Как встречали его
Соловей и родник.
[...]
На помощь солнцу мы пришли,
Чтоб снять с земли и снег и лед.
Уже пора зиме уйти,
Пускай скорей весна идет!
С тех пор как к нам
Пришла зима,
Видали мы немало зла.
Ломай лопатой, бей багром,
Чтобы скорей она ушла.
Она сковала русла рек,
Сковала сильную волну,
Замуровала родники,
Загромоздила всю страну
И исковеркала цветы,
Птиц прогнала из всех садов.
Поэтому я взять на лом
И бить «врага» весны готов.
Пусть реки сбросят шкуру льда,
Пускай свободно потекут,
Пускай, курлыча, журавли
Над нами крылья пронесут.
Пускай вздохнет моя земля,
Освободившись от снегов,
Подымет голову трава.
Трудись, мой друг, без липших слов.
Оружье есть, и сила есть.
И солнце пикой бьет врага.
Земля устала от зимы,
Нам не нужна ее пурга.
Пусть ручейки, журча, бегут.
Айда-ка, зиму с улиц вон!
Уже она побеждена,
Я слышу скрип ее и стон.
Побеждена!
Клади теперь
Лом и лопату на плечо,
И марш по молодой траве.
Влюбленный в землю горячо!
Пусть ветки плещут нам в лицо.
Подснежник пусть свой кажет глаз,
Ведь это мать сама земля
Сейчас дарит цветами нас.
Знаю, в песне есть твоей, джигит,
Пламя и любовь к родной стране.
Но боец не песней знаменит:
Что, скажи, ты сделал на войне?
Встал ли ты за родину свою
В час, когда пылал великий бой?
Смелых узнают всегда в бою,
В горе проверяется герой.
Бой отваги требует, джигит,
В бой с надеждою идет, кто храбр.
С мужеством свобода, что гранит,
Кто не знает мужества — тот раб.
Не спастись мольбою, если враг
Нас возьмет в железный плен оков.
Но не быть оковам на руках,
Саблей поражающих врагов.
Если жизнь проходит без следа,
В низости, в неволе, что за честь?
Лишь в свободе жизни красота!
Лишь в отважном сердце вечность есть!
Если кровь твоя за родину лилась,
Ты в народе не умрешь, джигит.
Кровь предателя струится в грязь,
Кровь отважного в сердцах горит,
Умирая, не умрет герой —
Мужество останется в веках.
Имя прославляй свое борьбой,
Чтоб оно не молкло на устах!
[...]
Вернулся б джигит, да дорога кружит,
Дорога б открылась, да горы встают.
Не горы — преграда, а орды врага,
Несметные орды пройти не дают.
На камень встает он и точит свой меч,
Пасется оседланный конь на лугу,
И ржет, и как будто зовет седока
Отмстить, отплатить, не остаться в долгу.
— Джигит, торопись, скоро солнце зайдет,
Туманом покроется луг голубой,
Тогда заблудиться недолго в лесу,
Тогда и пути не найти нам с тобой.
— Не бойся, мой конь, неизвестен мне страх,
Ночь — верный помощник — бежит по кустам,
И враг не узнает, что гонимся мы
В глубокую темень за ним по пятам.
Скакун мой, недаром в туманной дали
Тоскливая песня любимой слышна:
К родному порогу победным путем
На ранней заре приведет нас она.
[...]
Оторвался от стебля цветок
И упал, и на крыльях метели
Прилетели в назначенный срок,—
На равнину снега прилетели.
Белым саваном стали снега.
И не грядка теперь, а могила.
И береза, стройна и строга,
Как надгробье, цветок осенила.
Вдоль ограды бушует метель,
Леденя и губя все живое.
Широка снеговая постель,
Спит цветок в непробудном покое.
Но весной на могилу цветка
Благодатные ливни прольются,
И зажгутся зарей облака,
И цветы молодые проснутся.
Как увядший цветок, в забытьи
Я под снежной засну пеленою,
Но последние песни мои
Расцветут в вашем сердце весною.
[...]
Из твоих когтистых, цепких лап
Сколько раз спасался я!..
Бывало, Чуть скажу: «Все кончено… я слаб!» —
Жизнь мне тотчас руку подавала.
Нет, отказываться никогда
Я не думал от борьбы с тобою:
Побежденным смертью нет стыда,
Стыдно тем, кто сдался ей без боя.
Ты ворчала:
— Ну, теперь держись,
Хватит мне играть с тобой, строптивец! —
Я же все упрямее за жизнь
Драться продолжал, тебе противясь.
Знаю, знаю, смерть, с тобой игра
Вовсе не веселая забава.
Только не пришла еще пора
На земной покой иметь нам право.
Иль мне жизнь пришлась не по плечу?
Иль так сладок смертный риск бунтарства?
Нет, не умирать — я жить хочу,
Жить сквозь боль, тревоги и мытарства.
Стать бы в стороне от бурь и гроз —
Можно тихо жить, не зная горя.
Я шагал сквозь грозы, в бурях рос,
В них с тобой за жизнь, за счастье споря…
Но теперь, надежда, не маячь —
Не помогут прошлые уроки.
В кандалы уж заковал палач
Руки, пишущие эти строки.
Скоро, скоро, может быть, к утру,
Смерть навек уймет мою строптивость.
Я умру — за наш народ умру,
За святую правду, справедливость.
Иль не ради них я столько раз
Был уже тобой, костлявой, мечен?
Словно сам я — что ни день и час —
Роковой искал с тобою встречи.
Путь великой правды труден, крут,
Но борца на путь иной не тянет.
Иль с победой встретится он тут,
Или смерть в попутчицы нагрянет.
Скоро, как звезда, угасну я…
Силы жизни я совсем теряю…
За тебя, о родина моя,
За большую правду умираю!
[...]
Путь идет через лес… Этой тропкой
В детстве бегал по ягоды я.
Мы уходим… Так будьте ж здоровы,
До свиданья, березки-друзья!
Сожалеть уже поздно, пожалуй,
Мы отлично дружили с тобой,
Старый лес! Мы влезали на сосны,
Отдыхали под елью любой.
Друг за дружкой со смехом гонялись,
Песни пели, уставши играть,
На серебряных ивах качались…
Как про это про все рассказать!
Старый лес! Ты от летнего зноя
Охранял нас, как добрая мать,
Защищал нас ветвями от ветра
И от ливней умел укрывать.
Пел ты песни с мальчишками вместе
На зеленом своем языке…
Сбережем эти бодрые песни,
Чтобы не было места тоске.
Оперились птенцы молодые
Собираются в дальний полет.
Ведь нельзя же в родительских гнездах
Оставаться им из году в год.
Сколько надо наук одолеть нам!
Сколько ждет нас несделанных дел!
Для того ведь и созданы крылья,
Чтобы каждый из нас полетел.
*
Путь лежит через лес… Этой стежкой
Часто бегал по ягоды я.
Мы уходим. Так будьте ж здоровы,
До свиданья, березки-друзья!
Нашу стаю отправив в дорогу,
Ты останешься с грустью своей,
Неужели всегда расставанье
Так глубоко печалит людей?
Старый лес, не тревожься, не надо,
Все в порядке вещей… Ведь не раз
Повзрослевших окрепших питомцев
Провожал ты вот так же, как нас.
Не грусти! Твоя гордая слава,
Твой немолчный зеленый прибой
Разнесутся далеко-далеко,
В песнях птиц, окрыленных тобой.
[...]
У нас с соседом нелады,
Живем с соседом плохо.
В любое время жди беды,
Нежданного подвоха.
Белье развешу — как на грех,
Сосед золу выносит,
Сгребу ли я к забору снег —
Он по двору разбросит.
Капусту нынешней весной
Я посадил за домом
И жду, что скажет недруг мой,
Каким грозит разгромом?
Моя капуста между тем
Цветет, растет, как надо.
Мечтаю: «Пироги поем»,—
И на душе отрада…
Не зря предвидел я грозу:
Однажды в день базарный
Сосед привел домой козу…
О, замысел коварный!
— Да поглотит, — я возопил,—
Земля скотину эту! —
Козу я смертным боем бил,
Но сжить не смог со света.
Чуть утро — гостья под окном,
Стучат копытца смело.
И так, кочан за кочаном,
Весь огород объела.
Похож мой бедный огород,
Истоптанный плутовкой,
На город, взятый в оборот
Ночной бомбардировкой.
Прощусь с капустой — так и быть! —
Решил я втихомолку,
А чтоб соседу досадить,
Завел в отместку… волка.
Мораль рассказа
Козу зарезал мой сосед,
Он задал пир на диво,
И первым я на тот обед
Был приглашен учтиво.
Сосед умен, приятен, мил,
Он так хорош со мною…
Я, видно, зря его винил,—
Я сам всему виною.
Беда, коль ближнему сосед
Не скажет слова толком,
Из пустяка плетет навет,
На друга смотрит волком.
Я подозренья заглушу,
Конец вражде и злости!
Сниму капусту — приглашу
К себе соседа в гости.
[...]