Короткие стихи Аделаиды Герцык

Дремлет поле вечернее, парное,
Рдея навстречу дням грядущим.
Стихает сердце прел ним благодарное,
Перед тихим, глубоким и ждущим—

Рядом желтые сжатые полосы,
Отгорев, полегли в смирении.
И ни шепота трав, ни птичьего голоса
В красном, немом озарении.

Священно поле в час повечерия.
И не нужно слов и моления…
Вся молитва в безбрежном, благом доверии
К небу и смерти, к земле и к рождению.

Где-то в лазурном поле,
За белыми в саване днями,
За ночными дремучими снами
Реет и плещет воля.

Нет там тоски желаний,
Стихают там речи забвенно,
Распускается лотос священный…
— Только б дойти до грани!

Все на пути сгорает,
Что не сгорит — застынет…
Но там, только там, только в синей,
Заозерной, загорной пустыне
Сердце молчит и знает.

Шумливый стих прадедовских столетий
Недаром расставлял лукаво сети, —
Его манерный дух и ныне не угас
И тонкой грацией пленяет нас.
Опять ему внимаем, словно дети,
На склоне лет, как будто на рассвете.
И знаю, что поможет в этот час
Шумливый стих.

1923
Симферополь

В стесненный строй, в тяжелые оковы,
В изысканный и справедливый стих
Мне любо замыкать позор свой новый
И стон подавленный скорбей своих.
Расчетливо касаясь слов чужих,
Искать из них единое то слово,
Что передаст безжалостно — сурово
Всю тьму бескрылых дум, всю горечь их.
Внести во все порядок нерушимый,
Печатью закрепить своей, — потом
Отбросить стих, как призрак нелюбимый,
Замкнув его серебряным ключом.
И в стороне, склонившись на колени,
Безгласно каяться в своей измене.

На появление «cоr ardens»[1] и «rоsаrium»[2]

Одна любовь над пламенною схимой
Могла воздвигнуть этот мавзолей.
Его столпы как рок несокрушимый,
А купола — что выше, то светлей.
Душа идет вперед, путеводима
Дыханьем роз и шепотом теней,
Вверху ей слышны крылья серафима,
Внизу — глухая жизнь и рост корней.
Мы все, живущие, сойдемся там,
Внимая золотым, певучим звонам,
Поднимемся по белым ступеням,
Учась любви таинственным законам.
О, книга вещая! Нетленный храм!
Приветствую тебя земным поклоном.

Дают нам книги холодные, мудрые,
И в каждой сказано о нем по-разному.
Толкуют его словами пророческими,
И каждый толкует его по-своему.
И каждое слово о нем — обида мне,
И каждая книга как рана новая,
Чем больше вещих о нем пророчеств,
Тем меньше знаю, где правда истинная.
А смолкнут речи его взыскующие,
И ноет сердце от скуки жизненной,
Как будто крылья у птицы срезаны,
А дом остался без хозяина.
Но только свечи перед иконами,
Мерцая, знают самое важное.
И их колеблющееся сияние,
Их безответное сгорание
Приводит ближе к последней истине.

1925
Симферополь

Эта боль — это расплата
За недавний смех.
Все, что молодо, богато,
Стало — грех.
Не пройдет душе задаром
Беззаботный миг.
Слышу в вечном страхе кары
Звон вериг.

1921
Судак

Над миром тайна и в сердце тайна,
А здесь — пустынный и мглистый сон.
Все в мире просто, необычайно:
И бледный месяц, и горный склон.
В тиши вечерней все стало чудом,
Но только чудо и хочет быть,
И сердце, ставши немым сосудом,
Проносит влагу, боясь пролить.
Рдяные крылья во тьме повисли,
Я знаю меньше, чем знала встарь.
Над миром тайна и тайна в мысли,
А между ними — земной алтарь.

Маргарите с.

Ты о чуде долго молила,
Призывая матерь господню.
И все глуше, все безысходней
Становилось в жизни немилой.
И вняла царица небесная —
Развязала путы безбольно
И под светлый звон колокольный
Послала гостя чудесного.
Но, изжив мгновение это,
Жажда чуда в сердце упала,
И навек тебя осияла
Благодать вечернего света.
Говорили люди с участьем:
«она вовсе стала блаженной».
И не видели нити нетленной,
И не знали, в чем ее счастье.

Страстная неделя 1919
Судак

Постой на миг. Расстанемся сейчас.
Еще мы близки. Я твоя подруга.
Дай руку мне. Как натянулась туго
Та жалость тонкая, что вяжет нас!
И ныне, как всегда, в последний раз,
И нет конца, нет выхода из круга,
И знать нельзя, чем кончится рассказ?
Зачем нужны мы были друг для друга?
Свою ли боль, тебя ли я любила?
Кругом пустыня — не взрастет могила,
Где скорбной мглою дышит тихий сад.
Еще рука трепещет, умирая,
А полые зрачки уж вдаль глядят,
Пустынное пространство измеряя.

По балтике серой плывем одиноко,
Все тихо, безлюдно, безмолвно кругом,
Скала за скалою, да камни, да ели
Сурово и мрачно таят о былом.
Морщины покрыли утесов вершины,
Распалась на камни от бури скала,
Скривилися сосны, пригнулися ели,
Не видя ни солнца, ни ласки века.
Свои охраняя ревниво сказанья,
Как стража гарема сурово бледны…
Так что ж к тебе манит, страна полуночи?
Что тянет, влечет и тревожит — скажи?!

25 июня 1904

Есть злаки пришлые, что только внешне
Растут, цепляясь, на земле.
О, лилия долин нездешних
На странно-согнутом стебле!
Цветет в неведомой отчизне
Несбывшаяся здесь мечта,
И терпкий привкус твоей жизни
Томит и дразнит мне уста.
Цветок, надломленный грозою!
Как сладко сердцу угадать,
Что в чаше, избранной тобою,
Играет божья благодать.

1922
Симферополь

Слетайте, листья — огни осенние!
…………………….
Вздымайте к небу свои моления,
Венчайте гибель своей игрой!
Уж обменялись мы взглядом с вечностью,
Скреплен безмолвный наш договор.-
Играйте, листья, над бесконечностью,
Сметайте пышный земной костер!
Затихла воля, душа в безбрежности,
Не нужно ярких обличий ей,
Вы только знаки былой мятежности,
Вы — вздохи пленных земных теней.
Лучатся думы, еще невнятные,
К иному манят меня пути…
Пылайте, листья, красой закатною,
Взметайте думы и скорбь земли.

<сентябрь — октябрь> 1907

Нищ и светел…
В. И.

В рубище ходишь светла,
Тайну свою хороня, —
Взором по жизни скользишь,
В сердце — лазурная тишь…
Любо, средь бедных живя,
Втайне низать жемчуга;
Спрятав княгинин наряд,
Выйти вечерней порой
В грустный безлиственный сад,
Долго бродить там одной
Хмурой, бездомной тропой,
Ночь прогрустить напролет —
Медлить, пока рассветет,
Зная, что князь тебя ждет.

Поля мои! Снопы мои!
Некошены — невязаны —
Хожу по ним, гляжу на них,
А быль их не рассказана.
Безгрозные, безгрезные
Над ними дни маячатся,
Не деет чар скупы ночь,
Стоячая, незрячая.
Не сеется, не зреется
Среди жнивья забытого:
Жалею ли, горюю ли —
Про то нельзя выпытывать.
Какие-то видения
Небужены — застужены,
Вздымаются зыбучими
Туманами, курганами.

Не позднее 1907

Речи погасли в молчании,
Слова как дымы.
Сладки, блаженны касания
Руки незримой.

Родина наша небесная
Горит над нами,
Наши покровы телесные
Пронзило пламя.

Всюду одно лишь Веление…
(Как бледны руки!)
Слышу я рост и движение
Семян в разлуке.

Сердце забило безбрежное
Борьбу и битвы.
Тихо встает белоснежное
Крыло Молитвы.

Да, я умру, не поняв мою землю,
Не развернувши ее пелену,
Выси и бездны ее не объемлю,
К сердцу ее не прильну.
На заклинания не отвечу,
От лихолетья не спасу —
Новым и темным мирам навстречу
Душу несу.

1921
Судак

Может быть, сердцу дано еще раз — речью напевной,
Жизни утешить тоскующий глас — речью напевной.
Мнилось, не будет ни смеха, ни чар — путь мой
Суровый.
Вдруг под рукой загорелся алмаз — речью напевной.
Мне ль не принять незаслуженный дар — с тайной
Утехой,
Мне ль не закончить свой жизненный сказ — речью
Напевной.

1923
Симферополь

У мира отнят волей бога
Небесный дар — насущный хлеб
За то, что тело ты убого,
А дух ослеп.
Когда под солнцем, на свободе,
К земле тяжелый колос ник —
Не знали мы, что он господен
И так велик.
Изысканной не просит пищи
Смирившаяся ныне плоть,
Но нужен ей с сумою нищей —
Ржаной ломоть.
Как грешница без покрывала
Стоит бесхлебная страна.
Господь, сними с нее опалу
И дай зерна.

1922
Симферололь

Не смерть ли здесь прошла сновидением,
Повеяв в душу осенней страдой,
Сложив костер могильного тленья
Из желто-розовых листьев сада?

Какая тишь за рощею черной!
До дна испита златистость дали,
И мгла полей плывет миротворно,
Забвеньем серым мстя печали…

И вся земля как темная урна
До верху полная пеплом дымным,
И только дух — единый, безбурный
Растет и зреет пустынным гимном.

Осень 1907

Я всегда хожу около,
Будь то жизнь или смерть.
Я не выпущу сокола
В небесную твердь.
В ясновидящих душах я
Не узнаю, что есть.
Обрываю не слушая
О грядущем весть.
И чем встречный любимее,
Чем желанней любовь —
Назову лишь по имени,
Отдаляясь вновь.
Есть обет и в безверии,
В небытии — бытие.
Не во храме — в преддверии
Место мое.

1921
Судак

Кто неутоленный
Ищет, просит встречи?
О как хорош мой вечер —
Безымянный, бездонный вечер!

Чьи сердца устали
Ждать себе призыва?
Как огневое диво,
Угасают немые дали.

Из нагорной мяты
Кто венки свивает?
Сердце блаженно тает,
Не прося для себя возврата.

Кто устал от ласок?
Кто воззвал к покою?
Хочешь возлечь со мною,
Слушать песни вечерних красок?

Откуда ты, мальчик таинственный,
Из близких иль дальних стран?
И правда ли то иль обман,
Что сын ты мне, мой ты, единственный?
Из близких иль дальних стран
Пришел ты, как гном заколдованный,
Принес с собой мир зачарованный.
И правда ли то иль обман?
Пришел ты, как гном заколдованный,
Чужой мне и все же знаком.
И стал с той поры мой дом,
Как сказка, как мир зачарованный.

Весна 1923
Симферополь

Греет солнце, как прежде
В бестревожные годы.
Всюду вешние всходы
В изумрудной одежде.
Шумно бегают дети,
Реют птицы в лазури,
Будто не было бури,
Будто мирно на свете.
Только то стало ново
В каждый миг этой жизни,
Что к небесной отчизне
Потянулись мы снова.

Апрель 1919

Да лобзает он меня
Лобзанием уст своих.
Песнь песней

Любовью ранена, моля пощады,-
Переступила я святой порог,
Пред духом пали все преграды —
Открылся брачный, огненный чертог.
И все отверзлось пред вратами взгляда,
Я зрела небеса в последний срок —
И встало темное виденье ада
И свет познания мне душу сжег.
А он, супруг, объемля благодатью,
Пронзая сердце огненным копьем —
«я весь в тебе — не думай ни о чем!»-
Сказал. И в миг разлучного объятья
Прижал к устам мне уст своих печать:
«мужайся, дочь, мы встретимся опять!»

Из суеты дневной в ночную страду
Вступаю я,
Ни горяча, ни холодна, все та же,
Все та же я.
Мне на руку легла с немым запретом
Рука незримая — остановись!
Я поняла: не время быть поэтом…

Поддержи меня, господи святый!
Засвети предо мною звезду.
Видишь, нужен мне провожатый,
Еще шаг — и я упаду.
Знаю, раб я негодный, ленивый,
Не сумела сберечь свой кров.
С трудовой твоей божьей нивы
Не собрала плодов.
И теперь, среди голых окраин,
Я колеблема ветром трость…
Господи, ты здесь хозяин,
Я — только гость.
Отпусти же меня этой ночью,
Я не дождусь зари…
Отпусти меня в дом мой отчий,
Двери свои отвори!

23 декабря 1921

Я блуждаю, душой несвободная,
Жмется сердце все суевернее,
Расстилается поле холодное,
Наполняют туманы вечерние.
Мне страдать бы о том, что в неволе я,
Чтоб молитвой уста задрожали бы…
Но я слышу в себе лишь безволие
И несвязные, тихие жалобы.
Не помогут затвор и молчание,
Не случится со мной невозможное.
И бесплодно мое покаяние,
Как бесплодные травы дорожные.

Май 1911
Выропаевка

Это ничего, что он тебе далекий,
Можно и к далекому горестно прильнуть
В сумерках безгласных, можно и с далеким,
Осенясь молитвой, проходить свой путь.

Это ничего, что он тебя не любит,—
За вино небесное плата не нужна.
Все мы к небу чаши жадно простираем,
А твоя — хрустальная — доверху полна.

Про тебя он многое ты и не узнает,
Ты ему неясная, но благая весть.
Позабыв сомнения, в тихом отдалении
Совершай служение. В этом все и есть.

Люблю пойти я утром на работу,
Смотреть, как медленно растет мой дом.
Мне запах дегтя радостно знаком,
И на рабочих лицах капли пота.
Томясь от стрел и солнечного гнета,
Трепещет мир в сосуде голубом.
И слышится в усилии людском
Служения торжественная нота.
Благословен немой тяжелый труд
И мирный быт. Присевши у ограды,
Я думаю, как нужен нам приют,
Чтоб схоронить в нем найденные клады.
И каясь, и страшась земных уныний,
Уйти самой в далекие пустыни.