Стихи Александра Гитовича

А что, если я Вам стихи сочиню,
На память — подобно кремню и огню, —
На память, которая выше всего,—
А что, коль свершится сие колдовство?

А что, если я Вам скажу напрямик,
Хотя бы как тайну, хотя бы на миг:
Мгновенье — да сбудется воля его!
А что, коль свершится сие колдовство?

Торжественный хор мне поёт в тишине
О том, что таится в кремне и огне.
Вы властью своей пожелали его.
А что, если это моё торжество?

1959

Уж если говорить о переводах,
Которым отдал я немало лет,
То этот труд, как всякий труд – не отдых
Но я о нем не сожалею, нет!

Он был моей свободою и волей,
Моею добровольною тюрьмой,
Моим блаженством и моею болью,
Сердечной болью, а не головной.

Пытаясь современными словами,
Перевести китайский старый стих,
Я как бы видел древними глазами
Тревогу современников своих.

И так я сжился с опытом
Что глядя на почтенных стариков,
Невольно думалось: ведь это дети –
я старше их на несколько веков!

(Песенка)

И ты был, друг мой, тоже
Получше, помоложе,
И девушка хотела
Не разлюбить вовек,
И сочинил ты в песне,
Что нет ее прелестней,
И сам тому поверил,
Наивный человек.

Но годы, слава богу,
Проходят понемногу,
Живешь, не ожидаешь
Ни писем, ни вестей.
А за стеною где-то
Поется песня эта
О девушке, о счастье,
О юности твоей.

1939

*Сто раз глядели мы в глаза беды
И дожили до лучших дней. И, в общем,
Легко понять, что на судьбу не ропщем,
Как бы сухими выйдя из воды.

Но есть у всех, кто верит в наше братство,
Свой корпус, и дивизия, и полк,
Где мы должны по-прежнему сражаться
И жизнь окончить, выполняя долг.

1964

Как много наших
Сверстников суровых,

Людей непьющих,
Сытых и здоровых,

Всегда и всюду
Поучавших нас,

Ушли во тьму –
Их огонек погас…

Уже я прожил
Больше полстолетья,

Но, открывая
Новую тетрадь,

Я повторяю:
Надо жить на свете,

Чтобы учиться,
А не поучать.

1962

Памяти Евгения Львовича Шварца

Когда поэт в беде –
Угнетена Природа,
И робок свет восхода
На облачной гряде.

И к беднякам в оконце,
Повсюду и везде,
Опаздывает солнце –
Когда поэт в беде.

1964

Н. А. З.
Те жёлтые огни в бревенчатых домах,
Та гладкая вода, весла внезапный взмах,
Та тихая река, смиренный воздух тот
Избавили меня от горя и забот.
Пускай на миг один — и то спасибо им:
Они теперь со мной, всем обликом своим.
Воспоминаний свет, пронзающий года,
У нас нельзя отнять нигде и никогда.

1939

Есть трагедия веры,
С которой начнется

Закаленных дивизий
Разлад и распад:

Это вера солдат
В своего полководца,

Что давно уже стар
И не верит в солдат.

1964

Н.И. Конраду

Верю я, что оценят потомки
Строки ночью написанных книг, –
Нет, чужая душа не потемки,
Если светится мысли ночник.

И, подвластные вечному чувству,
Донесутся из мрака времен –
Трепет совести, тщетность искусства
И подавленной гордости стон.

1961

*Да, мы горожане. Мы сдохнем под грохот трамвая,
Но мы еще живы. Налей, старикашка, полней!
Мы пьем и смеемся, недобрые тайны скрывая, —
у каждого – тайна, и надо не думать о ней.

Есть время: пустеют ночные кино и театры.
Спят воры и нищие. Спят в сумасшедших домах.
И только в квартирах, где сходят с ума психиатры,
Горит еще свет – потому что им страшно впотьмах.

Уж эти-то знают про многие тайны на свете.
Когда до того беззащитен и слаб человек,
Что рушится все – и мужчины рыдают как дети.
Не бойся, такими ты их не увидишь вовек.

Они горожане. И если бывает им больно –
Ты днем не заметишь. Попробуй взгляни, оглянись:
Ведь это же дети, болельщики матчей футбольных,
Любители гонок, поклонники киноактрис.

Такие мы все – от салона и до жывопырки.
Ты с нами, дружок, мы в обиду тебя не дадим.
Бордели и тюрьмы, пивные, и церкви, и цирки –
Все создали мы, чтобы ты не остался один.

Ты с нами – так пей, чтоб наутро башка загудела.
Париж, как планета, летит по орбите вперед.
Когда мы одни – это наше семейное дело.
Других не касается. С нами оно и умрет.