Стихи Вячеслава Иванова о любви

Вечера павлины
Небеса рядили.
Двое нисходили
Из глухой долины.

Из глухих скитаний
Озеро манило.
Плесы наводнило
Пламя трепетаний.

Там судьба застигла
Двух, себя обретших.
На зарях рассветших
Оснежились иглы.

Чайка расплескалась;
Парус мрел далёко;
С рокотами рока
Озеро ласкалось.

Горные горбины
Сумраки повили…
Там остановили
Беглецов судьбины:

Ветра голосами
Смерть — иль жизнь — вестили,
Ужасая, льстили
Шаткими весами.

Им в тоске покорной
Сердце внемля — ждало:
«Да» и «Нет» рыдало
Над пучиной черной.

Сестры ночи ткали,
И на скал устои
Чередой прибои
«Да» и «Нет» плескали.

Руки рук искали
На краю могилы,
Вал за валом силы
Темные толкали,

Волей всеодержной
Нудили разлуку
И хватали руку
Из руки удержной,

И две груди тесных
Разделить грозили…
Меч их отразили
Копья сил небесных!

Жизни нерасцветшей
Завязь поглотило,
Парус распустило
Над себя обретшей

Вновь любовью робкой
Вечное Начало,-
И двоих промчало
Над пучиной топкой!

И два сердца жили
Под лучом Пощады…
А на скал громады
Сумраки снежили…

1903

Чуковский, Аристарх прилежный,
Вы знаете — люблю давно
Я вашей злости голос нежный,
Ваш ум, веселый, как вино.

И полной сладким ядом прозы
Приметливую остроту,
И брошенные на лету
Зоилиады и занозы,

Полу-цинизм, полу-лиризм,
Очей притворчивых лукавость,
Речей сговорчивых картавость
И молодой авантюризм.

* См. К.Чуковский.

12 августа 1919, Москва

Слово скажу без прикрас прекрасное, если правдиво
Слово мое; коли нет — други, напрасно я жил!
Долгий прошел, заблуждался, путь, коли лживо то слово,—
Смерть обольстила меня, и обманула Любовь.
В сердце, разлуки кольцом, вписала Любовь благовестье;
Смерть, возврата кольцом, запечатлела обет.
Лгут уста и мечты; не обманчиво вещее сердце:
Если я в жизни любил, знайте, что Тайна — нежна.
Тайна нежна,— вот слово мое,— а жизнь колыбельна;
Смерть — повитуха; в земле — новая нам колыбель.
Тайна нежна: мир от вечности — брак, и творенье — невеста;
Свадебный света чертог — Божья всезвездная Ночь.
Тайна нежна! Всё целует Любовь, и лелеет Пощада.
Всё, что ни вижу, венцом светлым объемлет Жених.
Многих себя не обретших блаженств бродильная чаша,
Каждую каплю хранит сладостной жизни кратэр.
Всё, что знает блаженство свое, прозябнет, как семя,
Цветом блаженства — и цвет Розе единой отдаст…
Тайна, о братья, нежна: знаменуйте же Тайное Розой,
Тихой улыбкой могил, милой печатью любви.

Лето 1912, Савой

_Е. С. Кругликовой

Кто знает край, где свой — всех стран школяр?
Где молодость стопой стремится спешной,
С огнем в очах, чела мечтой безгрешной
И криком уст,- а уличный фигляр

Толпу зевак собрал игрой потешной?
Где вам венки, поэт, трибун, маляр,
В дыму и визгах дев? Где мрак кромешный
Дант юный числил, мыслил Абеляр?

Где речь вольна и гении косматы?
Где чаще всё, родных степей сарматы,
Проходит сонм ваш, распрей обуян?

Где ткет любовь меж мраморных Диан
На солнце ткань, и Рима казематы
Черны в луне?. То — град твой, Юлиан!

1903 или 1904

В поле гостьей запоздалой,
Как Церера, в ризе алой,
Ты сбираешь васильки;
С их душою одичалой
Говоришь душой усталой,
Вяжешь детские венки.

Вязью темно-голубою
С поздней, огненной судьбою
Золотые вяжешь дни,
И над бездной роковою
Этой жертвой полевою
Оживляются они —

Дни, когда в душе проснулось
Всё, в чем сердце обманулось,
Что вернулось сердцу вновь…
Всё, в чем сердце обманулось,
Ярче сердцу улыбнулось —
Небо, нива и любовь.

И над щедрою могилой
Не Церерою унылой
Ты о дочери грустишь:
День исходит алой силой,
Весть любви в лазури милой,
Золотая в ниве тишь.

26 июня 1907

Я башню безумную зижду
Высоко над мороком жизни.
Где трем нам представится вновь,
Что в древней светилось отчизне,
Где нами прославится трижды
В единственных гимнах любовь.

Ты, жен осмугливший ланиты,
Ты, выжавший рдяные грозды
На жизненность девственных уст,
Здесь конницей многоочитой
Ведешь сопряженные звезды
Узлами пылающих узд.

Бог Эрос, дыханьем надмирным
По лирам промчись многострунным.
Дай ведать восторги вершин
Прильнувшим к воскрыльям эфирным,
И сплавь огнежалым перуном
Три жертвы в алтарь триедин!

9 октября 1906

Мы — два грозой зажженные ствола,
Два пламени полуночного бора;
Мы — два в ночи летящих метеора,
Одной судьбы двужалая стрела!

Мы — два коня, чьи держит удила
Одна рука,- язвит их шпора;
Два ока мы единственного взора,
Мечты одной два трепетных крыла.

Мы — двух теней скорбящая чета
Над мрамором божественного гроба,
Где древняя почиет Красота.

Единых тайн двугласные уста,
Себе самим мы — Сфинкс единой оба.
Мы — две руки единого креста.

Солнце, сияя, теплом излучается:
Счастливо сердце, когда расточается.
Счастлив, кто так даровит
Щедрой любовью, что светлому чается,
Будто со всем он живым обручается.
Счастлив, кто жив и живит.

Счастье не то, что годиной случается
И с мимолетной годиной кончается:
Счастья не жди, не лови.
Дух, как на царство, на счастье венчается,
В счастье, как в солнце, навек облачается:
Счастье — победа любви.

20 июня 1917

Моим новосельем
Раздвинулся горный, над влагой лазурной, туман;
И к праздничным кельям
Склонился, разнежен смарагдным весельем, платан.

И темных смоковниц
Обильное лоно зачатьями Вакх утомил;
И ладан любовниц
Певца Соломона — роз алых — мой сад задымил.

И сладостных лилий
Пречистые чаши белеют у тесных оград;
Сок новых вигилий,
Хмель вечери нашей сулит на холме виноград.

Гряди ж издалече,
Царица желаний! Святая жилица, твой кров
Разобран ко встрече;
Гряди!.. Издалече — чу, поступь легчайших шагов…

Идет, и лелеет
В покрове незримом, как в зыбке небесной, дитя;
И близко яснеет,
В обличьи родимом, воскресной улыбкой светя.

Над смертью вечно торжествует,
В ком память вечная живет.
Любовь зовет, любовь предчует;
Кто не забыл,- не отдает.

Скиталец, в даль — над зримой далью
Взор ясновидящий вперя,
Идет, утешенный печалью…
За ним — заря, пред ним — заря…

Кольцо и посох — две святыни —
Несет он верною рукой.
Лелеет пальма средь пустыни
Ночлега легкого покой.

М.Кузмину

В румяна ль, мушки и дендизм,
В поддевку ль нашего покроя,
Певец и сверстник Антиноя,
Ты рядишь свой анахронизм,-

Старообрядческих кафизм
Чтецом стоя пред аналоем
Иль Дафнисам кадя и Хлоям,
Ты всё — живой анахронизм.

В тебе люблю, сквозь грани призм,
Александрийца и француза
Времен классических, чья муза —
Двухвековой анахронизм.

За твой единый галлицизм
Я дам своих славизмов десять;
И моде всей не перевесить
Твой родовой анахронизм.

1906

С престола ледяных громад,
Родных высот изгнанник вольный,
Спрядает светлый водопад
В теснинный мрак и плен юдольный.

А облако, назад — горе —
Путеводимое любовью,
Как агнец, жертвенною кровью
На снежном рдеет алтаре.

1902

Люблю за крайней из лачуг
Уже померкшего селенья
В час редких звезд увидеть вдруг,
Застылый в трепете томленья,
Полувоздушный сон зыбей,
Где затонуло небо, тая…
И за четою тополей
Мелькнет раскиданная стая
На влаге спящих челноков;
И крест на бледности озерной
Под рубищем сухих венков
Напечатлеет вырез черный.

Чуть вспыхивают огоньки
У каменного водоема,
Где отдыхают рыбаки.
Здесь — тень, там — светлая истома…
Люблю сей миг: в небесной мгле
Мерцаний медленных несмелость
И на водах и на земле
Всемирную осиротелость.

Пускай невнятно будет миру,
О чем пою!
Звончатую он слышит лиру;
Но тайну нежную мою —
Я затаю.

Пускай не верует виденью
Моих очей!
Внимая звонких струй паденью,
О, кто не рад, во тьме ночей,
Тебе, ручей?

Пой, соловей, над розой тайной!
Своей тропой
Пройдет любовник: друг случайный
Вздохнет с тобой… А ты, слепой,
О розе пой!

1

Лучами стрел Эрот меня пронзил,
Влача на казнь, как связня Севастьяна;
И, расточа горючий сноп колчана,
С другим снопом примчаться угрозил.

Так вещий сон мой жребий отразил
В зеркальности нелживого обмана…
И стал я весь — одна живая рана;
И каждый луч мне в сердце водрузил

Росток огня и корнем врос тягучим;
И я расцвел — золотоцвет мечей —
Одним из солнц, и багрецом текучим

К ногам стекла волна моих ключей…
Ты погребла в пурпурном море тело,
И роза дня в струистой урне тлела.

2

Сон развернул огнеязычный свиток:
Сплетясь, кружим — из ярых солнц одно —
Я сам и та, чью жизнь с моей давно
Плавильщик душ в единый сплавил слиток.

И, мчась, лучим палящих сил избыток;
И дальнее расторг Эрот звено,-
И притяженной было суждено
Звезде лететь в горнило страстных пыток.

Но вихрь огня тончайших струн венцом
Она, в эфире тая, облачала,
Венчала нас Сатурновым кольцом.

И страсть трех душ томилась и кричала,-
И сопряженных так, лицо с лицом,
Метель миров, свивая, разлучала.

3

Во сне предстал мне наг и смугл Эрот,
Как знойного пловец Архипелага.
С ночных кудрей текла на плечи влага;
Вздымались перси; в пене бледный рот…

«Тебе слугой была моя отвага,
Тебе,- шепнул он,- дар моих щедрот;
В индийский я нырнул водоворот,
Утешного тебе искатель блага».

И, сеткой препоясан, вынул он
Жемчужину таинственного блеска.
И в руку мне она скатилась веско…

И схвачен в вир, и бурей унесен,
Как Паоло, с тобой, моя Франческа,
Я свил свой вихрь… Кто свеял с вежд мой сон?

4

Таинственная светится рука
В девических твоих и вещих грезах,
Где птицы солнца на янтарных лозах,
Пьют грозднй сок, примчась издалека.

И тени белых конниц — облака —
Томят лазурь в неразрешенных грозах,
И пчелы полдня зыблются на розах
Тобой не доплетенного венка…

И в сонной мгле, что шепчет безглагольно,
Единственная светится рука
И держит сердце радостно и больно.

И ждет, и верит светлая тоска,
И бьется сердце сладко-подневольно,
Как сжатая теснинами река.

5

Ты в грезе сонной изъясняла мне
Речь мудрых птиц, что с пеньем отлетели
За гроздьем — в пищу нам; мы ж на постели
Торжественной их ждали в вещем сне.

Воздушных тел в божественной метели
Так мы скитались, вверя дух волне
Бесплотных встреч,- и в легкой их стране
Нас сочетал Эрот, как мы хотели.

Зане единый предызбрали мы
Для светлого свиданья миг разлуки:
И в час урочный из священной тьмы

Соединились видящие руки.
И надо мной таинственно возник
Твой тихий лик, твой осветленный лик.

6

Та, в чьей руке златых запруд ключи,
Чтоб размыкать волшебные Пактолы;
Чей видел взор весны недольней долы
И древних солнц далекие лучи;

Чью розу гнут всех горних бурь Эолы,
Чью лилию пронзают все мечи,-
В мерцании Сивиллиной свечи
Душ лицезрит сплетенья и расколы.

И мне вещала: «Сердце! Рдяный сад,
Где Тайная, под белым покрывалом
Живых цветов вдыхает теплый яд!..

Ты с даром к ней подходишь огнеалым
И шепчешь заговор: кто им заклят,
Ужален тот любви цветущим жалом».

7

Венчанная крестом лучистым лань,-
Подобие тех солнечных оленей,
Что в дебрях воззывал восторг молений,-
Глядится так сквозь утреннюю ткань

В озерный сон, где заревая рань
Купает жемчуг первых осветлений,-
Как ты, глядясь в глаза моих томлений,
Сбираешь умилений светлых дань,

Росу любви, в кристаллы горных лилий
И сердцу шепчешь: «Угаси пожар!
Довольно полдни жадный дол палили...»

И силой девственных и тихих чар
Мне весть поет твой взор золото-карий
О тронах ангельских и новой твари.

8

Держа в руке свой пламенник опасный,
Зачем, дрожа, ты крадешься, Психея,
Мой лик узнать? Запрет нарушить смея,
Несешь в опочивальню свет напрасный?

Желаньем и сомнением болея,
Почто не веришь сердца вести ясной,-
Лампаде тусклой веришь? Бог прекрасный —
Я пред тобой, и не похож на змея.

Но светлого единый миг супруга
Ты видела… Отныне страстью жадной
Пронзенная с неведомою силой,

Скитаться будешь по земле немилой,
Перстами заградив елей лампадный
И близкого в разлуке клича друга.

9

Есть мощный звук: немолчною волной
В нем море Воли мается, вздымая
Из мертвой мглы все, что — Мара и Майя
И в маревах мерцает нам — Женой.

Уст матерних в нем музыка немая,
Обманный мир, мечтаний мир ночной…
Есть звук иной: в нем вир над глубиной
Клокочет, волн гортани разжимая.

Два звука в Имя сочетать умей;
Нырни в пурпурный вир пучины южной,
Где в раковине дремлет день жемчужный;

Жемчужину схватить рукою смей,-
И пред тобой, светясь, как Афродита,
В морях горит — Сирена Маргарита.

10

Ad Lydiam 2*

Что в имени твоем пленит? Игра ль
Лидийских флейт разымчивых, и лики
Плясуний-дев? Веселий жадных клики —
Иль в неге возрыдавшая печаль?

Не солнц ли, солнц недвижных сердцу жаль?
И не затем ли так узывно-дики
Тимпан и систр, чтоб заглушить улики
Колеблемой любви в ночную даль?.

И светочи полночные колышут
Багряным полохом родные сны,
И волны тканей теплой миррой дышат…

А из окрестной горной тишины
Глядят созвездий беспристрастных очи,
Свидетели и судьи страстной ночи.

11

Как в буре мусикийский гул Гандарв,
Как звон струны в безмолвьи полнолуний,
Как в вешнем плеске клик лесных вещуний,
Иль Гарпий свист в летейской зыби лавр,-

Мне Память вдруг, одной из стрел-летуний
Дух пронизав уклончивей, чем Парф,
Разящий в бегстве,- крутолуких арф
Домчит бряцанье и, под систр плясуний,

Псалмодий стон,- когда твой юный лик,
Двоясь волшебным отсветом эонов,
Мерцает, так священственно велик,

Как будто златокрылый Ра пилонов
Был твой пестун и пред царевной ник
Челом народ бессмертных фараонов.

12

Клан пращуров твоих взрастил Тибет,
Твердыня тайн и пустынь чар индийских,
И на челе покорном — солнц буддийских
Напечатлел смиренномудрый свет.

Но ты древней, чем ветхий их завет,
Я зрел тебя средь оргий мусикийских,
Подъемлющей, в толпе рабынь нубийских,
Навстречу Ра лилеи нильской цвет.

Пяти веков не отлетели сны,
Как, деву-отрока, тебя на пире
Лобзал я в танце легкой той Весны,

Что пел Лоренцо на тосканской лире:
Был на тебе, сапфиром осиян,
В кольчуге золотых волос, тюрбан.

13

В слиянных снах, смыкая тело с телом,
Нам сладко реять в смутных глубинах
Эфирных бездн, иль на речных волнах,
Как пена, плыть под небом потемнелым.

То жаворонком в горних быстринах,
То ласточкой по мглам отяжелелым —
Двоих Эрот к неведомым пределам
На окрыленных носит раменах…

Однажды въяве Музой ясноликой
Ты тела вес воздушный оперла
Мне на ладонь, с кичливостью великой

Эрот мне клекчет клекотом орла:
«Я в руку дал тебе державной Никой —
Ее, чьи в небе легких два крыла!»

14

Разлукой рок дохнул. Мой алоцвет
В твоих перстах осыпал, умирая,
Свой рдяный венчик. Но иного рая
В горящем сердце солнечный обет

Цвел на стебле. Так золотой рассвет
Выводит день, багрянец поборая.
Мы розе причащались, подбирая
Мед лепестков, и горестных примет

Предотвращали темную угрозу,-
Паломники, Любовь, путей твоих,-
И ели набожно живую розу…

Так ты ушла. И в сумерках моих,-
Прощальный дар — томительно белея,
Благоухает бледная лилея.

15

Когда уста твои меня призвали
Вожатым быть чрез дебрь, где нет дорог,
И поцелуй мне стигмы в руку вжёг,-
Ты помнишь лик страстной моей печали…

Я больше мочь посмел, чем сметь я мог…
Вдруг ожили свирельной песней дали;
О гроздиях нам птицы щебетали;
Нам спутником предстал крылатый бог.

И след его по сумрачному лесу
Тропою был, куда, на тайный свет,
Меня стремил священный мой обет.

Так он, подобный душ вождю, Гермесу,-
Где нет путей и где распутий нет,-
Нам за завесой раздвигал завесу.

16

Единую из золотых завес
Ты подняла пред восхищенным взглядом,
О Ночь-садовница! И щедрым садом
Раздвинула блужданий зыбкий лес.

Так, странствуя из рая в рай чудес,
Дивится дух нечаянным отрядом,
Как я хмелен янтарным виноградом
И гласом птиц, поющих: «Ты воскрес».

Эрот с небес, как огнеокий кречет,
Упал в их сонм, что сладко так певуч;
Жар-птицы перья треплет он и мечет.

Одно перо я поднял; в зелот ключ
Оно в руке волшебно обернулось…
И чья-то дверь послушно отомкнулась.

* От мысли к мысли, от горы к горе
ведет меня Любовь…
Петрарка (ит.)

2* К Лидии (лат.)

1906 или 1907