Стихи Александра Яшина

Нашумела, накричала,
Настегала чем попало:
— Все постыло! Сил не стало!
Нет от вас житья!—
Села в угол, зарыдала
И просить прощенья стала…
Просто очень ты устала,
Бедная моя!
Не волнуйся, успокойся,
Вот тебе вода — умойся,
Отдохни,
За нас не бойся,—
Подрастет семья!
Ну, прибила,— что ж такого!
Не со зла ведь,
Не чужого…
И зачем же слезы снова,
Добрая моя?!

1958

Отходят скорые поезда...
А мы ни разу не расставались,
Не разъезжались,
Не провожались,
Ни разу письмами не обменялись
Да и не виделись никогда:
Ещё мы просто не повстречались.

А ведь, наверно, ты где-то есть?
И не чужая -
Моя… Но какая?
Красивая? Добрая? Может, злая?
Живёшь, наверно, меня ожидая,
А повстречаемся ль мы, бог весть!
Я ничего о тебе не знаю.

Вот снова один. Моросят года.
Уж сердце моё даёт перебои.
А вдруг мы не встретимся никогда -
Беда или счастье в том для обоих?.
Отходят скорые поезда,
Сверхзвуковые взмывают… Куда?
Не разминуться бы нам с тобою.

Я люблю свой родной язык!
Он понятен для всех,
Он певуч,
Он, как русский народ, многолик,
Как держава наша, могуч.
Хочешь — песни, гимны пиши,
Хочешь — выскажи боль души.
Будто хлеб ржаной, он пахуч,
Будто плоть земная — живуч.
Для больших и для малых стран
Он на дружбу,
На братство дан.
Он язык луны и планет,
Наших спутников и ракет.
На совете
За круглым столом
Разговаривайте на нем:
Недвусмысленный и прямой,
Он подобен правде самой.
Он, как наши мечты, велик,
Животворный русский язык!

А в чём моя вера?
Опора? Основа?
Кого для примера
Брать — снова Толстого?

С ружьём зачехлённым
Без дела до осени
Томлюсь, окружённый
Пустыми вопросами,

Конечно, проклятыми,
Конечно, немодными,
Давно — бородатыми,
И всё — переходными.

«Любить своих ближних?
Трубить славу жизни?.»
А если не любится?
А если не трубится?

«О слабых заботиться?
За сильных тревожиться?.»
А если не хочется?
А если не можется?
А если в судьбе у меня бездорожица?

Не новую повесть
В душе перетрясываю:
«А может быть, совесть
Понятье внеклассовое?

А может, всё пошлое,
Фальшивое, грошевое,
Продажность и ложь
Не назовёшь
Пережитками прошлого?»

Какой мерой мерится
Моя несуразица?
И в бога не верится,
И с чёртом не ладится.

Матерь божья, не обессудь,
По церквам я тебя не славлю,
И теперь, взмолившись, ничуть
Не юродствую, не лукавлю.

Просто сил моих больше нет,
Всех потерь и бед не измерить,
Если меркнет на сердце свет,
Хоть во что-нибудь надо верить.

Ни покоя давно, ни сна,
Как в дыму живу, как в тумане...
Умирает моя жена,
Да и сам я на той же грани.

Разве больше других грешу?
Почему же за горем горе?
Не о ссуде тебя прошу,
Не путёвки жду в санаторий.

Дай мне выбиться из тупика.
Из распутья, из бездорожья,
Раз никто не помог пока,
Помоги хоть ты, матерь божья.

Опять не пришла. Не под силу мне.
Дышать скоро будет нечем.
Уж я ли не ждал, не торчал в окне
Меж двух косяков весь вечер!

Да, ветер дул и дождь моросил…
Но, если б ты из дому вышла,
Наверное, вечер бы слез не лил,
Дорога бы не раскисла.

И если б сегодня встретились мы,
Такое бы совершилось,
Что, может, и не было б вовсе тьмы
И солнце бы не садилось!

1945-1946

Давно история случилась эта,
А все не меркнет в памяти людской…
У двери ленинского кабинета
Стоял солдат с винтовкой — часовой.

Стоял с утра, неслышный, неприметный,
Навытяжку,
Прижав ружье к плечу.

Ильич работал.
Коридором светлым
Несли радиограммы и пакеты;
Знакомые солдату по портретам
Товарищи входили к Ильичу.

Плохие с фронта поступали вести.
Шли ходоки,
И Ленин их встречал
И провожал.
И все на том же месте
Солдат с ружьем
Навытяжку стоял.

И вот Ильич, бойца того заметив,
Тугую дверь попридержал ногой,
Взял стул в своем рабочем кабинете
И попросил:
— Садитесь, дорогой!

Казалось, что особого случилось —
Ну, вынес стул, ну, попросил присесть…
Ведь не сказался ж в этом Ленин весь?
А ничего в народе не забылось.

1956

Думалось, все навечно,
Как воздух, вода, свет:
Веры ее беспечной,
Силы ее сердечной
Хватит на сотню лет.

Вот прикажу —
И явится,
Ночь или день — не в счет,
Из-под земли явится,
С горем любым справится,
Море переплывет.

Надо —
Пройдет по пояс
В звездном сухом снегу,
Через тайгу
На полюс,
В льды,
Через «не могу».

Будет дежурить,
Коль надо,
Месяц в ногах без сна,
Только бы — рядом,
Рядом,
Радуясь, что нужна.

Думалось
Да казалось…
Как ты меня подвела!
Вдруг навсегда ушла —
С властью не посчиталась,
Что мне сама дала.

С горем не в силах справиться,
В голос реву,
Зову.
Нет, ничего не поправится:
Из-под земли не явится,
Разве что не наяву.

Так и живу.
Живу?

1967

Не затем я молчу,
Чтоб скрываться, -
В нашей жизни хочу
Разобраться.

В нашей трудной судьбе,
В нашем горе...
А живу в той избе,
В той, знакомой тебе,
На Угоре.

Одинок, словно бог,
Словно демон,
Среди хвойных дорог -
Тихо, немо.

Как пустынник в лесу,
Схимник, странник,
Ем грибы, пью росу,
Лечу раны.

На людей не ропщу
И у неба
Ничего не прошу.
Правду мне бы!

О себе,
О тебе
Правду-матку:
Кто ты всё же в судьбе
Моей краткой?

Ни судить,
Ни винить
Нету силы.
Разве можно забыть
Всё, что было?
Не забыть,
Не забыть
До могилы!

Отзовусь, как решу,
Пойму что-то.
А пока… Не пишу.
Боль работой глушу
Да охотой.

В речке раков ловлю
И сорожек...
А тебя всё люблю,
К сожаленью, люблю,
Люблю всё же!..
Но теперь уж молю:
— Избавь, боже!

Волжские в дымке степной места,
Желто-зеленые редкие травы —
Очень красивая высота
В двух километрах от переправы.

Утром прозрачные облака
Ветер над самой вершиной гонит.
Как на ладони отсюда река,
Город рабочий как на ладони.

В полдень безветренный сводят с ума
Запахи чёбра и молочая.
А у подножья — балки, дома,
Крики летящих над Волгой чаек.

А у подножья — дубы, ручей,
Заячьи тропки и птичьи гнезда.
В тихом теченье летних ночей
Виден струящийся лунный воздух.

Все в незапятнанной чистоте,
Словно бои здесь не проходили,—
Небо без копоти,
Ветер без пыли…

Но у меня на той высоте
Брата родного немцы убили.

1942

Сколько лет мы видим этот дом —
Ни куста, ни деревца кругом.

Своего соседа не пойму.
Как же так:
Весь век в своем дому,
На земле родной,
Землею жить —
И не знать ее, не полюбить?
Очень занят? Некогда ему?

Хоть бы раз он руки натрудил:
Если ни цветов, ни деревца,
Хоть бы редьку, что ли, посадил.
Вырыл бы канавку у крыльца:
В дождь не лужи были бы — ручей…

Самых правильных его речей
Не могу дослушать до конца:
Вдруг встает перед глазами дом
И пустырь…
Сухой пустырь кругом.

1958

Юноша, окончив ФЗО,
Получил на Волгу направленье.
Провожала вся семья его,
Девушки смотрели со значеньем.

Говорили сверстники:
— Везет,
И везет же человеку в жизни!
Чуть из школьных вырвался ворот,
И уже — на стройку коммунизма!..

Берег в грузах, да сосняк густой.
Только начинается работа…
Ехал каменщик на гидрострой
И на мир смотрел как с самолета.

Думал сразу бригадиром стать…
Дали парню самое простое:
Глину рыть да кирпичи таскать,—
Как везде, жилье сначала строить.

Комары, камыш береговой…
Первый тракт в лесах едва проторен.
А хотелось написать домой
О дворцах,
о чудесах,
о море.
Будет все!
Но нет терпенья ждать.
И в обед, устроившись под елкой,
Начинает паренек писать
О звенящих проводах над Волгой.

… Раздались седые Жигули,
Раскаленная вода клокочет,
Дня уже не отличить от ночи,
Вздыбленного неба от земли…
Он иначе и писать не хочет.

Сам поверил, срокам вопреки,
Что уже кладут бетон в быки.
Под ногами море заблистало,
И вода соленой будто стала…

Так, бывало, хлопец в дни войны
Видит героические сны
И, еще не испытав боев,
Как бывалый воин сообщает,
Что все дни в походах,
Жив-здоров
И, как должно, всем того желает.

1951

К вам иду с верою,
В вашу мощь уверовав…
Не оскорблю ни одного дерева —
Ни на одном не повешусь.

Милые мои вязы,
Вы мне как братья,
Давайте начнем с азбуки,
Всю жизнь сначала.

В детстве был я огненно-рыжим,
Почти красным.
Как столько прожил
в выжил —
Самому не ясно.

А все мне мало,
Мало!

Вы смените листья —
Для вас опять лето.
А со мной —
Раз оголиться
И моя песня спета.

8 февраля 1968

А я не тружусь?
Чуть брезжит рассвет —
Как дояр, сажусь
На свой табурет.

Как дояр —
Терпенья
Хоть отбавляй:
Ведро в колени
И — ну давай!

За словом слово
В строфу сую.
И впрямь корову
Сижу дою.

Беру в кулаки
Тугие соски,
Четыре струи —
Четыре строки.

То с пеной, со звоном
Идут слова.
То приглушенно,
Едва, едва.

Большой надой —
Молоко с водой,
Строка жидка,
Говорят:
От быка!

А чуть запустил,
Не часто дою,
Кричат:
Присушил
Строку и струю.

Корова,
рога
До земли клоня,
Как на врага
Глядит на меня.

Вот-вот в бедро
Шибанет ногой,
Свернет ведро,
Разольет надой.

Косится,
Бычится
Рогатый Пегас.
У бедной сочится
Тоска из глаз.

1968

Это как приближенье
Ветра, воды, песка.
Вдруг возникает движенье,
Неясное пока,
Словно круговращенье
Медленное
В облаках.
Дикой пчелы роенье?
Шелест березняка?
Может, прорвав загражденье,
Хлынула с гор река —
Стонут от напряженья
Взмыленные бока?
Может, громов рожденье,
Скал прибрежных крушенье,
Слышное издалека?
Ждешь,
Как землетрясенья,
Гула,
Рывка,
Толчка.
Лес пригибает ветви,
Дрогнул небесный свод,
Стекла звенят…
А это
Просекою
Сквозь ветер
Поезд ночной идет.

1967

Снаряд упал на берегу Невы,
Швырнув осколки и волну взрывную
В чугунную резьбу, на мостовую.
С подъезда ошарашенные львы
По улице метнулись врассыпную.

Другой снаряд ударил в особняк —
Атланты грохнулись у тротуара;
Над грудой пламя вздыбилось, как флаг.
Труба печная подняла кулак,
Грозя врагам неотвратимой карой.

Еще один — в сугробы, на бульвар,
И снег, как магний, вспыхнул за оградой.
Откуда-то свалился самовар.
Над темной башней занялся пожар.
Опять пожар!
И снова вой снаряда.

Куда влетит очередной, крутясь?.
Враги из дальнобойных бьют орудий.
Смятенья в нашем городе не будет:
Шарахаются бронзовые люди,
Живой проходит, не оборотясь.

1942

Весна всему свой голос дарит:
Воде, листве, земле — всему,
Кострам в лесу
И птичьей паре,
Глазам и сердцу моему.
Все началось с простой капели,
И вот уже текут снега,
И зажурчали, зазвенели
Деревья,
Воздух
И луга.
Несется плеск с речных излучин,
В овраге ветер струны рвет,
Весь мир разбужен
И озвучен
И дирижеру смотрит в рот.
С утра в бору,
Зачем — не знаю,
Мну старый ягодник, траву
И повторяю, повторяю
Свое тревожное «ау!».
Слух напряжен,
И сердце бьется,
Я, словно чуда, жду в глуши:
Быть может, кто-то отзовется
На музыку моей души.

1964

Лес поседел от инея,
Бел, как сама зима,
Что ему дюны синие,
Снежная кутерьма!

Закостенев от холода,
Он терпеливо ждёт:
Ранней весною молодость
Снова к нему придёт.

Мне ничего похожего
Не принесёт весна,
Вот почему встревожен я, -
Жизнь у меня одна.

Всё невозвратно: сильный ли,
Слабый ли человек,
Раз лишь прихватит инеем -
И седина навек.

О, эти дуги над дорогой
В краю синиц,
В краю клестов,
В краю снегов!
Их очень много,
Как над Москвой-рекой мостов!

Нет, не медведи дуги гнули,
Не леший,
Не лесовики.
Мороз стоял на карауле,
Лес обряжая в башлыки.

И ветер дул,
И по неделе,
Ворвавшись в строй молодняка,
Свистя, матерые метели
С землей месили облака.

И как под тяжестью вселенной,
От напряжения белы,
То постепенно,
То мгновенно
Сгибались тонкие стволы.

Когда ж стихали шум и вьюга —
Лес был неистово красив,
Все дива севера и юга
В себе одном соединив.

Казалось, под давленьем света
Свисали ветви сосен вниз.
Вершины елей, как ракеты
Под небом праздничным, рвались.

И всюду дуги, дуги, дуги —
Снегами стянуты концы:
Чуть тронь —
И вскинутся упруго
И запоют колокольцы.

И всюду ходы, переходы,
Валы и рвы зимы самой…

И я —
Сам бог и царь природы —
Вхожу под эти чудо-своды
Почти испуганный,
Немой.

1962

_Федору Абрамову

В край добра и чудес
С прежним рвусь интересом.
Я из тех самых мест,
Где семь верст до небес
И все лесом
Да лесом;

Где в затонах озер
Лебединые крепи,
Тундры снежной простор —
Вроде южные степи;

Где ветров ералаш
Да суметы по пояс
И, как пригород наш,
За Архангельском —
Полюс.

У полярных широт
Быт порою неласков,
Не всегда мед течет
По усам
Даже в сказках.

Грех на море пенять —
Рыбы вдоволь,
А все же
Золотую поймать
Не случалось,
Не можем.

Не всегда на обед
Апельсины
И дыни.
Неразменных монет
Тоже нет и в помине.

Рукавицы в мороз
Прикипают к ладоням.
С храпом тянут свой воз
И олени
и кони.

Слава наша хрупка,
Вечны только мерзлоты…
Но моим землякам
Любы эти широты.
Ночи долги невмочь,
Но зато мы уж летом
На всю зимнюю ночь
Запасаемся светом.

1963-1964

В голоде,
В холоде,
В городе
Вологде
Жили мы весело -
Были мы молоды.

Я со своей богоданной
Ровесницей
Под деревянной
Под жактовской лестницей.

В крошке
Сторожке,
В сарае ли — помните?
Нам-то казалось:
В отдельной комнате.

Были мы молоды,
Не запасливы:
В голоде,
В холоде -
Всё-таки счастливы.

Крови давление,
Сердца биение
Были нормальными
На удивление.

Как чудесами,
Кичились крылечками,
Да туесами,
Да русскими печками.

Окна в узорах,
Кровли с подкрылками,
Охлупни в небе
С коньками,
С кобылками.

Не горевали,
Что рядом на площади,
С сеном, с дровами
Тонули лошади.

Мы колеи бутили
Поленьями,
Мы тротуары мостили
Каменьями.

И терпеливы были
И сметливы,
Неприхотливы,
Непривередливы.

Как нам любилось!
Как улыбалось!
Самое-самое
Близким казалось.

Не на «Победах»
И «Волгах» — где уж там! -
На велосипедах
Катали девушек.

И у Матрёшек
Вместо серёжек -
Серпы и молоты,
А вместо брошек -
Значки наколоты:
Ценилось не золото, -
Мы были молоды!

Что нам мохнатые
Бобры и пыжики?
Гордились ребята
Будёновкой рыженькой.

Не было крова
Под флагом
Сутяге.
Честное слово
Равнялось присяге.

В голоде,
В холоде
Жили мы в Вологде.

Но были молоды,
Вот как молоды!

Ах, до чего же
Глупы и молоды!

О, поле, поле!..
_А. Пушкин

Где конец его и где начало?
За два дня вокруг не обойдешь.
Рожь лежит: не ветром укачало —
Танки с глиною смешали рожь.

Здесь они, склонив стволы, стояли,
Как слоны в озерных тростниках,
Только птицы к ним не подлетали,
Не роились мухи на боках.

Трупы, загнивающие в яме,
Ржавые винтовки и штыки,
Желтый ров с размытыми краями,
Словно русло высохшей реки.

Гильзами забитые окопы,
Черепки яичной скорлупы,
Проволокой спутанные тропы,
И, как трупы, желтые снопы…

Полюшко родное!
Светлый воздух,
Политая потом грудь земли.
Уцелели радуги да звезды…
Чистым полем варвары прошли.

Мы стоим — бушлаты нараспашку:
— Ничего! Крепитесь, моряки!
Час придет — возьмемся за распашку:
Нам и поле поднимать с руки.

1941

Дым, дым окрест,
Дым — не продохнуть,
И глаза ест,
И спирает грудь.

Будто сумерки в дому,
Сажа на стене.
Весь свет в дыму,
Вся земля в огне.

Но и здесь, на войне,
С горной высоты,
Ярче всех огней
Мне сияешь ты.

Дым, дым окрест,
Но в душе свет:
Нет таких мест,
Где тебя нет.

1943

Лучше девушки Натальи
В целой области не знали:
Все умела,
Все имела,
И умна, и весела,
И без дела не сидела,
И без песен не жила.
Женихи со всей артели
Просто очи проглядели.

А Наталья на досуге
Запиралась от подруги
И садилась у стола,
В руки зеркальце брала,
Говорила:
«Удружи,
Свет мой, зеркальце, скажи:
Я ль в деревне всех милее,
Всех нарядней, веселее?»
И ей зеркальце в ответ:
«Ты, конечно, спору нет,
Ты, Наташа, всех милее,
Всех нарядней, веселее».

Началась война.
В колхозе
Провожали женихов,
У реки, на перевозе,
Целовали пареньков.
Слезы девичьи лились:
«Отвяжись, худая жизнь!»

Дни и ночи на работе,—
Так хотели их дружки,—
На полях, на обмолоте
Даже в праздник девушки.
Руки, ноженьки устали
У красавицы Натальи.
Шел четвертый год войны —
Нет на сердце тишины.
Все хотелось сделать больше,
Коротки казались дни,
Вот уже ребята в Польше,
Вот уж в Пруссии они…

Как-то в марте иль в апреле
Косу на ночь заплела
И сдержаться не смогла:
Повздыхала у постели,
В руки зеркальце взяла
И сказала:
«Удружи,
Свет мой, зеркальце, скажи:
Я ль на свете всех милее,
Всех дородней и белее?»

И ей зеркальце в ответ:
«Прежней свежести уж нет!
Похудела ты, Наташа,
Подурнела, радость наша,
Отдохни, не надорвись,
Красоту поберегла бы:
Без нее и жизнь не в жизнь.
Без нее куда вы, бабы!»

Ой, как вспыхнула Наталья!
Ой, как вскрикнула Наталья!
Не ждала такого зла
От когда-то дорогого,
Нынче лживого, слепого,
Окривевшего стекла.

«Сгинь!— и топнула ногою.—
Я найду себе другое.
Вот пройдет война, мой свет,
Поглядим тогда,— сказала,—
Лучше я иль хуже стала,
Будут сватать или нет.
По всему, не знаешь ты
Настоящей красоты».

Радость, как ее ни ждешь,
Все негаданна, нежданна.
К нареченным да желанным
Из-за моря-океана
Воротилась молодежь.
Сердце, что ли, озарилось,
Как победа подошла,
А Наталья расцвела:
Словно чудо совершилось —
Лучше стала, чем была.

1944-1945

Жил я в доме у синих скал,
Жил, работал время не тратил.
Поутру окно открывал,
Закрывал перед сном, на закате.

Нынче помню только одно:
Ты с горы, как с неба, сходила.
Я не мог затворить окно,
И пошло все не так, как было.

Был закат — занялся восход
На четыре стороны света,
Снова птицы снялись в полет,
Зашумел полуденник ветер,

Ожил лес, ожила вода.
Ты спускалась с горы по краю…
Будь я даже слепым —
И тогда
Я тебя увидел бы, знаю.

1943

Светлячок во мгле —
Огонек в лесах.
Может, он на земле?
Может, в небесах?

Может, свет костра
Мерцает вдали?
Может, звездочка —
Сестра
Нашей земли?

В бесконечной ночи
Тьма густа, пуста.
Но не меркнут лучи
Светлого поста.

Изнемог,
Сбился с ног,
Но горит впереди
Огонек,
огонек —
Свет в моей груди.

1962

Мечтал один остаться. И остался.
Живу один. Чего желать теперь?
Справляй победу, не считай потерь...
Но где же всё, чего я добивался?
Опять ко мне никто не постучался,
За целый день никто не постучался!
Никто! Никак! Хотя б не в душу — в дверь…

Из-за утеса,
Как из-за угла,
Почти в упор ударили в орла.

А он спокойно свой покинул камень,
Не оглянувшись даже на стрелка,
И, как всегда, широкими кругами,
Не торопясь, ушел за облака.

Быть может, дробь совсем мелка была
Для перепелок, а не для орла?
Иль задрожала у стрелка рука
И покачнулся ствол дробовика?

Нет, ни дробинки не скользнуло мимо,
А сердце и орлиное ранимо…
Орел упал,
Но средь далеких скал,
Чтоб враг не видел,
Не торжествовал.

1956

Сегодня праздник у тебя с утра,
И дома — всем понятное волненье.
Вот и тебе начать пришла пора
Свое второе летоисчисленье.

Не на готовое идешь, мой сын:
Иные дни — иные и заботы.
Всем честным людям хватит до седин
И радостей, и горя, и работы.

И кто в каком ни возмужал году,
Мы, получая партбилеты, знали,
Что нам покой не писан на роду,
Ни льгот, ни выгод никаких не ждали.

Да, нам всегда была близка мечта,
И не корысть кидала нас в сраженье.
В нас жили смелость, самоотреченье
И ленинского сердца чистота.

А повстречаешь, сын мой, на пути
Стяжателей, каких и мы встречали,
Знай — это просто накипь на металле,
Окалина. Ее должны смести.

Для коммуниста легкой жизни нет.
Готовься не к парадам, а к походам
И помни, что от самого народа
Ты получаешь этот партбилет.

1956

… Подари, боже,
Еще лоскуток
Шагреневой кожи.

И женщины, женщины
Взгляд влюбленный,
Чуть с сумасшедшинкой
И отрешенный,
Самоотверженный,
Незащищенный.

Еще хоть одну,
С ее миражами,
Большую весну
С журавлями,
С ветрами.

С ее полноводьем,
И полногрудьем,
С разнопогодьем
И многотрудьем.

Еще сверх счета
Прошу у бога
Одну охоту,
Одну берлогу.

А там и до осени
Недалёко,
До золотоволосой,
До кареокой
С поволокой.
С многоголосьем…

А там прихватим зиму
Неукротимо…

1968