Читать стихи Григория Корина
Никакого затменья.
Дикий безумный взмах,
Смерть Александра Меня
Ждет нас в наших домах.
Или железной дубинки,
Или удар топора,
Там, на лесной тропинке,
Здесь, посреди двора.
Первая ласточка наша,
Мы за тобою — вслед,
Мы рождены для бесстрашья,
Наш этот белый свет.
Сами его сотворили,
Нам погибать за него, —
Многим его раздарили,
Себе — почти ничего.
Даже и малая малость
Перемерзла в крови,
Вымерла всюду жалость,
Нет без нее любви.
Нет Александра Меня.
Православная новь,
В канун Усекновенья
Предтечи льется кровь.
Боже, Отец Единый,
Батюшку Ты упокой,
Шел дорогой недлинной
К храму лесной тропой.
Боже! Страшно живущим
Не за себя, за чад!
Кто же сейчас, в грядущем
Будет за них отвечать?
Кто оградит, поможет
Думать о завтрашнем дне,
Что же нам делать, Боже,
В разъяренной стране!
Ничего не приемлют,
Никого не щадят,
Всех убивают, землю
Видеть свою не хотят.
Нас примирявшего — Меня,
Пастыря и отца,
В жерновах убиения
Мучили без конца.
1961
Какая жалкая страна,
Убожество людей какое –
Дуда одна, дуда одна
На все пространство мировое.
Под звон гитар и бубенцов
Разгул старательный глушилок,
Наследье дедов и отцов –
Друг друга подгонять в затылок.
Ни глаз, ни рук и ни ума
Им не отпущено с рожденья,
А только звук глухой, как тьма,
И он сметет их — аз отмщенья!
1977
Пощаженные стройкою сосны
У шоссе величаво стоят,
И на дачку в сиянии росном
Разливается их аромат.
И старушки на милом участке
Нянчат в очередь внучку свою.
И живут они в дружбе н счастье,
Будто впрямь оказались в раю.
И девчонка с губами большими
И с бантами пышнее волос
Так довольна делами своими,
Что беседует с каждой всерьез.
Ах, какая на старость услада,
Что ни слово ее, то бальзам,
И ни книг, ни кино им не надо,
Столько видевшим в жизни глазам.
1995
На кого я рассержен, о Боже!
Что он знает помимо питья,
Кроме собственной кожи и рожи,
Кроме мусорных снов бытия.
Он копается в них с дня рожденья
Потому, что сулили ему
Всепобедной судьбы восхожденье,
А на нищенство дали суму.
Вот и рыщет по дням и ловчится
Тут и там набрести на кусок.
То в нем волк заскулит, то лисица,
И на рыбий протянет возок.
Он и здесь, на знакомом кладбище,
Разворует оградку, пропьет.
Сын материи Бога не ищет,
А покойник и так проживет.
1974
Аполитичный пес
Не лай на идеолога,
Не вороти свой нос,
А то пришлет он молоха.
Дай разжевать ему
Холодную телятину,
Отстань и не пори
При людях отсебятину.
Хозяин твой балбес,
Уму не учит, разуму,
Он темный, словно лес,
И лаешь глупо на зиму.
1948
Молчит крематорская плаха,
Орган крематорский молчит,
И черная ласточка праха
По синему небу летит.
1960
Для судьбы твоей телесной
Гроб построен одноместный.
Для судьбы твоей второй
Небо с далью мировой.
А бывало без гробов –
Мертв ли, жив — летели в ров.
А за ними, в свой черед,
Без гробов и весь народ.
В робе, с биркой на груди,
Господи, к Тебе в пути.
1982
Я ничего не знал о псевдониме.
У меня была своя фамилия
и имя
и отчество.
И была анкета,
листок пространный,
на которой окончание моей фамилии
связывалось с небесной манной.
И если бы не сам я внес
и путаницу и смуту,
была бы одна фамилия, —
на двойную
меня черт попутал!
Хотя в истории
немало таких примеров,
но в моей семье
на все была
одна-единственная мера.
Я всегда ищу под собой
подобие взлетной площадки,
и когда ложусь спать,
не ложусь
на обе лопатки.
1977
Как там будет — где узнать?
Наперед никто не скажет,
На полдня не скажет даже,
Где ночует благодать.
Времечко мое ушло,
Выпало оно в осадок,
И считать теперь с досадой
За числом еще число.
Всемогущий Новый год,
Только ты не растеряйся,
Мой осадок упадет
Может быть с поживой райской.
Главное — пришел опять,
Значит, время не погубит,
И должно быть Новый любит
Дверь мне всюду отворять.
1959
Мила ему забота —
Тарковский кормит птиц,
И в ранний час прилета
Для соек и синиц
Уже полна кормушка:
На веточке — доска,
Накрошены ватрушка
И рис из пирожка.
Остыла чашка с чаем
На ворохе страниц,
Он их не замечает —
Тарковский кормит птиц.
На веточке сосновой
В апрельский снеговей
Стоит как зачарован
Пред кормом воробей.
Бедняга поздно вылез.
Дорвался. Благодать!
И кто его кормилец
Вовек ему не знать.
Ни строчки перевода.
Нечитанность страниц.
Холодная погода.
Тарковский кормит птиц.
1960
Друзья мои, мой свет протекший,
Ко мне на помощь не придут.
Подвел их разум, сон поблекший,
Свершился жизни самосуд.
Один в дыму марихуаны
Все ищет ауру мою.
Другой над атласом карманным
Перебирает жизнь в раю.
Подстегнутые оба страхом,
И неизвестно перед чем,
Попрятали кресты в рубахах,
И видится им Вифлеем.
Устал я от своих усилий,
Устал я от друзей своих, –
Они в бреду иной России
И с ними дети, жены их.
Ни в зимний день, ни в полдень вешний
Не выглянут из-за дверей.
В глазах друзей я сумасшедший,
Набитый догмами еврей.
Мне дал Господь веселых внуков,
И жизнь немалую мне дал,
Но дьявол суть мою разнюхав,
Теперь и передо мной предстал.
Стояли трое перед Богом,
И трое перед Ним стоим,
И каждый подгоняем роком,
И каждый по миру гоним.
1985
Побиваемый камнями,
Он не раз стоял пред вами
И не сдал, не смолк,
Как ни щерились клыками
С блещущими языками
Волкодав и волк.
Надвигались полукругом,
Все азартней, друг за другом,
Разрывая гул.
И глаза нечеловечьи,
И в порыве зверьи плечи –
Праздничек — разгул.
Не в пустыне Аравийской,
А пред миром всем так близко,
Тут бы защитить!
Но взыграло волчье племя,
И остановилось время,
Чтоб вконец стравить.
Он стоял на том же месте
И камней не слышал мести
В освещенной мгле,
И клыками вечной казни
Разрастался черный праздник.
В боевом Кремле.
Словно никого не видел
В бедственной своей планиде,
Тихо, как он мог,
Торопясь, слегка картавя,
Говорил он, землю славя,
Ту, что создал Бог.
Не в пустыне Аравийской,
К Божьему пределу близкой,
Не среди светил,
А под волчьей пастью света
Двигалась его планета
Из последних сил.
Как под ружьями конвоя,
Принял все попреки стоя,
Не в последний раз.
Слова не дали закончить,
Разрывался колокольчик —
Государев глаз —
Принял за шута пророка,
Вот и началась морока.
Все зашлось в Кремле.
Но свое сказал, как мог он,
Не в Кремле стоял, пред Богом,
На Его Земле.
1968
Кто меньше, кто больше,
Но двое повинны в разлуке.
Кому-то и горше,
Но каждому будет по муке.
Кто меньше, кто больше.
Но будут расхлебывать оба,
Кто мягче, кто жестче,
И так уж, наверно, до гроба.
1960
Жизнь моя была во внучке,
Но в тринадцать лет
Выпал в ночь из авторучки
Скомканный билет.
Не был с детства театралом,
И в билет не вник,
Отпечатком грустно-алым
Лег он между книг.
И в тревожном многолюдьи,
В доме, с той поры,
Из художнической сути
Выпал дар игры, —
Все забыла, всех забыла,
Даже карандаш.
Стала тоненькою, милой,
Что ни слово — блажь.
И сокрылось многолюдье
В дыме сигарет.
Где ни встречусь – вдруг осудит, —
Виноват я, дед.
И меня легко забыла —
Возраст, говорят,
Белокрылой тонкой взмыла
В стойбище ребят.
Жду, себя припоминаю,
Возраст жжет ее.
Голову над всем ломаю,
Солнышко мое.
Вот, и внучке стал я лишним,
Что же меня ждет!
Перед ней травы я тише,
Не врала бы! Врет!
Холодок по мне пройдется,
Гляну — не глядит.
Жду я, может отзовется.
Мне однажды стыд.
И не глядя, в дверь выходит,
Я гляжу ей вслед.
Господи! Кто верховодит?
Ей тринадцать лет.
Мне последняя надежда,
В ней мой жил покой,
Все, как с дочерью, как прежде,
Боже, успокой.
1960
Он был по фамилии
Легашев или Левашев?
Он очень любил своих земляков,
летчиков и воздушных стрелков.
Это выяснилось под лестницей,
в двухэтажной деревянной избе,
в разговоре об ответственности
и нашей общей судьбе.
Он был по фамилии
Левашев или Легашев?
Он хотел от меня
несколько письменных слов
о настроении летчиков и воздушных стрелков
в нашем полку,
и вообще,
чтобы в воздухе
и в бараках
я был начеку.
Он белую нитку
на палец свой намотал,
я, может его бы вспомнил,
если бы он летал.
Он был по фамилии
Левашев или Легашев?
Он предлагал мне кличку,
Я не принял ее
и ушел.
Я однажды его видел
и больше никогда не встречал,
но дух его
надо мною
еще долго-долго витал.
1977
Была своя походка —
Ничтожество всегда стремилось к власти,
Но властью награждалось лишь отчасти.
Свой суд был у ничтожества
И мета,
монумента.
Ничтожество всходило на трибуны,
И мраморным бывало и чугунным.
Развенчано ничтожество столетьем,
Но что поделать нам с его наследьем, —
И честного все держит на прицеле,
И честного все держит на пределе.
1960
И лучших всех поэтов
Дарил кому не лень,
И тем душа согрета,
И тем согрет мой день,
Но и слова, и звуки,
И музыка из снов
Напомнят о разлуке
И прочности стихов.
И вижу эти лики,
Всю соль небес, земли.
Их золотые блики
Во мне не отцвели.
Они всегда со мною,
Раздаренные мной,
Всей повестью земною
И жизнью неземной.
Моей библиотеки
Как не было и нет,
Но мне нести вовеки
Ее волшебный свет.
1997
Все мы укрылись в каморках,
Каждый с тетрадью своей.
Завтра нас вынут из морга
С ворохом мертвых идей.
Словно бы воры, бродяги
Все мы тюрьмой рождены.
Наши небесные флаги
В черных руках сатаны.
1976
Все примеры безнадежны.
Каждому свой день и путь.
Горько, если день безбожный,
Страшно на небо взглянуть.
Ничего оно не просит —
Ни заботы, ни работ —
И в весну оно и в осень
В рань проснется, в ночь уснет.
Вот и ты живи, как небо,
Тьмы не бойся, свет цени.
Облако твое из хлеба —
Хватит на лихие дни.
Как же можно небо помнить
И запомниться ему?
Дни трудом своим заполни
И приветствуй свет и тьму.
1997
Опричник, сына своего
Пошли в Афганистан.
В Мадриде что? Там ничего,
Там лондонский туман.
Сидят и спорят столько лет
Про хельсинскую блажь.
Охрану дай и дай совет
И пусть свершит вояж.
В Мадриде просидит штаны,
А там бы он копнул.
Опричник, голова страны,
Пошли его в Кабул.
А то смутят правами ум,
Забудет и отца,
Как Аллилуева, под шум,
Махнет из-под венца.
А ты и мудр, ты и вещ,
Все расскажи ему
Про Прагу и про Будапешт,
Про польскую чуму.
Ну, что тебе, скажи, Кабул,
Ты три страны сразил.
Опричник, стар ты и сутул,
А сын твой полон сил.
Как англичане, просидим
Там восемьдесят лет,
Зря церемонишься ты с ним,
Мадрид – один лишь вред.
1976
Вам хватило бы трех моих новых стихов,
Из моих, может быть, трехста,
Чтобы вам простились все семь грехов,
И мирская вся суета.
Я бы отдал их вам не жалея нисколь,
Дал на выбор бы вам самому,
Если б вы облегчили несносную боль,
Хоть кому-нибудь одному.
Я бы вам никогда не напомнил о том,
Сколько ран нанесли вы другим,
И как брата любил, наклонясь над листом,
Как бы ни был я вами гоним.
1977
На полу моя мама лежала,
И молитва звучала над ней,
И скрывало ее покрывало
Ночи длинной беззвездной черней.
Я нарушил отцовскую волю —
С мертвой мамы откинул покров
И увидел счастливую долю.
Свет увидел небесных даров.
Надо мною толпа, негодуя,
Мне грозила несчастьем, бедой.
Я забыл свою мать молодую,
Я увидел ее молодой.
1960
Зима пришла в апреле
И всполошила птиц,
И подняла с постели
И соек и синиц.
Оглохли лес и поле,
И за окном простор,
И долгий путь неволи
Певцам весны простер.
Весной манит начало
И света и теней, —
Звучало — отзвучало
И стало вновь тесней, —
И прочно с середины
Апрель захолодал,
Лежит белопростынный
Под кучей одеял.
Привык к вороньим крикам
И летом и зимой,
И голос певчий мигом
Сближается со мной.
Синичка рядом кличет,
Писклявый голос тих,
Но слышится величье
Далеких нот иных.
1968
Океанская мощь парохода
В снежном ворохе соли и брызг.
Вы плывете, не ваша забота,
Анна, Осип, Марина, Борис.
Под турбинами аэрофлота
Рим и Лондон, Нью-Йорк и Париж,
Вы летите, не ваша забота,
Анна, Осип, Марина, Борис.
Вас выносят из трюма и люка
На руках, и не чей-то каприз —
Вы особая ценность – валюта,
Анна, Осип, Марина, Борис.
В том прижизненном вашем горниле
И не чаяли, а собрались,
Хорошо вас теперь накормили,
Анна, Осип, Марина, Борис.
1974
Я — куст дикорастущий.
На выжженной стерне.
От легкой райской кущи
Живу я в стороне.
По мне метет поземка,
И град стучит по мне.
Я сам себе подкормка
Без помощи извне.
И сам я выбрал поле
И небо над собой.
С дикорастущей волей,
С безумною судьбой.
2001
Надо выдумать биографию,
А потом в ней родиться и жить,
Чтобы тупорожденную мафию
В благоверности убедить.
Вот и дал сатана по тетради,
Чтобы каждому вышла стезя –
Не ходил, не просил Бога ради,
И ни сам, ни жена, ни дитя.
Попритерлись, и каждый на месте,
Ордена прилепили к груди,
И легендой предстало бесчестье,
Сирых всех разбросав позади, —
Пусть враждуют, воруют в бессилье
Что придумано, невпроворот,
И попрятались в небе России,
И все пашут его в недород.
Кто кому в этом деле потрафил,
Не узнать ни тебе и ни мне.
Хорошо сочинять биографии
И на откуп давать сатане.
1966
Нехристи России
Любят заседать.
Списки боевые
Дружно сочинять.
Им давно знакома
Эта карусель.
Люди из обкомов
Обл., гор., сель.
2002
Всяк человек всегда в руках у власти,
Но если кегебистское тавро
Впилось в твое перо или фломастер,
Оно пронзит и руку и ребро.
Художник объяснить властям не сможет
Безвинный бред и слова и штриха,
Он продирается незащищенной кожей
Сквозь зуд вселенский вечного греха.
И сам не в силах разорвать вериги,
Не в силах бедным разумом понять,
Что память о рисунке или книге
Становится опасною опять.
1994
Рожден я таким, таким я уйду,
Я сам натянул на себя узду.
А жизнь лошадиная нелегка,
Телега скрипит, и кладь высока,
Хозяин суров. Но хозяйка слаба –
Со мною простаивает у столба.
Хозяин орет, он из бывших вождей,
Удавкой затянута пара вожжей.
1989