Стихи Юрия Кублановского

Давай сумерничать с графином,
хоть ни-ни-ни.
И всё-таки .«бокал поднимем»
– как Фет писал седым графиням
в .«Вечерние Огни».

Вкус алкоголя сладко-горький
печёт и вяжет рот.
Зернистой апельсинной корки
мясист испод.

О комната моя, каморка!
Закатный лист фольги.
В печи углей багряных горка.
угара мотыльки...

И стол мой с письмами, делами,
готовыми в золу,
чем объяснима наша с вами
любовь к теплу,

И за окном – где снега вспышки,
откинутая ниц
ларца девического крышка -
кормушка для синиц.

Крупица Божия боится грубых рук,
Она нежна, хоть голос низок.
И веет Балтикой, когда беру
конверты от её волнующих записок.
Комочек бытия, завернутый в наждак
пространства, названного Русью,
ему противится. А мы не можем так.
Нас тащит к собственному устью.

… Когда б не ведали, что впереди
у старого грача и драгоценной птахи;
я б ожил у твоей боязненной груди,
где гений, и мечты, и страхи.
И выдубив сердца у финских берегов,
мы ехали б в Москву на царство,
где мстя любовникам за сорок сороков,
всё диссидентское боярство

Сверчок в изголовье, что мелешь, скажи?
Бессмысленно песен твоих миражи
встают от жемчужин — до гнили домов,
обмоченных впрок мужиками с углов.
Я весь истаскался, в родимых краях,
как цуцик, живу с нищетой на паях.
На что уж — и то капитальней меня
сверчок супротив темноты и огня.
Никто не пытает: о чём он поёт,
как любит, сколь долго на свете живёт
и где умирает — всё в том же углу? -
пока из печи выгребают золу...
Каприз роговицы в минуту труда
словесного, впрочем и то не беда,
светла, что горошина в спелом стручке,
слеза — о сменяемом братом сверчке.

Весной пахучею, как ладан и ваниль,
зимой, сжимающей запястье,
в страду июльскую, глотая соль и пыль,
или в прозрачное ненастье
– ещё и осенью я буду вспоминать,
жалея клён и облепиху»
Вдыхавшую хмелёк в латинскую тетрадь,
ту – с низким голосом – подругу соловьиху.