Стихи Василия Степановича Курочкина

Эх! надел бы шлем Ахилла —
Медный шлем на медный лоб, —
Да тяжел, а тело хило:
Упадешь под ним, как сноп!

Если б панцирь мне Пелида —
Не боялся б ничего;
Да ведь панцирь — вот обида! —
Втрое больше самого!

Щит бы мне, которым копья
Отражал в бою Пелид, —
Так натуришка холопья
Не удержит этот щит.

Взял бы меч его победный
И пошел бы!.. Да ведь вот:
Меч поднять — так нужно, бедно,
Мирмидонов штук пятьсот.

Тщетны оханья и стоны,
Справедлив и мудр Зевес!
Там бессильны мирмидоны,
Где уж рухнул Ахиллес!

1861

Уж он ослаб рассудком бедным,
Уж он старик, сухой как жердь,
Своим дыханием зловредным
Небесную коптящий твердь.
Уже, со старческою палкой,
В приюте нравственных калек,
В какой-нибудь газете жалкой
Он жалкий доживает век.
Вдруг, вспомнив прежнюю отвагу,
Рукой дрожащею скорей
Берется в корчах за бумагу —
Чернит бумагу и людей.
Старинный червь сосет и точит;
Но уж в глазах темнеет свет:
Портрет врага писать он хочет —
И выставляет свой портрет.
«Нахальство… мальчик...» — злость диктует;
Но изменившая рука
Строками черными рисует
Нахальство злого старика.
Досада пуще в грудь теснится,
Бессилье сердце жмет тоской —
И, с пеной у рта, старец злится,
Покуда сам не отравится
Своею бешеной слюной.

1859

— Дороги у вас в околотке!
Ухабы, озера, бугры!
— Пожалуста, рюмочку водки;
Пожалуста, свежей икры.
— Выходит, что вы не по чину…
За это достанется вам…
— Пожалуста, кюммелю, джину;
Пожалуста, рижский бальзам.
— Пословица службы боярской:
Бери, да по чину бери.
— Пожалуста, честер, швейцарский;
Пожалуста, стильтону, бри.
— Дороги, положим, безделки;
Но был я в остроге у вас…
— Пожалуста, старой горелки,
Галушек, грибочков, колбас.
— Положим, что час адмиральский;
Да вот и купцы говорят…
— Угодно-с ветчинки вестфальской?
Стерлядка-с, дичинка, салат…
— Положим, что в вашу защиту
Вы факт не один привели…
— Угодно-с икемцу, лафиту?
Угодно-с рейнвейну, шабли?
— Положим, что вы увлекались…
Сходило предместнику с рук…
— Сигарочку вам-с: имперьялис,
Регалия, упман, трабук.
— Положим, я строг через меру,
И как-нибудь дело сойдет…
— Пожалуста… Эй! Редереру!
Поставить две дюжины в лед!

Над цензурою, друзья,
Смейтесь так же, как и я:
Ведь для мысли и для слова,
Откровенно говоря,
Нам не нужно никакого
Разрешения царя!

Если русский властелин
Сам не чужд кровавых пятен —
Не пропустит Головнин
То, что вычеркнул Путятин.

Над цензурою, друзья,
Смейтесь так же, как и я:
Ведь для мысли и для слова,
Откровенно говоря,
Нам не нужно никакого
Разрешения царя!

Монархическим чутьем
Сохранив в реформы веру,
Что напишем, то пошлем
Прямо в Лондон, к Искандеру.

Над цензурою, друзья,
Смейтесь так же, как и я:
Ведь для мысли и для слова,
Откровенно говоря,
Нам не нужно никакого
Разрешения царя!

1861

Человек я хорошего нрава —
Право!
Но нельзя же служить, как известно,
Честно.
Я вполне соглашаюсь, что взятки
Гадки;
Но семейство, большое к тому же,
Хуже.
Точно: можно ходить и в веригах —
В книгах…
А чтоб эдак-то бегать по свету —
Нету!
Рассуждают, награбивши много,
Строго:
Капитал-де от предков имели!
Все ли?
И меня ведь господь не обидел:
Видел,
Как и те, что статейки писали, —

Брали.
Так за что ж распекать-то сверх штата
Брата?
Одного ведь отца мы на свете
Дети!

Друзья мои, мы строго нейтральны
На свой, чужой и на казенный счет;
Но русский же завет патриархальный
Велит встречать шампанским Новый год.
Смотрите, вот: кипучею игрою
Дух Франции в бокалах засверкал…
Подымем же свободною рукою
За Францию хотя один бокал!

Естественной к своей земле любовью
В сознании оправдана война,
Народный меч святым стал, если кровью
Родных детей земля окроплена.
Права земли дает сама природа —
Тому и хлеб, кто ниву запахал.
Подымем же, во имя прав народа,
За Францию еще один бокал!

Вне жизни нет искусства, нет науки!
В Париже — центр и знаний и искусств.
Не ум, сердца сложили эти звуки —
В сердцах людей нет нейтральных чувств.
Народам чужд пригодный для скитаний
По всем дворам туманный идеал.
Подымем же, во имя светлых знаний,
За Францию еще один бокал!

Растет, растет в Германии «единой»
Союз штыков, но Франция одна —
И под сапог, подбитый дисциплиной,
Изменою повергнута она,
Чтоб новые гражданственности всходы
На почве их он в корне затоптал.
Подымем же за будущность свободы,
За Францию еще один бокал!

За будущность? Но даже в наше время
В России уж былого рабства нет.
Где ж брошено святой свободы семя?
Где равенства блеснул впервые свет? —
Во Франции восьмнадцатого века.
Подымем же, во имя тех начал,
Во имя прав природных человека,
За Францию еще один бокал!

Двойную цепь, впотьмах, рукой дрожащей

Предательство осаде подает;
Но тверд в борьбе Париж, за всех скорбящий, —
В нем думает и действует народ,
В сияньи дня, над тем великим делом,
Которое бог мира указал.
Подымем же — о мире в мире целом —
За Францию последний наш бокал!

1871

Свистать! Свистать!
Нам вторит эхо.
Но, чур! Не лгать
Орудьем смеха!
Приходит срок,
Взял верх обман —
Бросай свисток,
Бери стакан.

Пей, чуть слышна
Фальшивость нотки,
Оксгоф вина
И четверть водки,
Ведро эль-кок,
Эль-кукельван.
Бросай свисток,
Бери стакан.

Чем разделять
Кастратов славу,
Уж лучше спать
Вались в канаву,
Без задних ног,
Мертвецки пьян.
Бросай свисток,
Бери стакан.

Уж лучше, брат,
Пить мертвой чашей
Забвенья яд,
Чем в прессе нашей
Зловонных строк
Впивать дурман.
Бросай свисток,
Бери стакан.

Газетный лай
И обезьянства
Пренебрегай
В величьи пьянства.
Оно порок,
Но не обман.
Бросай свисток,
Бери стакан.

1866

I
ОЖИДАНИЕ

Какое торжество Пассаж готовит нам?
Почто текут народа шумны волны
В его концертный зал, сияющий как храм,
И все места в том зале полны?
Почто в полдневный час пред зданьем проходным,
С его туннелем позабытым,
Движенье странное по стогнам городским,
Водопроводами изрытым?
Почто в движении Пассажа вовсе нет
Обычного праздношатанья,
И нет сих барышень, неуловимых лет
И неразгаданного званья?
Почто стекаются и воин, и купец,
фельетонист-импровизатор,
Моряк, и инвалид, и акций продавец,
И начинающий оратор,
Акционеров друг с внимательным лицом,
Изобразившим страх, чтоб ближних не надули,
И рисовальщик наш с своим карандашом
Из крепкого свинца, идущего на пули?
Что значит этот шум, как вопль одной души
Весь совместившийся в неразделимом звуке,
От зала до кафе, где, чуя барыши,
Буфетчик потирает руки?

Какое торжество Пассаж готовит нам?
Ужели выступит Матрешка
И запоет под лад восторженным сердцам,
Как на бревно ступила ножка;
Ужель «Крамбамбули», «Антипка» и «Туман»
Нам душу освежат преданьями былого?
Ужели выступит на сцену хор цыган
Под управлением Григорья Соколова?
О! Если б этот хор! Увы! К чему мечты!
Цыганки в Любеке влачат свой век унылый —
И в норы на зиму, как некие кроты,
Попрятались цыганофилы.
Науки ль чудеса раскроются для нас
Ее публичными жрецами?
Но нет! В Пассаже есть всему урочный час,
Час, предначертанный в программе.
Какое ж торжество Пассаж готовит нам?
Почто текут народа шумны волны?
Какими чувствами, подобными волнам,
Сердца и головы их полны?
Толпа спешит в Пассаж, имея цель одну:
Упиться зрелищем ей новым —
На рыцарский турнир, бескровную войну
Господ Перозио с Смирновым…
..................

2
ПРИГОВОР

Прочь от нас, Катон, Сенека,
Прочь, угрюмый Эпиктет!
Пирогов, Щедрин, Громека —
Обличительного века
Беспокойный факультет!

Господа, «_мы не созрели_!..»
Вот какой принес нам плод
За стремленье к доброй цели —
В две последние недели
Пятьдесят девятый год!

Как мальчишкам нужны сказки,
Так нам всем, в родном краю,
_Нужны помочи, указки_.
Так уснем, закрывши глазки,
Баю-баюшки-баю!

Обличительных погромов
Уничтожив самый след,
Будем спать, как спал Обломов
В продолжение двух томов, —
В продолжение ста лет.

Бросив гласности химеры,
Неприличные дет_я_м,
Да пребудут полны веры
Господа акционеры
К господам директорам.

И так далее… и выше,
И в судах, и в остальном,
С каждым днем всё тише, тише,
Благодатный мир под крыши
Заберется в каждый дом.

И, неведеньем хранима,
Злом невидимым сильна,
В крепком сне непобедима,
Безглагольна, недвижима
Будет Русская страна!

1859

1

Сто человек, никак, ты запер в казематы;
И мало всё тебе, всё мрачен, как чума, ты!
Утешься, ведь господь царя благословил —
Отвел от родины тягчайший из ударов!
— Эх, братец! черт ли в том! Ведь я бы заморил
Сто тысяч в крепости, когда б не Комиссаров!

2

Холеру ждали мы, и каждый был готов
Диету соблюдать и жить себе здорово.
Но фурия хитра: надула докторов —
Прислала за себя из Вильны Муравьева.

1866

Поверь, для всех смешон шпионский твой задор,
С твоим доносом заученным,
Как разрумяненный трагический актер,
Махающий мечом картонным.

1875

«Суровый Дант не презирал сонета» —
Так заверял в былые дни поэт.
Я нахожу весьма разумным это:
Чем заслужил презрение сонет?

Что может быть удобней для поэта,
За каждый стих дающего ответ,
В том обществе, где более уж нет
На прежние стремления ответа?

К стихам своим поэт, конечно б, мог
Прибавить, сверх четырнадцати строк,
Горячую пятнадцатую строчку;

Но, в кандалах гармонии, он сам,
Предупреждая цензора, к стихам,
Как «Гражданин» к реформам, ставит точку.

1872