Стихи Мирры Александровны Лохвицкой

Да, верю я, она прекрасна,
Но и с небесной красотой
Она пыталась бы напрасно
Затмить венец мой золотой.

Многоколонен и обширен
Стоит сияющий мой храм;
Там в благовонии кумирен
Не угасает фимиам.

Там я царица! Я владею
Толпою рифм, моих рабов;
Мой стих, как бич, висит над нею
И беспощаден, и суров.

Певучий дактиль плеском знойным
Сменяет ямб мой огневой;
За анапестом беспокойным
Я шлю хореев светлый рой.

И строфы звучною волною
Бегут послушны и легки,
Свивая избранному мною
Благоуханные венки…

Так проходи же! Прочь с дороги!
Рассудку слабому внемли:
Где свой алтарь воздвигли боги,
Не место призракам земли!

О, пусть зовут тебя прекрасной,
Но красота — цветок земной —
Померкнет бледной и безгласной
Пред зазвучавшею струной!

1896-1898

Избрав свой путь, я шествую спокойно.
Ты хочешь слез моих?
Мой стих звучит уверенно и стройно.—
Ты не увидишь их.

Нет места снам, ни радостной надежде
В больной душе моей.
Не верю я, не верю я, как прежде,
В рассвет грядущих дней.

Все та же я; но, избранный отныне,
Тернист мой путь земной.
Тернист мой путь, затерянный в пустыне,—
Ты не пойдешь за мной.

Темно вокруг. Чуть брезжит свет далекий
Блуждающих огней.
И гибну я, и гибну — одинокой,
Но не рабой твоей.

Опять одна, одна с моей тоской
По комнатам брожу я одиноким,
И черным шлейфом бархатное платье
Метет за мной холодный мрамор плит…
О, неужели ты не возвратишься?

Мои шаги звучат средь зал пустых…
С высоких стен старинные портреты
Глядят мне вслед насмешливо и строго
И взорами преследуют меня…
О, неужели ты не возвратишься?

У ног моих играя на ковре,
Малютка наш спросил меня сегодня:
— Где мой отец и скоро ли вернется?—
Но что ж ему ответить я могла!
О, неужели ты не возвратишься?

Я видела, как сел ты на коня,
И перед тем, чтоб в путь уехать дальний,
Со всеми ты простился, как бывало,
Лишь мне одной ты не сказал: «Прости!»
О, неужели ты не возвратишься?

Но, помнится, как будто по окну,
Где колыхалась тихо занавеска,
Скрывавшая меня с моим страданьем,
Скользнул на миг зажегшийся твой взгляд…
О, неужели ты не возвратишься?

Свое кольцо венчальное в тот день,
В безумии отчаянья немого,
Так долго я и крепко целовала,
Что выступила кровь из губ моих!..
О, неужели ты не возвратишься?

И медальон на цепи золотой
По-прежнему ношу я неизменно.
Ты хочешь знать — чье там изображенье
И прядь волос?. Так знай,— они твои!
О, неужели ты не возвратишься?

Иль над моей всесилен ты душой?—
Но день и ночь, во сне, в мечтах, всечасно,
Под ветра шум и легкий треск камина —
Всегда, всегда я мыслю о тебе…
О, неужели ты не возвратишься?

Давно угас румянец щек моих,
И взор померк… Я жду!.. Я умираю!..
И если я не шлю тебе проклятья,—
Как велика, пойми, моя любовь!..
О, неужели ты не возвратишься?

1894

Тишина. Безмолвен вечер длинный,
Но живит камин своим теплом.
За стеною вальс поет старинный,
Тихий вальс, грустящий о былом.

Предо мной на камнях раскаленных
Саламандр кружится легкий рой.
Дышит жизнь в движеньях исступленных,
Скрыта смерть их бешеной игрой.

Все они в одеждах ярко-красных
И копьем качают золотым.
Слышен хор их шепотов неясных,
Внятна песнь, беззвучная, как дым:

«Мы — саламандры, блеск огня,
Мы — дети призрачного дня.
Огонь — бессмертный наш родник,
Мы светим век, живем лишь миг.

Во тьме горит наш блеск живой,
Мы вьемся в пляске круговой,
Мы греем ночь, мы сеем свет,
Мы сеем свет, где солнца нет.

Красив и страшен наш приют,
Где травы алые цветут,
Где вихрь горячий тонко свит,
Где пламя синее висит.

Где вдруг нежданный метеор
Взметнет сверкающий узор
И желтых искр пурпурный ход
Завьет в бесшумный хоровод.

Мы — саламандры, блеск огня,
Мы — дети призрачного дня.
Смеясь, кружась, наш легкий хор
Ведет неслышный разговор.

Мы в черных угольях дрожим,
Тепло и жизнь оставим им.
Мы — отблеск реющих комет,
Где мы — там свет, там ночи нет.

Мы на мгновенье созданы,
Чтоб вызвать гаснущие сны,
Чтоб камни мертвые согреть,
Плясать, сверкать — и умереть».

Между 1898 и 1900

В душу закралося чувство неясное,
Будто во сне я живу.
Что-то чудесное, что-то прекрасное
Грезится мне наяву.

Близится туча. За нею тревожно я
Взором слежу в вышине.
Сердце пленяет мечта невозможная,
Страшно и радостно мне.

Вижу я, ветра дыхание вешнее
Гнет молодую траву.
Что-то великое, что-то нездешнее
Скоро блеснет наяву.

Воздух темнеет… Но жду беззаботно я
Молнии дальней огня.
Силы небесные, силы бесплотные,
Вы оградите меня!

То не дева-краса от глубокого сна
Поцелуем любви пробудилась.
То проснулась она — молодая весна,
И улыбкой земля озарилась.

Словно эхо прошло, — прозвучала волна,
По широким полям прокатилась:
«К нам вернулась она, молодая весна,
Молодая весна возвратилась!»

Смело вдаль я гляжу, упованьем полна, —
Тихим счастием жизнь осветилась.
Это снова она, молодая весна,
Молодая весна возвратилась!

Ты, веригами окованный
Бледный странник, посмотри,
Видишь замок заколдованный
В тихом пламени зари?

Позабудь земные тернии,
Жизнь светла и широка,
Над тобой огни вечерние
Расцветили облака.

Свод небесный, весь в сиянии
Ярким пурпуром залит.
Слышишь роз благоухание?
Я — волшебница Лилит.

Ты войди в сады тенистые,
Кущи тайные мои,
Где шумят потоки чистые,
Плодотворные струи,

Где горят огни зажженные
Догорающим лучом,
Реют сны завороженные,
Веют огненным мечом,

Где блаженное видение
Усыпит и обольстит
Крепким сном… без пробуждения…
Я — волшебница Лилит…

То ветер ли всю ночь свистел в трубе…

То ветер ли всю ночь свистел в трубе,
Сверчок ли пел, но, плача и стеня
Бессильной грустью, грустью о тебе
Все чья-то песнь баюкала меня.

И снилось мне, что я лежу одна,
Забытая, на дне подводных стран,
Вокруг меня недвижна глубина,
А надо мной бушует океан.

Мне тяжело… Холодная вода
Легла на грудь как смертная печать
И снилось мне, что там я навсегда,
Что мне тебя как солнца не видать.

1895

Что мне в том, что с меня ты не сводишь очей?—
Я измучена тайной борьбой.
В мраке долгих ночей, в мраке зимних ночей,
Я хочу быть любимой тобой…

Целый мир упоенья во взоре твоем,
Что ж легло между нами стеной? —
Ведь с тобою вдвоем, в наслажденье одном,
Мы б узнали восторг неземной!

1895

Бойтесь, бойтесь в час полуденный выйти на дорогу,
В этот час уходят ангелы поклоняться Богу.
Духи злые, нелюдимые, по земле блуждая,
Отвращают очи праведных от преддверья рая.

У окна одна сидела я, голову понуря
С неба тяжким зноем парило. Приближалась буря
В красной дымке солнце плавало огненной луною
Он — нежданный, он — негаданный тихо встал за мною.

Он шепнул мне: «Полдень близится, выйдем на дорогу,
В этот час уходят ангелы поклоняться Богу
В этот час мы, духи вольные, по земле блуждаем,
Потешаемся над истиной и над светлым раем.

Полосой ложится серою скучная дорога,
Но по ней чудес несказанных покажу я много».
И повел меня неведомый по дороге в поле.
Я пошла за ним, покорная сатанинской воле.

Заклубилась пыль, что облако, на большой дороге.
Тяжело людей окованных бьют о землю ноги.
Без конца змеится-тянется пленных вереница,
Все угрюмые, все зверские, все тупые лица.

Ждут их храма карфагенского мрачные чертоги,
Ждут жрецы неумолимые, лютые как боги.
Пляски жриц, их беснования, сладость их напева
И колосса раскаленного пламенное чрево.

«Хочешь быть, — шепнул неведомый, — жрицею Ваала,
Славить идола гудением арфы и кимвала,
Возжигать ему курения, смирну с киннамоном,
Услаждаться теплой кровию и предсмертным стоном?»

«Прочь, исчадья, прочь, хулители!, — я сказала строго, —
Предаюсь я милосердию всеблагого Бога».
Вмиг исчезло наваждение. Только черной тучей
Закружился вещих воронов легион летучий.

Бойтесь, бойтесь в час полуденный выйти на дорогу,
В этот час уходят ангелы поклоняться Богу,
В этот час бесовским воинствам власть дана такая,
Что трепещут души праведных у преддверья рая!

Идут, идут небесные верблюды,
По синеве вздымая дымный прах.
Жемчужин-слез сверкающие груды
Несут они на белых раменах.

В вечерний час, по розовой пустыне,
Бесследный путь оставив за собой,
К небесной Мекке, к призрачной Медине
Спешат они, гонимые судьбой.

О, плачьте, плачьте! Счет ведется строго.
Истают дни, как утренний туман,-
Но жемчуг слез в сокровищницу Бога
Перенесет воздушный караван.

1900

На пестром ковре ароматных цветов,
При трепетном свете луны,
Уснул он под лепет немолчный листов,
Под говор хрустальной волны.

Но вдруг притаился шумливый ручей,
Замолк очарованный лес.
Он видит… качели из лунных лучей
Спускаются тихо с небес.

Он видит… с улыбкой на ясном лице,
В одежде воздушной, как дым,
Вся светлая, в дивно-блестящем венце,
Склонилася фея над ним.

«Мой мальчик! садись на качели ко мне,
Нам весело будет вдвоем…
Вздымаясь все выше к сребристой луне —
Мы в лунное царство порхнем!

Земную печаль и невзгоды забудь, —
Страданье неведомо мне.
Головкой кудрявой склонись мне на грудь
И счастью отдайся вполне…

Ты слышишь ли шепот, лобзанья и смех,
Аккорды невидимых лир?
То к нам приближается царство утех,
Мой лунный, серебряный мир!»

Хотел он проснуться, но чудного сна
Он чары рассеять не мог.
А фея звала его, страсти полна,
В свой тайный волшебный чертог.

И долго качалась и пела над ним,
Когда ж заалелся восток,
Она унеслась к небесам голубым,
На грудь его бросив цветок.

1895

Вчера, гуляя у ручья,
Я думала: вся жизнь моя —
Лишь шалости да шутки.
И под журчание струи
Я в косы длинные свои
Вплетала незабудки.

Был тихий вечер, и кругом,
Как бы в дремоте перед сном,
Чуть трепетали ивы,—
И реяли среди цветов
Стада стрекоз и мотыльков,
Беспечно-шаловливы.

Вдруг слышу шорох за спиной.
Я оглянулась… Предо мной,
И стройный, и высокий,
Стоит и смотрит на меня
Очами, полными огня,
Красавец черноокий.

«Дитя, зачем ты здесь одна?
Смотри, взошла уже луна,
Огни погасли в селах...»
А я в ответ: «Среди цветов
Пасу я пестрых мотыльков,
Пасу стрекоз веселых».

И рассмеялся он тогда:
«Дитя, оставь свои стада
Пасти самой природе;
Пойдем со мной в прохладный грот.
Ты слышишь? — Соловей поет
О счастье и свободе…

Под вечный лепет звонких струй
Там слаще будет поцелуй,
Отраднее молчанье;
И не сомнется твой венок,
И не сотрется бархат щек
От нежного лобзанья!»

Мне странен был язык страстей,—
Не тронули души моей
Мольбы и заклинанья;
Как лань пустилась я домой,
Стараясь страх умерить мой
И груди трепетанье…

С тех пор потерян мой покой!—
Уж не брожу я над рекой
В венке из незабудок,
Борюсь с желанием своим,—
И спорит с сердцем молодым
Неопытный рассудок…

1890

Пасмурно зимою
Небо надо мною,
Небо голубое радостной любви,—
Утомляют ласки,
Усыпляют сказки
Гаснущее пламя дремлющей крови.

Но вернулось снова
Счастия земного
Время золотое,— возвратилось вновь.
И в былинке каждой —
С ненасытной жаждой,
Жаждой наслажденья,— родилась любовь!

Снова льются трели,
Песни зазвенели
Из зеленой чащи кленов и берез…
Опьяняют ласки,
Вдохновляют сказки
И уносят в царство позабытых грез!

26 мая 1895

В моём незнанье — так много веры
В расцвет весенний грядущих дней;
Мои надежды, мои химеры
Тем ярче светят, чем мрак темней.

В моём молчанье — так много муки,
Страданий гордых, незримых слёз
Ночей бессонных, веков разлуки,
Неразделённых, сожжённых грёз.

В моём безумье — так много счастья,
Восторгов жадных, могучих сил,
Что сердцу страшен покой бесстрастья,
Как мертвый холод немых могил.

Но щит мне крепкий — в моём незнанье
От страха смерти и бытия,
В моём молчанье — моё призванье,
Моё безумье — любовь моя.

Когда в тебе клеймят и женщину, и мать —
За миг, один лишь миг, украденный у счастья,
Безмолвствуя, храни покой бесстрастья,
Умей молчать!

И если радостей короткой будет нить
И твой кумир тебя осудит скоро
На гнет тоски, и горя, и позора,-
Умей любить!

И если на тебе избрания печать,
Но суждено тебе влачить ярмо рабыни,
Неси свой крест с величием богини,-
Умей страдать!

1895

Тускнеет солнца яркий щит,
Не шелохнется воздух сонный…
Один фонтан поет, журчит —
И бьет струей неугомонной.

Ни день, ни ночь… Вдали едва
Погас последний луч светила,
И мглы густая синева
Лазурь прозрачную затмила…

Везде без шума и следа
Ложатся трепетные тени…
Белеют в зеркале пруда
Террасы мраморной ступени…

Деревья в сумраке молчат…
Лишь ветерок пахнет украдкой,
И лип медвяный аромат
Сменит акаций запах сладкий…

«Зачем любить, зачем страдать?» —
Журчит фонтан — и плещет снова…
Но сердце дрогнуло опять
Исканьем жребия иного.

О, если счастие — мечта,
К чему ж природы совершенства,
Земли и неба красота,—
Весь рай земной… где нет блаженства?

1894

Утренним солнцем давно
Чуткий мой сон озарен.
Дрогнули вежды. В окно
Розовый стукнул пион.

В яркий одевшись покров,
Пышный и дерзкий он взрос.
Льется с его лепестков.
Запах лимона и роз.

Смотрит румяный пион,
Венчик махровый склонив.
Алый мне чудится звон,
Мнится могучий призыв, –

Юности пышной знаком,
Зрелости мудрой далек.
Ветер качает цветком
Крепкий стучит стебелек

Чуждый поэзии сна,
Ранним дождем напоен,
В светлые стекла окна
Розовый бьется пион.

Темно в туманной вышине,
Не видно звёзд во мгле ненастья.
Не говори о счастье мне, —
Ты для меня дороже счастья.

Страдать, безмолвствуя, легко
Тому, кто ждёт и верит вечно.
Одно молчанье — велико,
Одно страданье — бесконечно!

Говорят, в царстве гномов есть чудо-дворец,
Весь из золота слит и порфира;
Там рубиновый трон и алмазный венец
Ждут царицу подземного мира.

Есть на дне океана коралловый грот,
Где блестят жемчуга дорогие,
Там усердно служили б владычице вод
Шаловливые рыбки морские.

Но в подземные недра меня не манит
Обещанье заманчивой сказки,
Я люблю, когда солнце мне душу живит,
Когда ярко мне косы оно золотит,
Рассыпая горячие ласки.

И хрустальная глубь не прельщает мой взор,
Не сулит мне желанной свободы;
Мне милее лазурного неба шатер
И полей, и лугов необъятный простор,
Красота беспредельной природы.

Нет, царить я б хотела над миром теней,
Миром грез и чудес вдохновенья,
Чтобы сны покорялися воле моей,
Чтоб послушны мне были виденья!

Я послала бы детям веселые сны,
Чтоб смеялись они, засыпая;
И приснились бы птичкам проказы весны,
Наслажденья цветущего мая.

А сама я, надев серебристый покров
Из тумана и лунного света,
Полетела б на землю царицею снов,
Чтоб припасть к изголовью поэта…

Он проснется… Он вспомнит о радужных снах,
Позабудет заботы земные —
И в каких вдохновенных могучих стихах
Перескажет виденья ночные!..

Нет без тебя мне в жизни счастья:
Ни в бледных снах любви иной,
Ни в упоенье самовластья,
Ни в чем — когда ты не со мной.

Устало дремлет вдохновенье.
Тяжел и скучен путь земной.
Где отдых мой, моё забвенье,
Где жизнь, когда ты не со мной?

Небо и все наслаждения неба я вижу
В личике детском,— и глаз оторвать не могу я…
Ангел безгрешный, случайно попавший на землю,
Сколько ты счастья принес! Как ты мне дорог, дитя!

Вьются и золотом кудри твои отливают,
Блещут вкруг милой головки твоей ореолом,
Весь ты — как облачко, светом зари залитое,
Чистый, как ландыш лесной,— майский прелестный цветок!

С кроткою ласкою иссиня-темные глазки.
В душу мне смотрят и цветом походят на небо,
Вмиг потемневшее перед грозою весенней…
Небо во взоре твоем — я созерцаю, дитя!

Где та страна, о которой лепечут нам сказки?
В край тот чудесный тебя на руках бы снесла я,
Молча, босая, по острым каменьям пошла бы,
Лишь бы избавить тебя — терний земного пути!

Боже! послав мне ребенка. Ты небо открыл мне!
Ум мой очистил от суетных, мелких желаний!
В грудь мне вдохнул непонятные новые силы!
В сердце горячем зажег — пламя бессмертной любви!

30 июня 1894

В моём аккорде три струны,
Но всех больней звучит вторая,
Тоской нездешней стороны.
В моём аккорде три струны.
В них — детства розовые сны,
В них — вздох потерянного рая.
В моём аккорде три струны,
Но всех больней звучит вторая.

Ты лети, мой сон, лети,
Тронь шиповник по пути,
Отягчи кудрявый хмель,
Колыхни камыш и ель.
И, стряхнув цветенье трав
В чаши белые купав,
Брызни ласковой волной
На кувшинчик водяной.
Ты умчись в немую высь,
Рога месяца коснись,
Чуть дыша прохладой струй,
Звезды ясные задуй.
И, спустясь к отрадной мгле,
К успокоенной земле,
Тихим вздохом не шурши
В очарованной тиши.
Ты не прячься в зыбь полей,
Будь послушней, будь смелей
И, покинув гроздья ржи,
Очи властные смежи.
И в дурмане сладких грез,
Чище лилий, ярче роз,
Воскреси мой поцелуй,
Обольсти и околдуй!

20 июня 1899

Посмотри на звезды; чистое сиянье
Льют они на землю из лазурной дали.
Что пред ними наши страсти и страданья, –
Мелкие утраты, детские печали?
Все пройдет бесследно, минет скоротечно, –
Только звезды людям не изменят вечно.

Если грусть на сердце, если жизнь постыла,
Если ум тревожат дум тяжелых муки, –
Ты вглядись поглубже в вечные светила,
И утихнет горе и тоска разлуки.
Все пройдет бесследно, минет скоротечно, –
Только звезд сиянье не погаснет вечно!

— Вы так печальны, Джамиле?
Ваш взор парит в дали безбрежной…
Но что, скажите, на земле
Достойно вашей грусти нежной?.
Вы так печальны, Джамиле!

— За мной следят… и я грустна,
А в сердце страсть и ожиданье —
Сегодня в полночь я должна
Пробраться тайно на свиданье…
Мой лик суров и взор угрюм,—
Не выдаст сердце тайных дум.

— Вы улыбнулись, Джамиле?
И жизнь, и радость в вашем взоре,—
В его глубокой, знойной мгле
Все переменчиво, как в море…
Вы улыбнулись, Джамиле?

— Да, я смеюсь… но ад во мне,
И смерть, и ужас в блеске взора!—
Сегодня по моей вине
Был брошен труп на дно Босфора…
И я смеюсь… но знаю я,
Что завтра очередь моя!

1895

Люблю я блеклые цветы
Фиалок поздних и сирени,
Полунамеки, полутени
Повитой дымкой красоты.
Душа тревожная больна
И тихим сумраком объята,
Спокойной прелестью заката,
Грядущим сном упоена.
Что озарит огнем надежд?
Повеет радостью бывалой?
Заставит дрогнуть взмах усталый
Моих полузакрытых вежд?
Ничто. Ничто. Желаний нет.
Безвольно замерли моленья,
Смотрю с улыбкой утомленья
На жизнь, на суету сует.
Сокрыт туманом горный путь.
Стихает грусть, немеют раны.
Блажен, блажен покой нирваны,—
Уснуть… исчезнуть… утонуть…

Взор твой безмолвен — и всюду мгла;
Солнце закрыла ночь безотрадная,
Сердце, как небо, грусть обвила.
Но жду так кротко, верю так жадно я.

Ты улыбнёшься — и ярким днём
Жизнь озарится во мраке ненастия,
Радугой вспыхнет в сердце моём,
Смехом блаженства, трепетом счастия!

В моем незнаньи — так много веры
В расцвет весенних грядущих дней,
Мои надежды, мои химеры,
Тем ярче светят, чем мрак темней.

В моем молчаньи — так много муки,
Страданий гордых, незримых слез,
Ночей бессонных, веков разлуки,
Неразделенных, сожженных грез.

В моем безумьи — так много счастья,
Восторгов жадных, могучих сил,
Что сердцу страшен покой бесстрастья,
Как мертвый холод немых могил.

Но щит мой крепкий — в моем незнаньи
От страха смерти и бытия.
В моем молчаньи — мое призванье,
Мое безумье — любовь моя.

Мой светлый замок так велик,
Так недоступен и высок,
Что скоро листья повилик
Ковром заткнут его порог.

И своды гулкие паук
Затянет в дым своих тенет,
Где чуждых дней залетный звук
Ответной рифмы не найдет.

Там шум фонтанов мне поет,
Как хорошо в полдневный зной,
Взметая холод вольных вод,
Дробиться радугой цветной.

Мой замок высится в такой
Недостижимой вышине,
Что крики воронов тоской
Не отравили песен мне.

Моя свобода широка,
Мой сон медлителен и тих,
И золотые облака,
Скользя, плывут у ног моих.

Блистает день, и пурпурный, и ясный,
На высях гор.
Тебе пою; мне вторит хор согласный,
Воздушный хор.

Проснись, дитя! забудь ночные грезы,
Рассей мечты.
В твоем саду уже раскрылись розы, —
Проснись и ты!

Цветов любви в окно я набросаю
На грудь твою.
Тебя люблю, но страсть свою скрываю,
В душе таю.

И только в песне пламенной и нежной
Звучит она,
И льется песнь, как моря шум мятежный,
Тобой полна!

1895