Читать стихи Николая Александровича Львова
… И лист еще не распустился,
И снег не весь сошел с полей
В счастливой родине моей,
На талой ветке воцарился
Певец весенний соловей.
Напевом новым и приятным,
Равно уму и сердцу внятным,
Остановил меня — остановлял людей.
И чудо! в песне он своей
Так человеческим языком изъяснялся,
Как птичка та, что на беду
В Армидином саду
Ринальду пела: «Глуп, что там ты не остался,
Где мог беспошлинно гулять, любить и спать,
А ты поехал воевать
И бросил красоту, и царство, и кровать».
Но соловей, сосед мой, в песне отзывался
Не так-то, чтобы только спать;
Он песни петь велит, велит любить, пахать,
Однако ж столько лишь трудиться
Он учит нас,
Чтоб с Дашей порезвиться
Всегда остался добрый час,
С пороков он снимает маску,
Косым страстям острастку
Такую дал сосед,
Что ни одна пред ним ни тайно, ни в параде,
Ни просто, ни в наряде
Не смеет нос поднять. О нет!
Он внятно зависти, хотя языком новым
Сказал: «Тебя я не прошу,
Придешь — то я цепом вязовым…
И кости в землю запашу...»
Так просим милости, поди ж кто покажися:
Он в злых не милует ни звания, ни лет,
А добрым говорит: «О смертный! не крушися,
Люби, работай, веселися;
Престол блаженства весь сей свет».
Приятным голосом слова препровожденны
В лесу на эхах разнеслись;
Приятной истиной внушенны,
Отрадою в душе моей отозвались,
Сильнее сердце биться стало
И теплою чертой,
Как молния стрелой,
Состав проникнув мой,
Стремительно всю кровь в концы его послало,
Огонь в лицо, в глаза вступил,
Казалось, до того я в свете был не был.
Приятели! не я ли с вами
О том же все шумел и прозой и стихами?
Теперь с певцом скажу вам вновь,
Ханжам, брюзгам, хрычам к досаде,
Что счастие везде, что счастья нет лишь в аде,
И то, что не пришла туда еще Любовь;
Она ведь с нами здесь осталась,
А если б Дашинька, героиня твоя,
Красавица, умна, певица, плесея,
И к Вельзевулу показалась
Во всей красе своей —
Вся стая адская смиренно бы пред ней
Помостом подостлалась,
И там бы для утех открылся новый трон;
На нем бы Дашинька запела, заплясала,
Лучом веселости прогнала б вечну ночь.
Любовь торжественно курносу, адску дочь,
Чахотливую Смерть цветами б обратала,
Нагнула, оседлала
И выехала бы верхом из ада вон.
1790
С тех пор парнасские уроды
В пять пуд писать пустились оды
Продажным и тупым пером,
Как словом поразбогатели,
А напротив, пооскудели
Рассудком, вымыслом, умом.
В старинны времена, бывало,
В восторге оду пел певец,
Восторгом украшал начало,
Восторгом он венчал конец,
На оду бы в пять пуд и духу недостало.
Но оду в три строфы не так-то трудно спеть,
Вот что и завлекло меня в дурацку сеть,
О коей некогда мне толковал Рылеев,
Когда он браковал ученье без затеев,
Рассудку вопреки
Умно доказывал, что точно дураки
И те, что книги сочиняют,
И те, что их читают.
Я с глупа умного совета не приял,
Слеп будучи глазами,
Я счел, что я Гомер, и оду написал,
Чрез два, и в третий, и скачками;
Сегодня диктовал стихами,
А писарь чудну тварь сию образовал.
1793
Партесу не учен,
По службе оглашен,
В стихарь не посвящен,
Приходом обойден,
Гремящих благ лишен,
В летах несовершен,
Что дать возможет он?
На место благ мирских
И сытных и драгих
Он даст тебе трезвон.
А я посужу,
Сочтусь, погляжу,
Скажу,
Издержу,
В парчу наряжу,
В кутью посажу,
Сытой угожу.
1790
Сковали землю уж морозы,
И снег покрыл лице полей:
А я в жару любви моей,
Царицы меж цветов, красы природы всей,
Искал цветущей розы;
Но скоро ль кто красу с невинностью нашел?
Эрот тогда веленьем властным,
Дыханием небесным, страстным
В долине, на снегу вдруг розу произвел.
«Пускай, — сказал, — тобой познает
Утехи сей цветок младой;
Он для тебя рожден и расцветет тобой;
Пускай пожертвует красой
Любви и нежности одной.
От грубости пусть терн колючий защищает
Его красы, его покой».
Эрот сказал — цветок открылся,
Светильник страсти вспламенился;
Эрот тотчас… Эрот потом
На блюдичке златом
Несет и с стебельком
Ту розу, коей вид здесь сам изобразился,
Как я листок поцеловал,
Как вспомнил, как вздохнул: «Лети ты к ней», — сказал.
1796
«Приятель, как пройти поближе?» —
«Да, — встречный отвечал, — пониже».
Пошел туда один и, идучи, упал,
Куда другой послать не думал, не гадал,
Чего было и ожидать другого —
Слепой шел по следам глухого.
1790
Что, зачем ты прилетала,
Птичка, к Лизе под окно?
Лепетала, лепетала,
А все так, как я, одно.
Про любовь свою словечко
Что ль хотела ты сказать?
Как и впрямь, что лжет сердечко,
Нам про то не поболтать?
Иль ты, птичка голосиста,
Прислана к нам голубком
Посмотреть: голубка чиста
Не тоскует ли по нем?
Не тревожит ли разлука
Грустью дух, болезнью кровь?
Как прийтить к ней смеет скука?
На часах при ней любовь,
Строем игры вкруг и смехи,
А под крылышком у ней,
Посмотри… сидят утехи,
Дети нежной птички сей.
Бог любви ее лелеет,
А она лелеет нас,
Что с любовью ни затеет,
Все выходит в добрый час.
Полети, скажи! Но страстной
Что твой голос так уныл?
Иль орел тебя ужасной
Счастья и гнезда лишил?
Лишь остался б друг твой милой,
С ним несчастья в жизни нет.
Освежи свой взгляд унылой,
Птичка, не горюй, мой свет.
Я сама, как ты, страдала,
Злой гонимая судьбой;
Но здесь рай, свой свет сыскала,
Здесь и ты найдешь покой.
К нам лети, когтям орлиным
Не опасен счастья дом,
Мы под мягким, голубиным
Спрячемся у ней крылом,
Утренней тебя, душистой
Буду я поить росой
И кормить из уст зернистой,
Белоярою крупой.
Если, чувством восхищенну,
Я пролью слезу из глаз,
То и каплю ту священну,
Птичка, разделим меж нас.
Я цепочкой золотою
К счастью привяжу тебя,
Дом тебе из роз построю,
Пой, люби, живи, как я.
Но в сей жизни безмятежной
Помни слово ты мое:
«Не порви цепочки нежной,
Счастье перервешь свое».
1790
Мне и воздух грудь стесняет,
Вид утех смущает дух,
И приятных песен слух
Тяготит, не утешает,
Мне несносен целый свет,
* со мною нет.
Воздух кажется свежее,
Все милее в тех местах,
Вид живее на цветах,
Пенье птичек веселее
И приятен шум ручья
Там, где * моя.
Как она со мной простится,
То на свете все прости,
Вам, цветы, хоть не цвести,
Птички, вам хоть не трудиться,
Для меня несносен свет,
* со мною нет.
Если б век я был с тобою,
Ничего б я не просил,
Я бы всем везде твердил,
Счастие мое со мною,
Всех вас, всех счастливей я,
* со мной моя.
1800
[...]
Прискучил мужику свой век;
Коль несчастен человек!
О! Несчастная судьбина!
Злое счастье он бранил.
«Я в работе, как скотина, —
Он себе так говорил, —
Как был молод, без роптанья
Целый день в поле пашу;
Теперь детям в послушанья,
Я дрова с гумна ношу».
И ничем в сем состояньи он себя не утешал,
Только к небу он усердную молитву воссылал:
«Смерть, несчастливым отрада!
В бедну жизнь мою войди,
Будь мученьям ты награда
И меня не пощади».
Смерть свой страшный вид явила,
И его так вопросила:
«Ты зачем меня призвал?
Я то сделаю неложно».
Он на то ей отвечал:
«Снеси дров, если возможно».
1792
Солнышко садится,
Меркнет, меркнет день,
С гор цветов ложится
Мне на сердце тень.
Лестною мечтою
Сон меня прельстил,
Утренней росою
Путь я освежил.
Нина мне казалась
Лестным только сном,
Будто дожидалась
Там за ручейком.
Силой что ль какою
Чрез горы и лес
Как-то подо мною
Трудный путь исчез.
Тень и шум, движеньи
Ниной я считал,
В каждом ощущеньи
Нину я встречал.
Но и ждать коль мило,
Так можно ль пенять?
Лишь бы только было,
Кого было ждать.
1786
[...]
И доброе во мне пострелом,
В тебе казалось тишиной;
Я должен был уломан делом,
Ты приголублен быть судьбой.
1792
Осень темна наступает,
Уж пора бы и скучать,
Лес поблеклый лист роняет,
А с тобой, мой милый друг,
Поскучать нам недосуг.
1798
На розу
Посвященную любови
Розу окропим вином
И румяною сей розой
Увенчаем мы чело;
Будем пить с усмешкой нежной.
Роза — самый лучший цвет,
Роза — плод весенней неги,
Утешает и богов.
Мягки кудри украшает
Розами Кипридин сын,
Как с харитами он пляшет.
Увенчайте же меня,
И в твоих, о Бахус! храмах
Воспою на лире я.
С девою высокогрудой
Я под песни воспляшу,
В розовом венке красуясь.
Кто б ни был такой,
Ни слова, ни ногой,
Стой, стой!
Иль слушай, или пой,
Смотри, над головой
Твоею вьется рой,
Стой, стой!
Иль слушай, или пой.
Напев у нас простой.
Смотри над головой и проч.
1789
[...]
Во что труды употребить,
Писать желанье коль имею?
О Муза! тщись в том пособить,
Люблю тебя, сказать то смею,
Знать хочешь делать то на что?
Увидишь с слов начальных то.
1785
Слуга твой хвилой Львов
Услышать звон колоколов,
Увидеть пузыри и плошки,
Москву-тетеху впопыхах
По тюфильской дорожке
Приплыл на костылях
И у Николы поселился
В Воробине, на тех горах,
Где дом светлейшего затмился,
Живущего в благих делах!
В пустынных, но досель торж местах
Унылый некий дух возлег и водворился;
На падших я прилег листах,
На хладный камень облактился,
Глазами спрашивал, и общий был ответ:
«Нет!»
Сожитель пустоты нечистой,
В развалинах бродящий прах
Вещал мне едкостью речистой
Ничто прошедшего и в умственных глазах!
Зачем не он, а я остался?.
Без титла и заслуг
Опять на новый круг
Вдругорядь в тот же свет забрался?
И как в знакомых мне местах
Не вижу много лиц знакомых?
Что это все? Все прах да прах!
Все кучи камней… насекомых!
Иль стал могильник общий… Свет?
«Нет, —
Надежда в сердце отвечала, —
Неведом и конец нам вечности начала;
Доколь сестра моя Любовь
Блаженство смертных согревает,
Не разрушается ничто, не исчезает!
А старшая сестра дорогу освещает,
Где тлен одушевленный вновь,
Смиренным светом облеченной
И в вечность блага обрученной,
Красы неизреченной,
Бессмертие объемлет он,
Но распростерты длани.
Берет с дел добрых вечны дани
И повергает их Единому пред трон
Неколебимый,
Неописуемый, непостижимый,
Начало вещества и всех веществ конец.
Источник вечных благ и вечности венец
Сияет
И тебе как непреложный свет,
Ступай...» Так как-то сам собой,
Не знаю, мой
Или чужой
Сам выскочил ответ:
«Душа моя туда желает,
А телом бьют челом и говорят, что “нет”,
Что дальняя, дескать, дорога,
Что здесь кое-какая дружба есть,
Любви и много, много.
Там как-то будущая честь
Добро наличное теперь не заменяет.
Не можно ли повременить
И кой-как ниточки ссучить?
Постой, дай здесь поосмотрюся,
Дай, кой-что сделаю, поправлю, разочтуся,
Иному заплачу, другому дам взаймы.
(Сам только не возьму и ни из чьей сумы.)
А там, как делом надорвуся,
Устану… вдоволь налюблюся,
Поставлю жизни я чертой:
«Как скучно будет мне и дома,
Тогда мне этот свет худой».
Постой,
Дорога и в другой
Знакома.
Вечернею порой
Я в путь расположуся,
Сберусь и с силой и с умом,
Да к командиру всех челом
И в чистую отсель отставку попрошуся.
Потом
Раненько пробудяся,
Оденусь налегке и, Богу помоляся,
С любимыми прощусь
И только что с одной
Женой
Не разлучусь,
Но узел проглочу сердечной…
”Ребятушки, и здесь уж не гожусь!” —
Скажу, да сам и уплетусь,
Встряхнуся, встрепещусь,
К Любви превыспренний и вечной
На крыльях радостных взовьюсь
И, легок тем, что не боюсь,
Повыше, чем летал, пущусь,
Взыграю, закружусь
И сверху засмеюсь.
И пред Христом не усмирюсь —
Приелись, чай, и там уж пресных душ витушки.
Он видит так же мой порок,
Как душ смиренных. Прок не прок,
Так, кажется, на что мне четок побрякушки?
Тетехам-студеням в досаду,
В досаду деревяшкам, аду
В том мире поселюсь
И так в век века залюблюсь.
Аминь».
1777
Лопарь одет в кутну лохмату,
Но кафр копченый голопят,
Но чтоб кафтан был по климату,
По человечеству климат.
1791
Но витязь, в вечности живущий,
Скажи мне истину, не скрой,
Сей лавр блестящий и цветущий,
Который лоб геройский твой
Бессмертной славой осеняет,
Ужель и вправду затеняет
В унылой мудрости твоей
Потерю милостей, любви и красных дней?
1796
Дух мой томный ободрился,
Сладка мне надежда льстит,
Та краса, кем я пленился,
Нежный жар со мной делит.
Уж я больше не желаю,
На брегу здесь обретаю
Я любви моей предмет,
И, любя, любим сердечно,
Вот что счастие конечно,
Счастья в свете больше нет.
1790
Глагол таинственный небес!
Тебя лишь сердце разумеет;
Событию твоих чудес
Едва рассудок верить смеет.
Музыка властная! пролей
Твой бальзам сладкий и священный
На дни мои уединенны,
На пламенных моих друзей.
Как огнь, влечет, как гром, разит
Закон твоей всесильной власти;
Он чувства нежные родит,
Жестоки умягчает страсти.
Гармония! не глас ли твой
К добру счастливых убеждает,
Несчастных душу облегчает
Отрадной, теплою слезой?
Когда б подобить смертный мог
Невидимый и несравненный,
Спокойный сладостный восторг,
Чем души в горних упоенны —
Он строй согласный звучных тел
И нежных гласов восклицанье
На душу, на сердца влиянье
Небесным чувством бы почел.
Не ты ль с небес к нам в век златой,
Богиня нежных душ, спустилась?
Принесшая волшебства строй,
Жизнь смертных услаждать склонилась?
Ударил в воздух голос твой
Размером хитрым, неизвестным,
И тем же трепетом небесным
Сердца отозвались на строй.
Как роза в вешни времена
Хранит красы свои бесценны,
Так часто счастья семена,
В сердцах любовью насажденны,
Скрывает живость юных лет.
Как солнцем роза расцветает,
Твой глас так сердце растворяет,
И огнь любви слезой блеснет.
Да будет мне неведом ввек,
Жестокий, строгий, злополучной,
Несчастный, хладный человек,
Противник власти стройной, звучной,
Утехи не познает он!
Не встретит друга с восхищеньем,
Сердечным не почтит биеньем
Ни счастья плеск, ни скорби стон.
О сладкогласно божество!
На крыльях радости взвивайся,
Греми победы торжество,
В разящих звуках раздавайся,
Сердца и души восхищай!
Но к нам свирелью ниспустися,
Умильной, нежною явися
И к счастью смертных увещай.
1792
[...]
Но знатности его был батюшко причина:
Октавой он ревел полковничьего чина,
И невместимый глас
Унизил контрабас,
Затмил и заглушил и бубны и цимбалы,
За что и жалован от баса в генералы.
1790
Отколе, исполин спокойный,
Отколь, блестящий новый век,
Отколь, сын вечности достойный,
В короне звездной к нам притек
И воцарился между нами?
По снежным, блещущим коврам
Российским радостным сынам
Послал пути ко всем страна? м,
Усыпал пухом и звездами.
Успех венчал столетний бег,
Пролег знакомый путь блестящий,
И холод, всё досель мертвящий,
На труд подвижника возжег.
Огнем ланиты воспалились,
Сверкнула искра на очах,
Стопы на подвиг окрилились,
Засела сила в раменах.
Сплеснули витязи руками,
Глухой раздался некий гром,
Друг другу молвили глазами:
«Путь к славе нам пролег звездами!
Прости и мать, жена и дом!»
Напрасно мать, жена и дети
Терзают их слезами грудь.
Где зрят опаснее им сети,
Там к славе краткий видят путь.
Трещат стези под их стопами,
Объемлет холод их крылами,
Борей взвивает снег столпами;
Но русская кипяща кровь
Огнем их жилы напояет,
Герой летит… Остановляет
Его единая любовь.
Природы все чины страдают
Под бременем льдяных оков;
Одни сердца не замерзают
Российских огненных сынов.
Герой в борьбе с любовью, с славой,
Опасность видит он… но стыд
Любовны узы разрешает,
И узник сетует, вздыхает,
Взирает в поприще и всё позабывает;
Любовью воспален, ко славе он летит:
«В пристанище, — он мнит, — спокоен,
Когда б я дожил до конца,
Любовь! То был бы недостоин
Из роз сплетенного венца!»
Былинки вкруг деревьев вьются,
И розы с лаврами плетутся
Для пользы общей — общих сил.
Коль роза прелестию цвета
Здесь долу украшает свет,
Под сенью лавра в знойно лето
Надежнее она цветет.
Объемлет мягкими ветвями
И облекает красотами
Своей надежды твердой дом;
Уж покровенную листами
Не устрашит красу стрелами
Ни молния, ни град, ни гром.
Ты лавр сей непоколебимый,
Надежен, тверд, неустрашимый,
Избранно племя! храбрый росс!
Стремися в путь благословенный,
В путь, славой предков освященный,
Превыше всех племен вселенной
Твой бог главу твою вознес.
Твой жребий — жребий вожделенный!
Отважный подвиг — подвиг твой!
И труд твой славен и покой.
Дух мужества — твои все правы,
Стези твои — путь чести, славы:
Везде велик! везде герой!
И в нужде, в роскоши, в покое,
В игра? х твоих и в ратном строе
Единым сердцем говоря:
«Везде с венцем побед явлюся!
Везде, коль праведно, сражуся
За землю, церковь, за царя».
Исследуй кто россиян свойство,
Труды их, игры, торжества,
Увидит всяк: везде геройство
Под русским титлом удальства.
1802
[...]
Домашний зодчий ваш
Не мелет ералаш,
Что любит жить он с мужиками.
В совете с правыми душами
Жить
Пришлося как-то мне по нраву,
Двенадцать лет я пил отраву,
Которую тебе советую не пить
В том месте, где она все чувства отравляет.
Счастлив, кто этого хмельного не вкушает,
А я, бывало, пей, хоть морщися, да пей,
Блаженны при дворе Фингалы хладнокровны,
Что должность помнят и друзей;
Как дела нет, они спокойны,
А дело есть, так без затей
Откуда что возьмется;
На столике кое-каком,
На лоскутке кривым пером
Одною правдою прямое сладят дело.
Потом,
Святительско чело покрывши колпаком,
В чулан от людства ускользнувшись,
В тулупе с музой завернувшись,
И там с Кирсаною своей
Да два-три искренних друзей,
Схватя перо, настроя лиру,
В досаду мудрому безграмотному миру,
И с Богом, в добрый час,
Полезли на Парнас;
Но все без судорог, спокойно, равнодушно.
Нет, сердце моему уму
не так послушно.
Не мог я согласить двух недругов моих,
Мне добрые дела рассудок восхищали,
Дурные и покой, и нрав мой отравляли,
И выходило, что из них,
Ни первых, ни других
Окончить так, как должно,
Мне было невозможно,
Для должности мне день всегда казался мал,
А если я его не проводил с друзьями,
Для счастья моего я день тот потерял.
А здесь меж мужиками,
Не знаю отчего, я как-то стал умен,
Спокоен мыслями и нравом стал равен,
С надеждою ложусь, с утехой просыпаюсь,
С любовью выхожу, с весельем возвращаюсь,
Благословляючи на встретенье стократ
Станицу шумную троих моих ребят,
Которые растут здоровы, сильны, стройны;
Но были ль бы и здесь так дни мои спокойны,
Когда бы не был я на счастии женат?
1798
Из тонких южных туч
Блеснул со страхом луч
В потемки гордой ночи,
И мрачну нощи мочь
Прогнал сияньем прочь,
И ослепил нам очи,
Так что ночная тень
Стала нам в страхе день.
1777
Мужик разбогател,
Под печью клад нашел.
Мужик, пострел,
Хоть сер, да смел,
Богатым став, свой ум не съел
И за предел
Не залетел,
Мужик ведь не орел!
Став силен, предуспел
И на земле наделать дел,
Мужик с тех пор не пил, не ел.
Он деньги перечел,
На деньги сел,
Мешок надел,
Сидел, сидел…
И сидя уж, седой, на деньгах околел!
1800
Протекли те дни прекрасны,
Как я был всегда с тобой,
Когда зрели взоры страстны
Повсечастно образ твой,
Как уста твои вещали
Мне приятнейших тьмы слов
И улыбкой распаляли
Нежную к тебе любовь.
Но познай, сколь я страдаю,
Разлучен с тобой, мой свет,
Я томлюся, увядаю,
Как от жару вянет цвет;
И утехи, что прельщали
При тебе дух страстный мой,
Те источником печали
Стали мне в разлуке злой.
Все мне в горесть обратилось,
Пуст и тягостен стал свет,
Все печалию покрылось,
Нет утехи… тебя нет.
Жалким, кажется, стенаньем
Тебя кличет соловей,
Ропщет тихиим журчаньем,
Не зря образ твой, ручей.
С моей жалобой мешает
Горлиц свой печальный глас,
Эхо всюду повторяет:
Куда скрылася от нас
Та, которая прельщала
Сладким гласом, красота,
И собою украшала
Горестны сии места?
1792
[...]
Слепой очима, духом зрячий,
Любитель сельской красоты,
Друг истине и мне горячий,
Зачем меня опрыснул ты
Кастальской чистою водою,
Идущего мечты тропою
Лишаешь нужной слепоты,
В которой леший слух прельщает,
Червяк дорогу освещает
До самой поприща меты?
Меня было ошаломило…
Ударясь в стену головой
И став, как надобно, шальной,
Какой-то скользкою тропой
Я шел и долом и горой;
И так было мне любо было
В чаду, в тумане колесить!
За что ни попадя ловить
Ту непоседную, благую
Мадам летучую, нагую,
Пред коей жабой и ужом
Премудрый мир наш суетится;
А зелье перед ним вертится
Без оси беглым колесом
И к сотому остановится, —
И то на час прямым лицом.
Зовет Фортуной свет ученый
Сию мадам; но тут не тот
(Прости, Господь) у них расчет:
Они морочат мир крещеный!
Поверь мне, друг мой, это черт…
Помилуй, целый век вертится,
А голова не закружится,
Не поведет ей клином рот,
Всё хороша и всех прельщает,
Полсвета в обод загибает,
Полсветом улицу мостит,
И вихрем мир кутит, мутит,
И величает, и срамит,
Народ и грабит, и дарит.
Вчера кто к солнцу возносился,
По милости ж ее явился
Повержен в лужу и лежит;
Лежит и, изумлен, зевает,
Как в грязь попал, не понимает
И думает еще, что спит.
Сторонний умница дивится,
Знакомого узнать боится,
От мараных друзей странится,
И думает: не черт их нес;
А завтра там же очутится.
Кольцом и умница кружится,
Затем, что ум и наг и бос.
«Фортуны для богатства жаждут,
В богатстве счастье видит свет.
От счастия бегут и страждут
И ищут там, его где нет», —
Я так подумал и очнулся,
Из Талыжни черпнул воды,
Умылся, проглянул, встряхнулся,
Аи, батюшки, беды, беды!
Куда меня нелегка сила
В чаду обманом затащила?
Отколь молитвой, ни крестом
Никто не может отбожиться,
Лежать в грязи или кружиться
Обязан каждый колесом.
Зачем? да мне зачем метаться?
Мне шаркать, гнуться и ломаться!
Ты, право, сослепу не в лад определил;
Лишь был бы я здоров и волен,
Я всем богат и всем доволен,
Меня всем Бог благословил:
Женил и дал мне всё благое.
Я счастье прочное, прямое
В себе иль дома находил
И с ним расстаться не намерен!
Я истинно, мой друг, уверен,
Что ежели на нас Фортуны фаворит
(В котором сердце бы не вовсе зачерствело)
В Никольском поглядит,
Как, песенкой свое дневное кончив дело,
Сберемся отдохнуть мы в летний вечерок
Под липку на лужок,
Домашним бытом окруженны,
Здоровой кучкою детей,
Веселой шайкою нас любящих людей,
Он скажет: «Как они блаженны,
А их удача не кружит!
Мое вертится всё, их счастие лежит.
У счастья своего с заботами моими
Стоять я должен на часах;
Как Лыска добрая, их счастие за ними
Гоняется во всех местах,
Усталости не знает,
Работает и припевает,
А в праздник пляшет как велят,
Не дремлет, как оне и спят!
Ну если б я вздремал, Фортуна бы заснула,
Нет, видно, ты меня, удача, обманула,
Ведь я для счастия тебя, мадам, искал;
А ты меня пустым набатом оглушила,
Дурманом окормила,
Гнилушкой осветила.
Я счастья не вкусил, а сед и дряхл уж стал,
На воина того похож я стал с тобою,
Что трудным ремеслом, войною,
Под старость нажил хлеб;
Но есть его пришел без зуб, без рук и слеп.
И я всё приобрел (признаться),
Чем можно сча? стливым, довольным показаться;
Но чувство потерял, которым наслаждаться
И в неимуществе умеет человек.
Что был мой век?
Туман. Что счастие? Мечта.
Что должность первая из важных? Суета.
Она опасностью мой разум обуяла
И радости прямой к душе не допускала;
Восторг ни каплей слез любви не оросил,
Ни искрой дружба кровь мою не согревала,
Меняя всё на всё, я сердце износил,
А к добродетели я потерял и веру.
Холодность до того мне сердце облегла,
Что делал только по примеру
Без удовольствия и добрые дела.
Но добрым я рожден и счастливым быть стою.
О православные! я заклинаю вас
Сей добродетелью святою,
Которой вам не чужд, конечно, сладкий глас.
Возьмите, что хотите,
Но к человечеству меня вы приютите
И, чувство отворя,
Мне душу отведите,
С природой помиря.
Быть может, как весна с любовью возвратится,
Чувствительность и я опять приобрету,
Мой дух унылый оживится
И сердцу сообщит природну теплоту,
Которой прелести поднесь я вспоминаю!
Я впечатления еще не потерял,
Как в сельской простоте с любовию одною
Я радости обнять не мог моей душою.
Мой голос, взгляд и шаг изображал,
Что в сердце, не в уме я счастие питаю.
Теперь хочу вздохнуть; но, напротив, зеваю
Средь почестей, забав, как будто век не спал».
Но я разнежился — язык сей непритворный
И в штат не положен придворный;
Там глупость значится под титлом простоты,
Там сеном кормят тех, кто зелень да цветы
Паркетам травчатым предпочитает.
Придворный вне двора и счастия не знает!
И если б улещать меня он эдак стал,
Вельможа сей шпынем бы, право, показался.
В ответ бы я ему ту басню прочитал,
Которой смысл давно в душе мне начертался:
«В игольное ушко верблюду не пройтить,
Фортуны детищу с природою не жить»;
И счастья не вкусить прямого,
Затем что матушка чрезмерно бестолкова,
По матушке пошел и весь их знатный род,
И кто из них счастлив, тот в их семье урод.
Прочти в сей басенке (не говоря дурного),
Как зелье и тогда дела
Свои вела,
Как с счастием она на пустоши жила.
1790
[...]
Чок, чок,
Чок, чок,
Чеботок,
Ты зачем не звончат, не легок? (2 раза)
Стебелек,
Что прилег
Твой цветок,
Иль сидел на тебе мотылек?
Чок, чок, чок, чок, чеботок,
Иль сидел на тебе мотылек?
Иль сидел на тебе мотылек,
Иль пришел мой дружок
На лужок?
Чок, чок и проч.
На лужке был лесок
Невысок,
А в нем тек
Ручеек
Крутоберег.
Чок, чок и проч.
Недалек, недалек
Вечерок:
Я урвусь на часок,
Где дружок.
Чок, чок и проч.
Я возьму уголек
В плетешок
И пойду на лужок
Поперек.
Чок, чок и проч.
Вдруг махнул ветерок
В уголек,
Огонек
Мой зажег
Плетешок.
Чок, чок и проч.
Потемнел, потемнел вечерок,
Потерялся следок
На лужок.
Чок, чок и проч.
Потерялся следок
На лужок,
Не дождался цыганку
Дружок.
Чок, чок и проч.
Мне денек этот был
Не легок,
Осердился мой миленький дружок.
Чок, чок и проч.
1789
[...]
Двадцать градусов морозу…
Я в горячке третий день…
В ноябре живую розу
На Сенной родил Олень,
И безрогий, неказистой,
Доказать зверек сей мог
То своей голубке чистой,
Что он муж ей, хоть без рог.
Но без рог! о друг, ты свету
Станешь странный шиш казать,
Мужнюю не зря примету,
Кто нас мужем станет звать?
Что такое есть венчаться?
Украшать венцом чело,
Чем же мужу отличаться,
Как чело у нас голо?
Как венец сей налагают
Честна камня в страстный час,
Тут под титлом намекают
То, чем Бог обидел нас:
Знаменитыми мужами
Он нас быть не осудил,
Но камолыми скотами
В угол счастья заключил,
Дал свободу веселиться,
Скромно и покойно жить,
Целый круглый век любить,
О пустом не суетиться,
Да проходит уж и век,
Где рогами в знать втесниться
Может честный человек.
И тебе, знать, не удастся
Гербом, имя, величаться,
Шлемом знатности блестить,
Как тебе не подмощаться,
Как Олениным не зваться,
Но Оленем век не быть.
1789
Осенне времечко настало.
Не пой, унылый снегирек!
Не пой, как ты певал бывало,
Не пой, мой добренький дружок!
Пускай павлин, хвостом пушистый,
Своею славится трубой!
Петух и ночью голосистый,
А ты, мой друг снегирь, не пой.
Их песни и сердца железны
Почувствуют огромный глас!
Души твоей напевы нежны…
Не пой, мой друг снегирь, на час.
Осенне времечко настало.
Не пой, унылый снегирек!
Не пой, как ты певал бывало,
Не пой, мой добренький дружок!
Зима недолго уж продлится,
С тобой тогда затянем вновь,
Весна ведь петухов боится,
Твой голос призовет любовь.
А с нею всё, всё встрепенется,
Земля растает и моря,
И роза к васильку прижмется,
Придут послушать снегиря.
Осенне времечко настало.
Не пой, унылый снегирек!
Не пой, как ты певал бывало,
Не пой, мой добренький дружок!
1780
[...]