Стихи Владимира Владимировича Маяковского

К России с миром тянется рукой,
а полякам винтовки подает другой

1920, июнь-июль

1.
Тамбовская губерния заготовила 15 500 000 яиц.

2.
А Украина — всего 4 860 590.

3.
А должна бы Украина заготовить много больше других губерний.

4.
Отчего мало?

5.
Оттого, что на Украине война.

6.
Украине пришлось не продовольствие заготовлять,

7.
а снаряды.

8.
Что же делать, чтобы быть сытым?

9.
Добить зачинщика последней войны — барона Врангеля.

1920, октябрь

У попов под гривой зуд…
Взять министров им с кого?
Бросьте!
Скоро вывезут
и вас
и папу римского!!
1919 г.

Выходи,
разголося?
песни,
смех
и галдеж,
партийный
и беспартийный —
вся
рабочая молодежь!
Дойди,
комсомольской колонны вершина,
до места —
самого сорного.
Что б не было
ни одной
беспризорной машины,
ни одного
мальчугана беспризорного!
С этого
понедельника
ни одного бездельника,
и воскресение
и суббота
понедельничная работа.
Чините
пути
на субботнике!
Грузите
вагоны порожненькие!
Сегодня —
все плотники,
все
железнодорожники.
Бодрей
в ряды,
молодежь
комсомола,
киркой орудующего.
Сегодня
новый
кладешь
камень
в здание будущего.
1927 г.

1.
Если победим опасность вон ту
[140]
—

2.
этой не забудь ты
[141]
.

3.
Если уничтожишь разруху дотла,

4.
вырастет Коммуна ясна и светла.

1920, ноябрь

Штыками
двух столетий стык
закрепляет
рабочая рать.
А некоторые
употребляют штык,
чтоб им
в зубах ковырять.
Все хорошо:
поэт поет,
критик
занимается критикой.
У стихотворца —
корытце свое,
у критика —
свое корытико.
Но есть
не имеющие ничего,
окромя
красивого почерка.
А лезут
в книгу,
хваля
и громя
из пушки
критического очерка.
А чтоб
имелось
научное лицо
у этого
вздора злопыха? нного —
всегда
на столе
покрытый пыльцой
неразрезанный том
Плеханова.
Зазубрит фразу
(ишь, ребятье!)
и ходит за ней,
как за няней.
Бытье —
а у этого — еда и питье
определяет сознание.
Перелистывая
авторов
на букву «эл»,
фамилию
Лермонтова
встретя,
критик выясняет,
что? он ел
на первое
и что? — на третье.
— Шампанское пил?
Выпивал, допустим.
Налет буржуазный густ.
А его
любовь
к маринованной капусте
доказывает
помещичий вкус.
В Лермонтове, например,
чтоб далеко не идти,
смысла
не больше,
чем огурцов в акации.
Целые
хоры
небесных светил,
и ни слова
об электрификации.
Но,
очищая ядро
от фразерских корок,
бобы —
от шелухи лиризма,
признаю,
что Лермонтов
близок и дорог
как первый
обличитель либерализма.
Массам ясно,
как ни хитри,
что, милюковски юля,
светила
у Лермонтова
ходят без ветрил,
а некоторые —

? и без руля

*

.

Но так ли
разрабатывать
важнейшую из тем?
Индивидуализмом пичкать?
Демоны в ад,
а духи —
в эдем?
А где, я вас спрашиваю, смычка?
Довольно
этих
божественных легенд!
Любою строчкой вырванной
Лермонтов
доказывает,
что он —
интеллигент,
к тому же
деклассированный!
То ли дело
наш Степа
— забыл,
к сожалению,
фамилию и отчество, —
у него
в стихах
Коминтерна топот…
Вот это —
настоящее творчество!
Степа —
кирпич
какого-то здания,
не ему
разговаривать вкось и вкривь.
Степа
творит,
не затемняя сознания,
без волокиты аллитераций
и рифм.
У Степы
незнание
точек и запятых
заменяет
инстинктивный
массовый разум,
потому что
батрачка —
мамаша их,
а папаша —
рабочий и крестьянин сразу. —
В результате
вещь
ясней помидора
обволакивается
туманом сизым,
и эти
горы
нехитрого вздора
некоторые
называют марксизмом.
Не говорят
о веревке
в журнале повешенного
не изменить
шаблона прилежного.
Лежнев зарадуется —
«он про Вешнева».
Вешнев
— «он про Лежнева».

19/IV-26 г.

(На этот счет замечания разные)
ДЕЙСТВУЮТ:
1. Театр Сатиры.
2. Обжора.
3. Еще обжора.
4. Отец.
5. Мать.
6. Дитё.
7. Еще дитё.
8. Пьяница.
9. Еще пьяница.
10. Рабочий.
11. Еще рабочий.
12. Новый год.

Сцена:
1) пасхальный стол,
2) елка,
3) новогодний стол,
4) все вместе.

Театр Сатиры

Интереснейшая пьеса.
Поучительного тут!..
Не бывало представления более разнообразного.
Вас
сейчас
от буржуазных праздников
проведут
к тому,
как надо пролетарские праздновать.
Такое настроение у меня
весеннее,
что вот
возьму
и облаю воскресение.

Раздвигает занавес. Первый обжора принимает к столу второго обжору.

Первый

Пожалте, пожалте!
Христос воскрес!

Второй

Воистину воскрес!

Первый

Присядем
по христианскому обычаю.

Второй

Иван Иванович,
где вы такой окорочище достали?
Прямо не свиную ногу,
а бычью!

Первый

Итак, господа,
воскрес Христос-та!

Второй

Икорочки б тоже
не дурно для такого тоста!

Первый

Да, господа,
воскрес он,
сущий во гробех!

Второй

Ну и поросятина у вас!
Эх!

Первый

Дай бог, чтоб чаще у нас так воскресало!

Второй

Съедим
по этому поводу
ветчинки
с фунтиком сала!

Первый

Да, господа,
распяли было
ироды
господа нашего
Иисуса Христа.

Второй

Кулич —
одно восхищение!
Что это он, ей-богу,
поесть не дает!
Со своим Христом пристал!

Первый

Воскресло-то оно воскресло, —
а брюхо
уже
не умещается в кресло.

Второй

Что это с брюхом делается?
Ой, ой,
ой, ой, ой, ой!
Больше не пускать воскресать!
Городовой,
городовой!

Театр Сатиры

(давая занавес и после реплики раздвигая опять)

Чтоб никто не увидел дальнейшее,
занавески занавесим
самые длиннейшие.
Теперь
по поводу рождества Христова.
По поводу елки
замечания —
тоже не менее колки.
Итак,
начнем показывать,
как
празднуют рождество.
Возьмем чистенькую комнату
и притащим в нее
большущий
грязнейший
еловый ствол.
Мимоходом
поломаем что-нибудь
из статуэток
и из мебели,
чтоб, проклятые,
зря на дороге не? были.
А теперь —
— атууу!
Плюньте
и на воздух,
и на покой,
и на чистоту!

Вокруг елки становятся два детеныша, входят муж и жена с подарками.

Муж

Здрасте, детки!

Жена

Здрасте, душки!
Я принесла вам
рождественские игрушки.

Муж

Ну, поросята,
делать нечего, —
принес
и бенгальские огни
и свечи вам.

Вместе

Ну, детишки, —
ну, детки, —
сегодня
Христос рождается.
И поэтому
заранее
вам
на дерево,
на все ветки
навешу всевозможнейшей дряни я.

Навешивая украшения, раскидывают елочный сор, в котором тонут постепенно дети.

Дети

Папочка!
Мамочка!
довольно, —
дух сперло.
Тонем,
папочка!
Уже по горло!

Муж

Молчать,
пока не зароетесь по макушки!
Вот вам еще,
еще
и еще сор
из хлопушки.

Дети

Боженька, спаси!
Ангел хранитель, вывози!
Тонем, бедные,
утопаем в грязи!

Муж

(зажигая какую-то ракету и бенгальский огонь)

Ага,
орете?
Я вас
подарками задарю!
Вот еще
бенгальской серы
понапущу в ноздрю!

Муж и жена, окончив дело, уходят.

Муж

Здоровую елку устроили, —
не развеселю детишек я ли?
Еще лучше, чем в прошлом году,
нагрязнили и навоняли.

Театр Сатиры

(давая занавес и после реплики подымая опять)

Детишек ради,
Христа ради ли, —
только
здорово
господа эти
тут нагадили.
Не будем распространяться в словесном звоне.
Ясно —
праздник сора и вони.
Хотите,
просмотрим еще один?
Может быть,
вам угоднее
празднование новогоднее?

Первый пьяница и второй за столом, постепенно напиваясь.

Первый

Господа,
в эту
новогоднюю встречу
разрешите
обратиться к вам
с торжественнейшей речью.
Итак, господа,
прошел еще годочек.
На пороге новой жизни
займемтесь подведением культурных итогов,
сверкой,
сводкой.

Второй

Правильно,
с водкой, —
займемся с водкой!

Первый

Только одну!

(Наливает рюмку за рюмкой.)

Второй

Еще одну!

Первый

Последнюю!

Второй

Единственную!

Вместе

Еще по одной!

Второй

(рассматривая графин опустевший)

Здорово!
Как будто
специально просушивали дно ей.

Первый

Довольно!
Пора думать о мере-с!

Второй

Правильно, —
перейдем на херес.

Первый

Ну, что ж, —
херес так херес.

Пьют.

Второй

Ну,
напились и этой влагой!

Первый

А не заняться ли нам малагой?

Второй

Смотрю я
на эту вот рыбку,
и жа-а-алко мне ее,
прямо — вот!
Пустим ее в шампанское!

(Старается зажать сельдя в бутыль с шампанским.)

Пусть живет.

Первый

Не пускайте —
сдохнет.
У меня определенный взгляд:
шампанское —
это яд.

Второй

Вы, может, скажете,
что я-де
ничего не понимаю
ни в химии,
ни в яде?

(Берет первого за бороду.)

Первый

Ах,
так вы меня оскорблять,
так вы
меня за бороду!
Раз
в морду!

Вместе

(входящему Новому году с огромными часами)

Ты что же врываешься в чужое помещение?

Новый год

Я —
Новый год.

Вместе

Какой такой Новый год?
Я тебе покажу,
как лезть без разрешения!
Вот!

(Бутылью по Новому году.)

Театр Сатиры дает занавес и сейчас же раскрывает его. Комната та же, но здесь и охающие обжоры, и елочный сор, и вповалку пьяницы. Пока занавес не раскрыт, проходят оба пьяницы, завязанные.

Театр Сатиры

Новый год
праздник водки.
Не будем моральные разводить разводки.
Но
для правильной оценки
задержим вас
только на минуточку
вот на этой сценке.

Первый

Иван Иванович!
О господи!
Кто это вас так аннулировал?
Глаз в фонарях,
бороду вырвал…

Второй

Не было печали,
да Новый год встречали.

Театр Сатиры

Теперь
старые праздники на смарку,
за небо забросили театры арку.
Ломая и строя,
строя и ломая,
отпразднуем Первое мая.

Двое рабочих входят с двух сторон с метелками и ведрами.

Первый

Тут не с метелкой,
не с ведром приходить, —
надо
Нил разлить на Ниле.
Ишь, как загрязнили.

Второй

Н-да,
от этой работы
уйдешь потненький.

(Зацепил метлой физиономию пьяницы. Тот замычал.)

Что?
Не нравятся наши субботники?

Второй пьяница приподнялся и смотрит осоловелыми глазами, стоя на четвереньках.

Первый

Вставай,
чего раскарячился телкой!

Второй

А ну,
шибани-ка его, товарищ, метелкой!
Бейся с грязью!

Первый

Мети и пой!

Оба

(метут)

И это будет последний
и решительный бой…

1.
Живой труп.

2.
Три сестры.

3.
Не в свои сани не садись.

4.
Не все коту масленица.

5.
Жизнь за царя.

6.
Братья разбойники.

1920, июль

Нетрудно, ландышами дыша,
писать стихи на загородной дачке.
А мы не такие.
Мы вместо карандаша
взяли в руки
по новенькой тачке.
Господин министр,
прикажите подать!
Кадет, пожалте, садитесь, нате.
В очередь!
В очередь!
Не толпитесь, господа.
Всех прокатим.

Всем останется — и союзникам и врагам.
Сначала большие, потом мелкота.
Всех по России
сквозь смех и гам
будем катать.

Испуганно смотрит
невский аристократ.
Зато и Нарвская,
и Выборгская,
и Охта Нарвская, Выборгская и Охта — окраины Петрограда, промышленные зоны
стократ
раскатят взрыв задорного хохота.

Ищите, не завалялась ли какая тварь ещё?
Чтоб не было никому потачки.
Время не ждёт,
спешите, товарищи!
Каждый берите по тачке!

1.
«Голодаем» — весть.

2.
Хлеб есть.

3.
Сумей привезть

4.
и будешь есть.

1920, сентябрь

Ещё старухи молятся,
в богомольном изгорбясь иге,
но уже
шаги комсомольцев
гремят о новой религии.
О религии,
в которой
нам
не бог начертал бег,
а, взгудев электромоторы,
миром правит сам
человек.
Не будут
вперекор умам
дебоширить ведьмы и Вии —
будут
даже грома?
на учете тяжёлой индустрии.
Не господу-богу
сквозь воздух
разгонять
солнечный скат.
Мы сдадим
и луны,
и звезды
в Главсиликат.
И не будут,
уму в срам,
люди
от неба зависеть —
мы ввинтим
лампы «Осрам»
небу
в звездные выси.
Не нам
писанья священные
изучать
из-под попьей палки.
Мы земле
дадим освящение
лучом космографий
и алгебр.
Вырывай у бога вожжи!
Что морочить мир чудесами!
Человечьи законы
— не божьи! —
на земле
установим сами.
Мы
не в церковке,
тесной и грязненькой,
будем кукситься в праздники наши.
Мы
свои установим праздники
и распразднуем в грозном марше.
Не святить нам столы усеянные.
Не творить жратвы обряд.
Коммунистов воскресенье —
25-е октября.
В этот день
в рост весь
меж
буржуазной паники
раб рабочий воскрес,
воскрес
и встал на? ноги.
Постоял,
посмотрел
и пошёл,
всех религий развея ига.
Только вьётся красный шёлк,
да в руке
сияет книга.
Пусть их,
свернувшись в кольца,
бьют церквами поклон старухи.
Шагайте,
да так,
комсомольцы,
чтоб у неба звенело в ухе!

У меня растут года,
будет и семнадцать.
Где работать мне тогда,
чем заниматься?
Нужные работники —
столяры и плотники!
Сработать мебель мудрено:
сначала
мы
берём бревно
и пилим доски
длинные и плоские.
Эти доски
вот так
зажимает
стол-верстак.
От работы
пила
раскалилась добела.
Из-под пилки
сыплются опилки.
Рубанок
в руки —
работа другая:
сучки, закорюки
рубанком стругаем.
Хороши стружки —
желтые игрушки.
А если
нужен шар нам
круглый очень,
на станке токарном
круглое точим.
Готовим понемножку
то ящик,
то ножку.
Сделали вот столько
стульев и столиков!

Столяру хорошо,
а инженеру —
лучше,
я бы строить дом пошел,
пусть меня научат.
Я
сначала
начерчу
дом
такой,
какой хочу.
Самое главное,
чтоб было нарисовано
здание
славное,
живое словно.
Это будет
перед,
называется фасад.
Это
каждый разберет —
это ванна,
это сад.
План готов,
и вокруг
сто работ
на тыщу рук.
Упираются леса
в самые небеса.
Где трудна работка,
там
визжит лебедка;
подымает балки,
будто палки.
Перетащит кирпичи,
закаленные в печи.
По крыше выложили жесть.
И дом готов,
и крыша есть.
Хороший дом,
большущий дом
на все четыре стороны,
и заживут ребята в нем
удобно и просторно.

Инженеру хорошо,
а доктору —
лучше,
я б детей лечить пошел,
пусть меня научат.
Я приеду к Пете,
я приеду к Поле.
— Здравствуйте, дети!
Кто у вас болен?
Как живете,
как животик? —
Погляжу
из очков
кончики язычков.
— Поставьте этот градусник
под мышку, детишки.-
И ставят дети радостно
градусник под мышки.
— Вам бы
очень хорошо
проглотить порошок
и микстуру
ложечкой
пить понемножечку.
Вам
в постельку лечь
поспать бы,
вам —
компрессик на живот,
и тогда
у вас
до свадьбы
все, конечно, заживет.

Докторам хорошо,
а рабочим —
лучше,
я б в рабочие пошел,
пусть меня научат.
Вставай!
Иди!
Гудок зовет,
и мы приходим на завод.
Народа — уйма целая,
тысяча двести.
Чего один не сделает —
сделаем вместе,
Можем
железо
ножницами резать,
краном висящим
тяжести тащим;
молот паровой
гнет и рельсы травой.
Олово плавим,
машинами правим.
Работа всякого
нужна одинаково.
Я гайки делаю,
а ты
для гайки
делаешь винты.
И идет
работа всех
прямо в сборочный цех.
Болты,
лезьте
в дыры ровные,
части
вместе
сбей
огромные.
Там —
дым,
здесь —
гром.
Гро-
мим
весь
дом.
И вот
вылазит паровоз,
чтоб вас
и нас
и нес
и вез.

На заводе хорошо,
а в трамвае —
лучше,
я б кондуктором пошел,
пусть меня научат.
Кондукторам
езда везде.
С большою сумкой кожаной
ему всегда,
ему весь день
в трамваях ездить можно.
— Большие и дети,
берите билетик,
билеты разные,
бери любые —
зеленые,
красные
и голубые.-
Ездим рельсами.
Окончилась рельса,
и слезли у леса мы,
садись
и грейся.

Кондуктору хорошо,
а шоферу —
лучше,
я б в шоферы пошел,
пусть меня научат.
Фырчит машина скорая,
летит, скользя,
хороший шофер я —
сдержать нельзя.
Только скажите,
вам куда надо —
без рельсы
жителей
доставлю на дом.
Е-дем,
ду-дим:
«С пу-ти
уй-ди!»

Быть шофером хорошо,
а летчиком —
лучше,
я бы в летчики пошел,
пусть меня научат.
Наливаю в бак бензин,
завожу пропеллер.
«В небеса, мотор, вези,
чтобы птицы пели».
Бояться не надо
ни дождя,
ни града.
Облетаю тучку,
тучку-летучку.
Белой чайкой паря,
полетел за моря.
Без разговору
облетаю гору.
«Вези, мотор,
чтоб нас довез
до звезд
и до луны,
хотя луна
и масса звёзд
совсем отдалены».

Летчику хорошо,
а матросу —
лучше,
я б в матросы пошел,
пусть меня научат.
У меня на шапке лента,
на матроске
якоря.
Я проплавал это лето,
океаны покоря.
Напрасно, волны, скачете —
морской дорожкой
на реях и по мачте
карабкаюсь кошкой.
Сдавайся, ветер вьюжный,
сдавайся, буря скверная,
открою
полюс
Южный,
а Северный —
наверное.

Книгу переворошив,
намотай себе на ус —
все работы хороши,
выбирай
на вкус!

1.
Новый белогвардейский фронт есть.

2.
Новый царь
[212]
на крестьянство хочет насесть.

3.
По этому знаку

двинулись в атаку.

4.
Впереди идет Тульская.

5.
За ней Орловская.

6.
За Орловской — Курская.

7.
А остальные раскачиваются пока,

8.
только с полатей подымают бока.

9.
Лишь сорок вагонов в сутки удается везти.

10.
Мы должны до 400 ежедневных довести.

11.
А кто бежит от повинности и работ,

12.
ясно — дезертир и шкурник тот.

1921 август

1.
Эй!

Шахтер-приискатель!

2.
Раньше

золото твое
шло буржуям в брючки.

3.
Раньше

золото твое
украшало буржуек ручки.

4.
А сам ты

ходил гол.

5.
И все-таки работал,

работал
и работал, как вол.

6.
Теперь

республика золото берет.

7.
Для того,

чтоб буржуям заткнуть рот.

8.
Чтоб разбойники не напали

на твой дом,

9.
чтоб Россия

мирным занялась трудом.

10.
На золото получим машины.

11.
Машинами твое же хозяйство возродится.

12.
Будет на тебя работать,

чтоб ты насытиться смог,
чтоб ты же мог рядиться.

13.
Золото пойдет на то,

чтоб тебя же спасти от нищеты.

14.
Шахтер!

Отчего же лодырничаешь ты?

1921, январь

1.

Динь, динь, дон, динь, динь, дон,

день ужасных похорон
[156]
.

2.

Спекулянты к гробу льнут —
где теперь я спекульну?

3.

Впереди рыдает поп —
мать-кормилицу-то хлоп!

4.

Папиросник —
в плач слюнявый —
негде драть с них шкуры «Явой».

5.

Начинают бабы выть —
солью некого травить.

6.

Плачет сухарева рать —
а с кого мильоны драть…

7.

Лишь в сторонке встал рабочий,
встал рабочий и хохочет…

8.

Смейся всяк, кто нищ и гол, —

загоняют в спину кол
[157]
.

1920, декабрь

1.
В России — разруха.

2.
Транспорт сломан.

3.
Ты должен подумать, как выйти из этого положения.

4.
Делай предложения!

1921, январь

Жил-был король английский,
весь в горностай-мехах.
Раз пил он с содой виски —
вдруг —
скок к нему блоха.
Блоха?
Ха-ха-ха-ха!

Блоха кричит: «Хотите,
Большевиков сотру?
Лишь только заплатите
побольше мне за труд!»
За труд? блохи?
Хи-хи-хи-хи!

Король разлился в ласке,
его любезней нет.
Дал орден ей «Подвязки»
и целый воз монет.
Монет?
Блохе?
Хе-хе-хе-хе!

Войска из блох он тоже
собрал и драться стал.
Да вышла наша кожа
для блошьих зуб толста.
Для зуб блохи!
Хи-хи-хи-хи!

Хвастнул генерал немножко —
красноармеец тут…
схватил блоху за ножку,
под ноготь — и капут!
Капут блохе!
Хе-хе-хе-хе!

У королей унынье.
Идём, всех блох кроша.
И, говорят, им ныне
не платят ни гроша
Вот и конец блохи.
Хи-хи-хи-хи!

(ШУТКА)
Известно:
буржуй вовсю жрет.
Ежедневно по поросенку заправляет в рот.
А надоест свиней в животе пасти —
решает:
— Хорошо б попостить! —
Подают ему к обеду да к ужину
то осетринищу,
то севрюжину.
Попостит —
и снова аппетит является:
буржуй разговляется.
Ублажается куличами башенными
вперекладку с яйцами крашеными.
А в заключение —
шампанский тост:
— Да здравствует, мол, господин Христос! —
А у пролетария стоял столетний пост.
Ел всю жизнь селедкин хвост.
А если и теперь пролетарий говеет —
от говений от этих старьем веет.
Чем ждать Христов в посте и вере —
религиозную рухлядь отбрось гневно
да так заработай —
чтоб по крайней мере
разговляться ежедневно.

Мораль для пролетариев выведу любезно:
Не дело говеть бедным.
Если уж и буржую говеть бесполезно,
то пролетарию —
просто вредно.

В любом учреждении
есть подхалим.
Живут подхалимы,
и неплохо им.
Подчас молодежи,
на них глядя,
хочется
устроиться —
как устроился дядя.
Но как
в доверие к начальству влезть?
Ответственного
не возьмешь на низкую лесть.
Например,
распахивать перед начальством
двери —
не к чему.
Начальство тебе не поверит,
не оценит
энергии
излишнюю трату —
подумает,
что это
ты —
по штату.
Или вот еще
способ
очень грубый:
трубить
начальству
в пионерские трубы.
Еще рассердится:
— Чего, мол, ради
ежесекундные
праздники
у нас
в отряде? —
Надо
льстить
умело и тонко.
Но откуда
тонкость
у подростка и ребенка?!
И мы,
желанием помочь палимы,
выпускаем
«Руководство
для молодого подхалимы».
Например,
начальство
делает доклад —
выкладывает канцелярской премудрости
клад.
Стакан
ко рту
поднесет рукой
и опять
докладывает час-другой.
И вдруг
вопль посредине доклада:
— Время
докладчику
ограничить надо! —
Тогда
ты,
сотрясая здание,
требуй:
— Слово
к порядку заседания!
Доклад —
звезда средь мрака и темени.
Требую
продолжать
без ограничения времени! —
И будь уверен —
за слова за эти
начальство запомнит тебя
и заметит.
Узнав,
что у начальства
сочинения есть,
спеши
печатный отчетишко прочесть.
При встрече
с начальством,
закатывая глазки,
скажи ему
голосом,
полным ласки:
— Прочел отчет.
Не отчет, а роман!
У вас
стихи бы
вышли задарма!
Скажите,
не вы ли

автор «Антидюринга»

*

?

Тоже
написан
очень недурненько. —
Уверен будь —
за оценки за эти
и начальство
оценит тебя
и заметит.
Увидишь:
начальство
едет пьяненький
в казенной машине
и в дамской компанийке.
Пиши
в стенгазету,
возмущенный насквозь:
«Экономия экономии рознь.
Такую экономию —
высмейте смешком!
На что это похоже?!
Еле-еле
со службы
и на службу,
таскаясь пешком,
начканц
волочит свои портфели».
И ты
преуспеешь на жизненной сцене —
начальство
заметит тебя
и оценит.
А если
не хотите
быть подхалимой,
сами
себе
не зажимайте рот:
увидев
безобразие,
не проходите мимо
и поступайте
не по стиху,
а наоборот.
1927 г.

Гордишься ты
Но ты не идеал
Сама себе ты набиваешь цену
Таких как ты я на х*й одевал
И видит бог не раз ещё одену

Сын
отцу твердил раз триста,
за покупкою гоня:
— Я расту кавалеристом.
Подавай, отец, коня! —
О чем же долго думать тут?
Игрушек
в лавке
много вам.
И в лавку
сын с отцом идут
купить четвероногого.
В лавке им
такой ответ:
— Лошадей сегодня нет.
Но, конечно,
может мастер
сделать лошадь
всякой масти. —
Вот и мастер. Молвит он:
— Надо
нам
достать картон.
Лошадей подобных тело
из картона надо делать. —
Все пошли походкой важной
к фабрике писчебумажной.
Рабочий спрашивать их стал:
— Вам толстый
или тонкий? —
Спросил
и вынес три листа
отличнейшей картонки.
— Кстати
нате вам и клей.
Чтобы склеить —
клей налей. —
Тот, кто ездил,
знает сам,
нет езды без колеса.
Вот они у столяра.
Им столяр, конечно, рад.
Быстро,
ровно, а не криво,
сделал им колесиков.
Есть колеса,
нету гривы,
нет
на хвост волосиков.
Где же конский хвост найти нам?
Там,
где щетки и щетина.
Щетинщик возражать не стал, —
чтоб лошадь вышла дивной,
дал
конский волос
для хвоста
и гривы лошадиной.
Спохватились —
нет гвоздей.
Гвоздь необходим везде.
Повели они отца
в кузницу кузнеца.
Рад кузнец.
— Пожалте, гости!
Вот вам
самый лучший гвоздик. —
Прежде чем работать сесть,
осмотрели —
всё ли есть?
И в один сказали голос:
— Мало взять картон и волос.
Выйдет лошадь бедная,
скучная и бледная.
Взять художника и краски,
чтоб раскрасил
шерсть и глазки. —
К художнику,
удал и быстр,
вбегает наш кавалерист.
— Товарищ,
вы не можете
покрасить шерсть у лошади?
— Могу. —
И вышел лично
с краскою различной.
Сделали лошажье тело,
дальше дело закипело.
Компания остаток дня
впустую не теряла
и мастерить пошла коня
из лучших матерьялов.
Вместе взялись все за дело.
Режут лист картонки белой,
клеем лист насквозь пропитан.
Сделали коню копыта,
щетинщик вделал хвостик,
кузнец вбивает гвоздик.
Быстра у столяра рука —
столяр колеса остругал.
Художник кистью лазит,
лошадке
глазки красит.
Что за лошадь,
что за конь —
горячей, чем огонь!
Хоть вперед,
хоть назад,
хочешь — в рысь,
хочешь — в скок.
Голубые глаза,
в желтых яблоках бок.
Взнуздан
и оседлан он,
крепко сбруей оплетен.
На спину сплетенному —
помогай Буденному!

1.
Дожмем! В России буржуазия побеждена.

2.
Но не будьте до отдыха падки.

3.
Рабочий Европы, очередь за тобой

4.
Жми, пока не ляжет она на обе лопатки.

1921, январь

1.
3 года тому назад буржуазия кричала про Красную Армию:

«Хулиганы! Как хотим исколошматим ее».

2.
3 года прошло.

3.
Армия, а не сброд.

4.
Командиры перед рядами стройных рот.

5.
Армиями править учитесь, пролетарии!
[137]

6.
Красными офицерами выйдете.

7.
Ведите красные ра? ти,

8.
чтоб, когда в последнем бою буржуи с нами встретятся,

9.
пришлось «караул» ора? ть им!

1920, ноябрь

Тенью истемня весенний день,
выклеен правительственный бюллетень.

Нет!
Не надо!
Разве молнии велишь
не литься?
Нет!
не оковать язык грозы!
Вечно будет
тысячестраницый
грохотать
набатный
ленинский язык.
Разве гром бывает немотою болен?!
Разве сдержишь смерч,
чтоб вихрем не кипел?!
Нет!
не ослабеет ленинская воля
в миллионосильной воле РКП.
Разве жар
такой
термометрами меряется?!
Разве пульс
такой
секундами гудит?!
Вечно будет ленинское сердце
клокотать
у революции в груди.
Нет!
Нет!
Не-е-т…

Не хотим,
не верим в белый бюллетень.
С глаз весенних
сгинь, навязчивая тень!

1. Оружие Антанты — деньги.
2. Белогвардейцев оружие — ложь.
3. Меньшевиков оружие — в спину нож.
4. Правда,
5. глаза открытые
6. и ружья —
вот коммунистов оружие.

Домашней хозяйке
товарищу Борщиной
сегодня
испорчено
все настроение.
А как настроению быть не испорченным?
На кухне
от копоти
в метр наслоения!
Семнадцать чудовищ
из сажи усов
оскалили
множество
огненных зубьев.
Семнадцать
паршивейших примусов
чадят и коптят,
как семнадцать Везувиев.
Товарищ Борщина
даже орала,
фартуком
пот
оттирая с физии —
«Без лифта
на 5-й этаж
пешкодралом
тащи
18 кило провизии!»
И ссоры,
и сор,
и сплетни с грязищей,
посуда с едой
в тараканах и в копоти.
Кастрюлю
едва
под столом разыщешь.
Из щей
прусаки
шевелят усища —
хоть вылейте,
хоть с тараканами лопайте!
Весь день
горшки
на примусе двигай.
Заняться нельзя
ни газетой,
ни книгой.
Лицо молодое
товарища Борщиной
от этих дел
преждевременно сморщено.
Товарищ хозяйка,
в несчастье твое
обязаны
мы
ввязаться.
Что делать тебе?
Купить заем,
Заем индустриализации.
Займем
и выстроим фабрики пищи,
чтобы в дешевых
столовых Нарпита,
рассевшись,
без грязи и без жарищи,
поев,
сказали рабочие тыщи:
«Приятно поедено,
чисто попи? то».
1928 г.