Стихи Ларисы Емельяновны Миллер

Утопая в зеленом и белом,
Отдыхаю душою и телом:
Сверху — ветки, а снизу — трава…
Жизнь прекрасна и вечно права,
Хоть, увы, не в деталях, а в целом.
Но сейчас она — в полной красе,
И прекрасны подробности все:
В изумрудном цветные вкрапленья,
Отсыревшие эти поленья,
Пух июньский и ландыш в росе.

1994

Ну чем не муза, чем не муза
Щенячье розовое пузо?
А нос, щенячий чуткий нос –
Он влажен, как охапка роз,
Покрытая росой, а ухо
Сигналит нам: «Полундра, муха!»
А хвост… О эта речь хвоста!
Кто скажет, что она проста?
В ней и поэзия и проза,
И грусть, и нежность, и угроза.

2000

Быть податливой и кроткой,
Плыть по жизни тихой лодкой,
Плыть и плыть, скрипя веслом.
Не помечен день числом.
Безначален, бесконечен
Только птичкой он помечен.
Птичка певчая поёт.
Лодка тихая плывёт.

2005

I

Отчалила Харона лодка…
Незрима та перегородка,
Что разделяет ЗДЕСЬ и ТАМ,
И тени бродят по пятам
За нами преданно и кротко.
Отгородившись тишиной
И полупризрачной стеной
От нашей суеты всегдашней,
Они близки, как день вчерашний,
И далеки, как мир иной.
… И слез обильных не унять,
Не удержать и не обнять
Того, кто стал бесплотной тенью.
«Смиренью, — говорят, — смиренью
Учись, коль некому пенять».

II

И снова в этом мире Божьем
Вполне прозрачным днем погожим
Творится невозможный бред,
И нету сил дышать, и нет
Опоры. Лишь мороз по коже.

Опять творится бред. Опять
В оцепенении стоять
Над свежевырытой могилой,
Взывая: «Господи, помилуй»
К тому, кто вздумал все отнять.

1996

Живем на волосок мы от всего на свете,
Но прочен волосок, и мы давно не дети.
Давно не так нежны, податливы и хрупки, –
Обдуманы слова и взвешены поступки.
И лишь в ночном бреду свершает дух наш вольный
Любой желанный шаг, и дикий и крамольный:
И мы в слезах летим в сладчайшие объятья,
И мы кому-то шлем безумные проклятья,
И с кем-то рвем навек, кому-то гладим руку,
И поверяем всю тоску свою и муку,
Волнуясь и спеша. До мига пробужденья
Диктуют волю нам порывы, побужденья.

1971

А надо бы давно отчаяться. А надо
Понять, что рай всегда в двух-трёх шагах от ада,
Поступки и дела, как дни, необратимы.
Всё так. И всё ж тоска и счастье – побратимы.
Отчаянье всегда ютится близ надежды,
Цепляясь за её воздушные одежды.

2012

Между листьями свет, между ветками свет…
Ничего, кроме света, на свете и нет,
Ничего, кроме белого, белого дня,
Что начало берет с заревого огня
И уходит, кончаясь закатным огнем…
Надо жить на земле лишь сегодняшним днем,
Что огромен и нов, светоносен и чист,
Где на ветке горит несгораемый лист.

Сентябрь 2003

После бури ночной, на суше
Груда щеп, черенок от груши,
В липких водорослях полено,
На песке бахромою пена,
Створки мидий, клешни кусок
Да русалочий волосок.

Коктебель, 1966

Тихонько дни перетасую
И тот найду, когда в косую
Линейку чистую тетрадь
Так сладко было открывать,
Когда, макнув перо в чернила,
Писала: «Мама Лушу мыла» –
Все буквы в домике косом.
А за окошком невесом
Кружился лист. Смотри и слушай:
Вот мать склоняется над Лушей,
Трет губкой маленькую дочь,
А ветер лист уносит прочь.

1981

Всё в порядке вещей, а верней, в беспорядке.
В жизни хаос такой же, как в этой тетрадке —
И темно, и тревожно, тревожно, темно,
Что–то кончено, что–то всего лишь в зачатке,
Что–то накрест зачеркнуто — отменено.
Что ни строчка, точнее сказать, ни мгновенье —
То волненье, похожее на вдохновенье,
Вечно тянет то петь, то беззвучно рыдать…
Что же, Господи, делать–то с этим? «Забвенью», —
— Ты сказал бы, наверно, — «забвенью предать».

1996

Не вмещаю, Господи, не вмещаю.
Ты мне столько даришь. А я нищаю:
Не имею ёмкостей, нужной тары
Для даров твоих. Ожидаю кары
От тебя за то, что не стало мочи
Всё вместить. А дни мои всё короче
И летят стремительно, не давая
Разглядеть пленительный отблеск края
Небосвода дивного в час заката…
Виновата. Господи, виновата.

1997

Не под музыку, нет, а под звон тишины
И при свете колеблемой снежной стены
Жизнь идет и идет, на ходу истончаясь.
День текущий, от прежнего не отличаясь,
Заманил, закружил меня, посеребрил.
Ты когда-то о времени мне говорил.
Говорил мне когда-то, что времени нету,
И, о сроках забыв, я блуждаю по свету,
За кружащимся ангелом белым слежу
И сквозь снежную стену легко прохожу.

2008

Торопиться – грех большой.
Так не стойте над душой,
Улетайте, дни и годы.
В вечной гонке нет свободы.
Потихоньку по шажку,
По зеленому лужку
Или в час по чайной ложке
По нехоженой дорожке
Обойдем весь белый свет,
Постигая вкус и цвет,
Упиваясь каждой краской,
Как дитя любимой сказкой.

1985

На влажном берегу, на пенистой волне,
Среди дремучих трав, под градом звёзд падучих,
В бушующей листве, в ее шумящих тучах –
В мирах для бытия приемлемых вполне
Живу, незримый груз пытаясь передать,
Неведомо кому шепчу: «Возьмите даром
Мой праздник и Содом, тоску и благодать,
Мороку и мороз, граничащий с пожаром».
Неужто мой удел качать колокола
Во имя слов чудных и нечленораздельных,
Не лучше ли молчать, как глыба, как скала,
О радостях земных и муках беспредельных…
Вот ветер пробежал по чутким деревам,
И сладостно внимать их скрипу и качанью…
О, Боже, научи единственным словам,
А коль не знаешь как, то научи молчанью.

1988

Шестнадцать лет, как я живу в Москве.
Мой быт напоминает петербургский,
И только мысли бродят в голове:
Однажды сесть на поезд, скажем, курский,

И посетить места, где искони
Родные по отцу меня встречали…
И лишь сомненье: живы ли они?
Потопит мой благой порыв в печали:

А, может быть, и к ним пришла беда,
И проявляю я бесчеловечность?
Но трудно дозвониться в никуда,
В чужое измеренье или в вечность…

3 ноября 2001

И тайна исчезла. Ушла. Не простилась.
И всё, что маячило, только помстилось.
И всё, что руки моей робко касалось,
Приснилось, почудилось, лишь показалось.

Живу как живётся. Чудес не бывает.
И время не лечит. Оно убивает.
Лишает надежды последней, неясной,
Играя с ухмылкою бритвой опасной.

2009

Было всё, что быть могло,
И во что нельзя поверить.
И какой же мерой мерить
Истину, добро и зло.

Кто бесстрашен – взаперти,
Кто на воле – страхом болен,
Хоть, казалось бы, и волен
Выбирать свои пути.

Свод бездонен голубой,
Но черны земли провалы,
Кратковременны привалы
Меж бездонностью любой.

Чёрных дыр не залатать.
Всяко было. Всё возможно.
Может, завтра в путь острожный
Пыль дорожную глотать.

Мой сынок, родная плоть,
Черенок, пустивший корни
Рядом с этой бездной чёрной,
Да хранит тебя Господь

От загула палачей,
От пинков и душегубки,
От кровавой мясорубки
Жути газовых печей.

Ты прости меня, прости,
Что тебя на свет явила.
И какая может сила
В смутный час тебя спасти.

Эти мысли душу жгут,
Точно одурь, сон мой тяжкий.
А в твоём – цветут ромашки.
Пусть же век они цветут.

1974

И в городе живя, оплакиваю город,
Который смят катком,
Бульдозерами вспорот.
И стоя у реки, оплакиваю реку,
Больную сироту, усохшую калеку.
Оплакиваю то, что раньше было рощей.
Оплакиваю лес, затравленный и тощий.
На родине живя, по родине тоскую,
По ней одной томлюсь, её одну взыскую.

1989

О боже, все звучит. Все требует огласки.
И птицы напрягли голосовые связки.
И вынесла на свет, журча, вода-болтунья
Все то, что в тайниках хранилось накануне.
Слияние лучей и многих вод слиянье,
Слиянье слез и слов и душеизлиянье.
При ярком свете дня поют, кому что любо,
И лишь одну меня не слушаются губы.

1977

Взорвать бы все или взорваться,
Или отсюда прочь сорваться,
Чтоб не соваться никогда…
Все эти планы — ерунда.
Живу и некуда деваться.
Осталось изменить подход
К существованью, где разброд
И безнадега, и кровища,
Где пища для ума — не пища,
А ядовито–горький плод.
Здесь тьма, но чужеземный свет
Едва ли высветит ответ
На все проклятые вопросы,
И остается путь с откоса
В ту пропасть, где вопросов нет.

1993

Упасая от печалей
Слиток тела и души,
Усыпи меня вначале,
А потом уж потроши.
Блажь твоя — для смертных слезки,
О судьба, из всех чудес
Чудо, коль без заморозки
Выносим любой надрез.
Нечувствительность — вот чудо,
Вот первейшее из благ,
Чтоб не сладко и не худо,
И не муторно — никак.
Вели меня и довели
До ручки или же до точки.
Приподымалась на мысочки,
Стремясь увидеть, что вдали.
А там — все лучшее. А тут —
Лишь бесконечность ожиданья.
О, долгожданное свиданье,
Которого до смерти ждут.

1995

Теплом опутана как тиной,
Живу и жмурюсь на свету,
И пух июньский тополиный
Ловлю ладонью на лету,
И речки медленную нитку
Лениво тереблю веслом,
И погибаю от избытка
Тиши и трав на дне лесном,
И сини, и лугов, и пуха,
И бликов на речном песке,
И жду осеннюю разруху,
Чтоб лист висел на волоске.

1965

И золотым дождем прольется
Листва, падет сплошной стеной,
Земля бесшумно повернется
Своею лучшей стороной,
И время бег свой напряженный
Прервет на самый краткий миг,
Чтоб разглядеть завороженно
Земли преображенный лик.

1995

Дни текли. Душа алкала.
Кошка с блюдечка лакала.
В небе плыли облака
Далеко, издалека.
Ни в четверг, ни в воскресенье
Не нашла душа спасенья.
Кошка с блюдечка пила.
Тучка по небу плыла,
Проплывала в небе синем…
Нынче здесь, а завтра сгинем,
Кошке сливочек налив
И души не утолив.

1994

Пережди, говорят, пережди этот ливень.
Только как переждешь, если он непрерывен.
Я навстречу дождю выхожу из укрытья
И, сливаясь с дождем, становлюсь его нитью,
Чтоб, как он, обладать неотъемлемым правом
Припадать, припадать к этим листьям и травам,
К чьим-то лицам, плечам. Но, как ливня частица,
Я боюсь, что умру, если он прекратится.

1984

Иди со мною. Vade mecum.
Иди с хорошим человеком.
Не заведу, не подведу,
Не принесу тебе беду.

Я поведу тебя сквозь лето,
Вдоль поля, мимо бересклета,
Пойдём с тобой кружным путём
И земляничину найдём.

Иди со мною, vade mecum,
На пруд, на озеро, на реку,
Цветистый луг пересечём
Под ослепительным лучом.

Моя тропа – конца ей нету –
Не заведёт к Харону в Лету,
А только в следующий год
С таким же блеском летних вод.

2001

Завершается все полосою закатной –
И уклад многолетний, и риск многократный,
И любовь, и раздолье, и праздник, и встреча.
… Свод небесный багряною краской расцвечен.
И чем ближе к закату, чем ближе к развязке,
Тем тревожней тона, тем багровее краски.

1970

Срывание масок, сдиранье бинтов
Под скрежет разболтанных старых винтов.
Во зло ли всё это, во благо?
Куда ты летишь, колымага?
Давно мы загнали своих лошадей.
Во всём, говорят, виноват иудей.
Кого мы ещё не назвали
Из тех, кто виновен в развале?
Летит колымага, а в ней мордобой.
Виновен картавый, виновен рябой.
Трясут и мотают телегу,
Летящую в пропасть с разбегу.

1989

И троп извилистых тесьма,
И ярко вспыхнувшие маки
Есть неразгаданные знаки
К нам обращенного письма.
И эти листья, и трава,
И подорожник, и кузнечик –
Какой-то потаенной речи
Невероятные слова.
И стебли, льнущие к руке,
И куст, задевший гроздью красной, –
Есть разговор большой и страстный
На непостижном языке.

1983

Такой вокруг покой, что боязно вздохнуть,
Что боязно шагнуть и скрипнуть половицей.
Зачем сквозь этот рай мой пролегает путь,
Коль не умею я всем этим насладиться.
Коль я несу в себе сумятицу, разлад,
Коль нет во мне конца и смуте и сомненью,
Сбегаю ли к реке, вхожу ли в тихий сад,
Где каждый стебелек послушен дуновенью.
Вокруг меня покой, и детская рука
Привычно поутру мне обвивает шею.
Желаю лишь того, чтоб длилось так века.
Так почему я жить, не мучась, не умею?
И давит и гнетет весь прежний путь людской
И горький опыт тех, кто жил до нас на свете,
И верить не дает в раздолье и покой
И в то, что мы с тобой избегнем муки эти;
И верить не дает, что наша благодать
Надежна и прочна и может длиться доле,
Что не решит судьба все лучшее отнять
И не заставит вдруг оцепенеть от боли.

1973