Стихи Сергея Петровича Морозова

Какие люди, край родной!
Какими ясными очами
они глядят на путь земной,
исполнены немой печали.
Какая честная судьба!
Живой свечой в ночи истаяв,
не клясть усердного раба,
что правит суд и клейма ставит.
Какая выпрядена нить!
Пока беснуются невежды,
пера неверьем не чернить,
на сына не терять надежды.
Какой завет, какой урок!
Какая пламенная сила
выносит правду за порог
молвы, что их не ослепила.
Какой неотвратимый час!
Упорное преображенье
тревоги, обступившей нас,
в немеркнущее напряженье.

3—4.12.83

О, недолго, недолго… не сетуй —
это горе смолкает в тебе.
Ты дождешься покоя и света
в сберегаемой Богом судьбе.
Озареньем Господним загадан,
но не веет весельем посул —
только кольчатым кварцевым гадом
черный мир под пятой просверкнул.
И залег холодок неисходный,
он заставит усталую стать
умолчать об отчизне свободной,
где давно мне пора умирать.

28.02.—01.03.1969

Тяжелая, влажная роза —
усталого сада краса,
застужена блесткой мороза
густая в сердечке роса.

Уже отбыла, отболела
на вечные веки душа —
и гибельно властвует тело,
к последним щедротам спеша.

1970

Напрасно сказаны слова,
неосторожный Рок
играет в мёртвые права
и жизнь берёт в залог.

Всесильный обольщает звук,
родной надежды знак.
Но бедный одинокий друг
сквозь тьму глядит во мрак.

Зачем ему твои лучи,
бессонное окно?
Душа измаялась в ночи,
ей тихо и черно.

21.03.85

Свет заштрихован дождём,
осень — и будто бы виден
крымский неприбранный дом,
нож рядом с горкою мидий.
Сквозь остеклённую мглу —
отмель, раскаты прибоя.
Жаль, разобрать не могу,
что говорят эти двое.

1970

Не зря душа горела,
пылала плоть не зря,
когда прозренье зрело
в костре календаря.

Достало слез и срама.
И все ж завидна часть —
смотреть и думать прямо
и с будущим совпасть.

1979

Спешным временем срезанный косо,
гаснет день, пропадая из глаз
неприкаянно и безголосо,
незатейливо и без прикрас.

Недожитое в снах отразится,
возвратится ночной маетой,
чтобы грезиться и громоздиться,
злым ненастьем по окнам слезиться,
а к утру подарить немотой.

24.11.1979

Зов из будущего разгадан
и в минувшее обращён.
Здесь душа отыграла градом
и ползёт на забор плющом.
Зеленеет Господним оком,
безнаказанна и свежа.
Киноварным трепещет соком
в сердце радости и стрижа.

1979

Сырая ноябрьская вьюга.
Теперь, по прошествии лет,
что краше, душа и подруга,
чем ровный настойчивый свет?

Чего б ни сулила держава
и кем бы ни выпало быть,
что сыщешь отраднее права
надеяться, верить, любить?

За нежную муку простится
безвыходных дней маета
и разума злое бесстыдство,
и горестных слов простота.

12—13.12.1976

Жизнь моя вкрадчивая,
переиначивая голос,
припоминаю, как славно
жилось мне и пелось
в час накануне,
когда на глазах моих сталось
то, что сегодня под утро
так трудно забылось.

Лето 1967

Чудо заменит привычка,
память — волшебный фонарь.
Опыт — цитаты отмычка,
мастера — прыткий штукарь.

Верный достаток — на придурь
модную. Пир — на кабак.
Это и есть наша прибыль,
рост — на червонец пятак.

Благополучья нелепость,
сил бестолковых игра,
века увечного эпос,
в замысле божьем — дыра.

22—29.12.1983

Куртуази’я — им,
а нам — Батый с арканом.
Им — Дух Гармонии,
нам — смрад Сарай-Берке.
Им — Роза и Грааль,
нам — розги с балаганом,
лоб Леонардо — им,
«Лучина» — нам в тоске.
Им — мирозданья зов
рыданием органным,
а нам — рудничный двор
да вьюги круговерть.
Триумфы — им,
а нам — сквозь строй за барабаном.
Им — и по смерти жизнь,
нам — и при жизни смерть.

7—8.12.1984

Щебечет капля восковая на огне.
Мне жизнь доверена
и вновь неисполнима.
Прилежен, как судьба, от века в стороне,
застенный черновик, и злость неутолима.
Который раз в году надежде обречён,
прощению родня и выбором свободен,
зачем я одинок и ожидать учён
и, понимая всё, какой заботе годен?
Пощипывая воск, обуглится фитиль
и сломится в растоп,
и лепесток присадит,
и тонко начадит, и обернётся в пыль,
и этим с темнотой, как с матушкой,
поладит.

18.10.68

Дочь печали и тепла,
у вина краснее доля,
и душе его светла
узкогорлая неволя.

Тихих ласковых утех,
для сердец — немного мяты
и прощения для тех,
перед кем не виноваты.

Легкий лук, сухой удел —
чистым стрелам, оперенью —
пестрота и новостей
золотое повторенье.

1968

Смерти лёгкой дай, Господь!
Никого ты мной не мучай.
Блажь и слёзы, честь и плоть
преврати во прах и в случай.
К возвращенью я готов
и с признаньем не помедлю,
лишь десяток верных слов
нашепчи и дёргай петлю.
Ни тужить, ни отпевать —
в яму чёрную, во тленье.
Береги друзей и мать
до Любви, до Воскресенья!

25—26.11.1979

Яснее, точнее! Попробуй как эта звезда —
из черной вселенной на сучья слетевшая искра.
Нет, не обольщаясь. Она возвратится сюда
всегда как впервые. А нам — пусть недолго, но чисто!

Еще не очнулась, хотя уже меркнут огни,
столичная сутолочь. Сердцу пока что не тесно.
Звезда моя, мы в целом свете с тобою одни,
дай силы и днем не забыть свое имя и место.

До завтра! До завтра! А завтра не я — так другой.
Немного мы прожили, многих меж нами не стало.
До завтра! А завтра не прячься за тучи, открой
тебя отыскавшему, как надо мною блистала!

03.01.1984

На медовые коврижки
собрались к тебе детишки.
Больно, мать, строга:
не пристроишь, не усадишь,
по головке не погладишь —
сразу за рога.

Не свои — давать поблажку.
Можешь выправить бумажку —
тольки скольки взять?
Не робей, шерсти ораву —
на поборы нет уставу,
некогда зевать.

Так хватай с лотка горячих!
Для чего сюда иначе
пращур наш спешил?
Недопетрил, впал в оплошку,
позамешкался немножко —
поминай кем был!

Как встречала, так ответят.
Чем ласкала, тем приветят.
Так прикинь, Москва,
хороши ль растут внучатки.
Раскровянили сопатки
да и бьют с носка.

29.12.1983

Незрелые слова, немого сердца комом
дыханье тяготя и замыкая речь,
ни стоном не взойдут, ни ропотом — ни домом,
ни дымною горой. Чьей силе уберечь
желанья густоту и приступа истому,
неутоленья пыл и обладанья рост?
Что слово! Вся-то жизнь вершилась по-пустому,
когда бы под стрехой не писк, не глины грозд.

1967

Перебегание сна и тревоги,
ломкой судьбы ледяной перепев,
тёплые сани, верные дроги,
перья балета.
Переболев, —
жёлтые карты, спесь иноземца,
гроздья нагара, веер и клуб,
тонкие руки зимнего скерцо,
старого земца овчинный тулуп.

03.10.67

Давайте проживем глиссандо,
по-ласковому промелькнем
в застенчивую смуту сада,
оставленного при больном.
И, верой отграничив споры
от зависти и полуправд,
в разгарчивые разговоры
откинемся, тоску поправ.
Там темное число оконниц
в невызнанном душой дому,
узорчатая ширь бессонниц —
все клонится, все к одному.
Все пробует простить распада
немыслимую с горем связь
и просится в простор из ряда,
придрагивая и кривясь.
Все пытано, все не забыто,
все верится в остатний свет,
и памятью, и сном промыто,
да жизни настоящей нет.

1969

Полдень. Стеклянного жара
матовый дутый колпак.
Белое пекло базара
всё не минуешь никак.

Осы сползают в отстойник,
дынный обстали кусок.
Вон палисад, рукомойник —
брякает медный носок.

На прокалённой терраске,
вязко под марлей дрожа
пятнами мутной окраски,
оводы жгутся, визжа.

В доме коробит обои
горечью пронятый зной,
и полотенце сухое
пахнет белёной стеной.

Вдоль по ступням половицы
гладкий кладут холодок,
и остаётся напиться,
долгий лаская глоток.

1970

Мертвый хватает живого.
Голосом ускользаю.
Знаю заветное слово.
Знаю.

Видишь, бреду, безымянный,
логовом гула?
Как ты, пустая, меня ломала!
Выправила, не согнула.

Друга тебе не выдам.
Пытай, если можешь.
Путай.
Жалок черноутробный рот,
и Кощей не страшен.
Смутой ты начинала
да и крепишься смутой,
звёзды кровянящей,
прахом пылящей с башен.

01.01.1985

Не время ли, душа моя, остепениться,
о счастии забыть и гордых слов не звать?
Что проку горевать, заглядывая в лица
безумцев и глупцов? Что проку горевать?

Вот под вечер фонарь палатку световую
расставит на луче, снежок запорошит,
и я тебя люблю, горячий рот целую,
и ласковая плоть к погибели спешит.

1979

Замолви словцо о кринице,
о горсти холодной воды,
как цапали стебли о спицы,
в педалях рвались и в ступице
легко оставляли цветы;
о крови, что тягой лучистой,
зайдясь от глотка, погнала
по телу младенчески чистый
дух палевой пыли мучнистой
и мёд смоляного ствола.

1970

Припутаем снова Петра,
землица у нас не богата
на тех, кто с утра до утра
радел о России порато.

Пора-то и ныне не мед,
и кормщик неробкий потребен:
руке, что кормило сожмет,
народ не отслужит молебен.

Mein leben, когда б не рвачом,
не пытошной, страшной губою.
О чем ты, родная, о чем
с такой неизбывною болью?

04.01.1984

Когда хитришь, когда коришь,
когда по правде говоришь,
когда дуришь зевак,
когда живые слезы льешь,
когда напропалую лжешь, —
не разберу никак.

А выпало с тобою жить,
и хлеб твой есть, и сыном быть,
и надо бы понять,
к чему вселенская гоньба,
что значит в ней твоя судьба,
земля, отчизна, мать.

02.12.1979

В тихой ясности морозной,
в дальней белой полумгле
даже мне теперь не поздно
и не пусто на земле.

Даже этот куст, затерян
меж оврагов и берез,
даже он любим и верен
взгляду, резкому до слез.

И пока никто не смеет
удивляться и спешить,
может, заметь и сумеет
к нам следы запорошить.

08.11.1968

Обратимся к устной речи!
В ней, к пределам не спеша,
назначенью не переча
и к любой готова встрече,
утро празднует душа.

1967

Ну вот и снова жить хочу
и умирать не смею,
и теплю чуткую свечу,
один, как с дочкой, с нею.

Лица никак не подберу,
но и поныне помню
не то любовь, не то игру,
как раз апрелю ровню.

Потемной памяти права
вчерашним днем помечу.
Я там не знал, что ты жива
и смотришь мне навстречу.

1968

На севере страны сырой,
в гранитном городе Петровом
звезду наследную укрой
зеленым теневым покровом.

Не прикасаясь к чудесам,
дивись долгам ее несметным
и от бессонницы глазам
неосторожным и несветлым.

Затей несмелую игру,
задумай бренное желанье,
на снежном неживом ветру
спугни святое упованье.

Венцу ее не прекословь
и, внемля мирному условью,
пусти задумчивых послов
к ее дневному изголовью.

1967