Стихи Семена Яковлевича Надсона

Я чувствую и силы, и стремленье
Служить другим, бороться и любить;
На их алтарь несу я вдохновенье,
Чтоб в трудный час их песней ободрить.
Но кто поймет, что не пустые звуки
Звенят в стихе неопытном моем,-
Что каждый стих — дитя глубокой муки,
Рожденное в раздумьи роковом;
Что каждый миг «святого вдохновенья»
Мне стоил слез, невидных для людей,
Немой тоски, тревожного сомненья
И скорбных дум в безмолвии ночей?!..

1878

В тот тихий час, когда неслышными шагами
Немая ночь взойдет на трон свой голубой
И ризу звездную расстелет над горами,-
Незримо я беседую с тобой.

Душой растроганной речам твоим внимая,
Я у тебя учусь и верить и любить,
И чудный гимн любви — один из гимнов рая
В слова стараюсь перелить.

Но жалок робкий звук земного вдохновенья:
Бессилен голос мой, и песнь моя тиха,
И горько плачу я — и диссонанс мученья
Врывается в гармонию стиха.

1879

Вся в кустах утонула беседка;
Свежей зелени яркая сетка
По стенам полусгнившим ползет,
И сквозь зелень в цветное оконце
Золотое весеннее солнце
Разноцветным сиянием бьет.
В полумраке углов — паутина;
В дверь врываются ветви жасмина,
Заслоняя дорогу и свет;
Круглый стол весь исписан стихами,
Весь исчерчен кругом вензелями,
И на нем позабытый букет…

Терпи… Пусть взор горит слезой,
Пусть в сердце жгучие сомненья!..
Не жди людского сожаленья
И, затаив в груди мученья,
Борись один с своей судьбой…
Пусть устаешь ты с каждым днем,
Пусть с каждым днем все меньше силы…
Что ж, радуйся: таким путем
Дойдешь скорей, чем мы дойдем,
До цели жизни — до могилы.

1878

Только утро любви хорошо: хороши
Только первые, робкие речи,
Трепет девственно-чистой, стыдливой души,
Недомолвки и беглые встречи,
Перекрестных намеков и взглядов игра,
То надежда, то ревность слепая;
Незабвенная, полная счастья пора,
На земле — наслаждение рая!..
Поцелуй — первый шаг к охлаждению: мечта
И возможной, и близкою стала;
С поцелуем роняет венок чистота,
И кумир низведен с пьедестала;
Голос сердца чуть слышен, зато говорит
Голос крови и мысль опьяняет:
Любит тот, кто безумней желаньем кипит,
Любит тот, кто безумней лобзает…
Светлый храм в сладострастный гарем обращен.
Смокли звуки священных молений,
И греховно-пылающий жрец распален
Знойной жаждой земных наслаждений.
Взгляд, прикованный прежде к прекрасным очам
И горевший стыдливой мольбою,
Нагло бродит теперь по открытым плечам,
Обнаженным бесстыдной рукою…
Дальше — миг наслаждения, и пышный цветок
Смят и дерзостно сорван, и снова
Не отдаст его жизни кипучий поток,
Беспощадные волны былого…
Праздник чувства окончен… погасли огни,
Сняты маски и смыты румяна;
И томительно тянутся скучные дни
Пошлой прозы, тоски и обмана!..

1883

Я заглушил мои мученья,
Разбил надежд безумный рой
И вырвал с мукой сожаленья
Твой образ из груди больной.

Прощай! Мы с этих пор чужие,
И если встанут пред тобой
Былого призраки святые —
Зови их бредом и мечтой…

Гони их прочь!— не то, быть может,
Проснется стыд в душе твоей,
И грудь раскаянье загложет,
И слезы хлынут из очей…

Июнь 1879

Тревожно сегодня мятежное море —
В раздумье я долго над ним простоял.
Как мощный орган в величавом соборе,
Оно беспокойно гудело у скал.
Поднимется вал, набежит, разобьётся
И в жемчуге пены отхлынет назад…
И кажется, кто-то безумно смеётся,
И кажется, чьи-то угрозы звучат!

В ненастную ночь я у моря стоял…
? Теряясь в тумане свинцовом,
Как зверь, оно глухо рычало у скал,
? Объято молчаньем суровым.
По небу, клубяся, ползли облака,
? И ярко блистала зарница,
Колеблемый ветром огонь маяка
? Метался и бился, как птица.

Как гром отдалённый, как в старом соборе
Мольбой похоронной гремящий орган, —
И мрачно и грозно тревожное море
Гудит, уходя в непроглядный туман.
Ненастна и сумрачна ночь; по лазури
Сплошной вереницей бегут облака;
Как птица, колеблем дыханием бури,
Трепещет далёкий огонь маяка.
Ночные виденья, летучие грёзы
Бегут от очей, — и в прибое валов
Мне слышатся чьи-то глухие угрозы

Горячее солнце так ласково греет,
Так мирно горит голубой небосвод,
Что сердце невольно в груди молодеет
И любит, как прежде, и верит и ждёт.

Довольно я кипел безумной суетою,
Довольно я сидел, склонившись за трудом.
Я твой, родная глушь, я снова твой душою,
Я отдохнуть хочу в безмолвии твоем!..
Не торопись, ямщик,- дай надышаться вволю!..
О, ты не испытал, что значит столько лет
Не видеть ни цветов, рассыпанных по полю,
Ни рощи, пеньем птиц встречающей рассвет!
Не радостна весна средь омута столицы,
Где бледный свод небес скрыт в дымовых клубах,
Где задыхаешься, как под плитой гробницы,
На тесных улицах и в каменных домах!
А здесь — какой простор! Как весело ныряет
По мягким колеям гремящий наш возок,
Как нежно и свежо лесок благоухает,
Под золотом зари березовый лесок…
Вот спуск… внизу ручей. Цветущими ветвями
Душистые кусты поникли над водой,
А за подъемом даль, зелеными полями
Раскинувшись, слилась с небесной синевой.

1884

Вот наш старый с колоннами серенький дом,
С красной крышей, с массивным балконом.
Барский сад на просторе разросся кругом,
И поля, утопая во мраке ночном,
С потемневшим слились небосклоном.

По полям, извиваясь блестящей струей,
Льется речка студеной волною,
И беседка, одетая сочной листвой,
Наклонясь над лазурной ее глубиной,
Отражается гладью речною.

Тихо шепчет струя про любовь и покой
И, во мраке звеня, замирает,
И душистый цветок над кристальной струей,
Наклонившись лукавой своей головой,
Нежным звукам в раздумье внимает.

Здравствуй, родина-мать! Полный веры святой,
Полный грез и надежды на счастье,
Я покинул тебя — и вернулся больной,
Закаленный в нужде, изнуренный борьбой,
Без надежд, без любви и участья.

Здравствуй, родина-мать! Убаюкай, согрей,
Оживи меня лаской святою,
Лаской глуби лесной, лаской темных ночей,
Лаской синих небес и безбрежных полей,
Соловьиною песнью живою.

Дай поплакать хоть раз далеко от людей,
Не боясь их насмешки жестокой,
Отдохнуть на груди на зеленой твоей,
Позабыть о загубленной жизни моей,
Полной муки и грусти глубокой.

1878

Когда бы я сердце открыл пред тобою,
Ты, верно, меня бы безумным сочла:
Так радость близка в нем с угрюмой тоскою,
Так с солнцем слита в нем глубокая мгла...

Всё та же мысль, всё те же порыванья
К былым годам, к любви пережитой!
Усни в груди, змея воспоминанья,
Не нарушай печальный мой покой!..
От этих глаз, под жизненной грозою
Теплом любви светивших мне тогда,
В сырой земле, под каменной плитою,
Я знаю, нет давно уже следа...

Когда в час оргии, за праздничным столом
Шумит кружок друзей, беспечно торжествуя,
И над чертогами, залитыми огнем,
Внезапная гроза ударит, негодуя,-
Смолкают голоса ликующих гостей,
Бледнеют только что смеявшиеся лица,-
И, из полубогов вновь обратясь в людей,
Трепещет Валтасар и молится блудница.

Но туча пронеслась, и с ней пронесся страх…
Пир оживает вновь: вновь раздаются хоры,
Вновь дерзкий смех звучит на молодых устах,
И искрятся вином тяжелые амфоры;
Порыв раскаянья из сердца изгнан прочь,
Все осмеять его стараются скорее,-
И праздник юности, чем дальше длится ночь,
Тем всё становится развратней и пошлее!..

Но есть иная власть над пошлостью людской,
И эта власть — любовь!.. Создания искусства,
В которых теплится огонь ее святой,
Сметают прочь с души позорящие чувства;
Как благодатный свет, в эгоистичный век
Любовь сияет всем, все язвы исцеляет,-
И не дрожит пред ней от страха человек,
А край одежд ее восторженно лобзает…

И счастлив тот, кто мог и кто умел любить:
Печальный терн его прочней, чем лавр героя,
Святого подвига его не позабыть
Толпе, исторгнутой из мрака и застоя.
На смерть его везде откликнутся друзья,
И смерть его везде смутит сердца людские,
И в час разлуки с ним, как братская семья,
Над ним заплачет вся Россия!..

1881

Замолк последний звук. Как тихое рыданье,
Звеня, пронёсся он над сонною рекой.
В нём вылилась тоска последнего свиданья,
Последнее «прости» разлуки роковой!

Не плачь… не возвратить безумною слезою
Прошедших светлых дней, осмеянных судьбой…
Они прошли, как сон, навеянный мечтою,
Как эта песнь, допетая тобой.

Тихая ночь в жемчуг росы нарядилась…
Спите, тревожные думы, в сердце моём!..
Тихая ночь в жемчуг росы нарядилась…
Вон одинокая звездочка с неба скатилась…
В тёмных кустах дрогнула птица крылом…
Спите, тревожные думы! Покоя, покоя!
Полосы лунного света лежат на пруду…
Спите, тревожные думы.

Темно грядущее… Пытливый ум людской
Пред тайною его бессильно замирает:
Кто скажет — день ли там мерцает золотой
Иль новая гроза зарницами играет?

................... .
Напрасно человек в смятеньи и тоске
Грядущие века пытливо вопрошает.
Кто понял этот свет, блеснувший вдалеке, —
Заря ли там зажглась, зарница ли мерцает?

Я вчера еще рад был отречься от счастья…
Я презреньем клеймил этих сытых людей,
Променявших туманы и холод ненастья
На отраду и ласку весенних лучей…
Я твердил, что, покуда на свете есть слезы
И покуда царит непроглядная мгла,
Бесконечно постыдны заботы и грезы
О тепле и довольстве родного угла…
А сегодня — сегодня весна золотая,
Вся в цветах, и в мое заглянула окно,
И забилось усталое сердце, страдая,
Что так бедно за этим окном и темно.
Милый взгляд, мимолетного полный участья,
Грусть в прекрасных чертах молодого лица —
И безумно, мучительно хочется счастья,
Женской ласки, и слез, и любви без конца!

1882

(Памяти Н. М. Д.)

Я вновь один — и вновь кругом
Все та же ночь и мрак унылый.
И я в раздумье роковом
Стою над свежею могилой:
Чего мне ждать, к чему мне жить,
К чему бороться и трудиться:
Мне больше некого любить,
Мне больше некому молиться!..

1879

Я не тому молюсь, кого едва дерзает
Назвать душа моя, смущаясь и дивясь,
И перед кем мой ум бессильно замолкает,
В безумной гордости постичь его стремясь;
Я не тому молюсь, пред чьими алтарями
Народ, простертый ниц, в смирении лежит,
И льется фимиам душистыми волнами,
И зыблются огни, и пение звучит;
Я не тому молюсь, кто окружен толпами
Священным трепетом исполненных духов,
И чей незримый трон за яркими звездами
Царит над безднами разбросанных миров,-
Нет, перед ним я нем!.. Глубокое сознанье
Моей ничтожности смыкает мне уста,-
Меня влечет к себе иное обаянье — Не власти царственной,- но пытки и креста.
Мой бог — бог страждущих, бог, обагренный кровью,
Бог-человек и брат с небесною душой,-
И пред страданием и чистою любовью
Склоняюсь я с моей горячею мольбой!..

Тяжелое детство мне пало на долю:
Из прихоти взятый чужою семьей,
По темным углам я наплакался вволю,
Изведав всю тяжесть подачки людской.
Меня окружало довольство; лишений
Не знал я,- зато и любви я не знал,
И в тихие ночи тревожных молений
Никто над кроваткой моей не шептал.
Я рос одиноко… я рос позабытым,
Пугливым ребенком,- угрюмый, больной,
С умом, не по-детски печалью развитым,
И с чуткой, болезненно-чуткой душой…
И стали слетать ко мне светлые грезы,
И стали мне дивные речи шептать,
И детские слезы, безвинные слезы,
С ресниц моих тихо крылами свевать!..

Ночь… В комнате душно… Сквозь шторы струится
Таинственный свет серебристой луны…
Я глубже стараюсь в подушки зарыться,
А сны надо мной уж, заветные сны!..
Чу! Шорох шагов и шумящего платья…
Несмелые звуки слышней и слышней…
Вот тихое «здравствуй», и чьи-то объятья
Кольцом обвилися вкруг шеи моей!

«Ты здесь, ты со мной, о моя дорогая,
О милая мама!.. Ты снова пришла!
Какие ж дары из далекого рая
Ты бедному сыну с собой принесла?
Как в прошлые ночи, взяла ль ты с собою
С лугов его ярких, как день, мотыльков,
Из рек его рыбок с цветной чешуею,
Из пышных садов — ароматных плодов?
Споешь ли ты райские песни мне снова?
Расскажешь ли снова, как в блеске лучей
И в синих струях фимиама святого
Там носятся тени безгрешных людей?
Как ангелы в полночь на землю слетают
И бродят вокруг поселений людских,
И чистые слезы молитв собирают
И нижут жемчужные нити из них?.

Сегодня, родная, я стою награды,
Сегодня — о, как ненавижу я их!-
Опять они сердце мое без пощады
Измучили злобой насмешек своих…
Скорей же, скорей!..»

И под тихие ласки,
Обвеян блаженством нахлынувших грез,
Я сладко смыкал утомленные глазки,
Прильнувши к подушке, намокшей от слез!..

1886, С. Носковицы, Подольской губернии

Не презирай толпы: пускай она порою
Пуста и мелочна, бездушна и слепа,
Но есть мгновенья, когда перед тобою
Не жалкая раба с продажною душою,
А божество — толпа, титан — толпа!..
Ты к ней несправедлив: в часы ее страданий,
Не шел ты к ней страдать… Певец ее и сын,
Ты убегал ее проклятий и рыданий,
Ты издали любил, ты чувствовал один!..
Приди же слиться с ней; не упускай мгновенья,
Когда болезненно-отзывчива она,
Когда от пошлых дел и пошлого забвенья
Утратой тяжкою она потрясена!..

1881

Есть страданья ужасней, чем пытка сама,-
Это муки бессонных ночей,
Муки сильных, но тщетных порывов ума
На свободу из тяжких цепей.
Страшны эти минуты душевной грозы:
Мысль немеет от долгой борьбы,
А в груди — ни одной примиренной слезы,
Ни одной благодатной мольбы!..
Тайна, вечная, грозная тайна томит
Утомленный работою ум,
И мучительной пыткою душу щемит
Вся ничтожность догадок и дум…
Рад бежать бы от них,- но куда убежать?
О, они не дадут отдохнуть
И неслышно закрадутся в душу, как тать,
И налягут кошмаром на грудь;
Где б ты ни был,- они не оставят тебя

И иссушат бесплодной тоской,-
Если ты как-нибудь не обманешь себя
Или разом не кончишь с собой!..

Серебрясь переливами звездных лучей,
? Тихо летняя полночь плывёт
Над шатрами дубрав, над цветами полей
? И над зеркалом дремлющих вод.
Ни дыханья, ни звука… Затихла волна,
? Не колышет листы плаунов,
И далёко, далёко по взморью видна
? [В лунном блеске кайма] берегов…

Хороша эта ночка, безмолвная, ясная,
С фосфорической, полной луной,
Эта песнь соловьиная, звонкая, страстная,
Эта мертвая тишь над рекой.
Как покойно кругом! В даль, сияньем залитую,
Ширь полей, утопая, бежит,
Справа лес-великан головою сердитою
Приумолк и таинственно спит.
Слева Тигода сонная воды зеркальные
Гладью светлою в Волхов катит,
И, поникнув над нею ветвями печальными,
Одиноко береза грустит.
Из-за леса, струей набегая душистою,
Чуть шумит ветерок в камышах,
А вдали за рекой полосой золотистою
Догорает заря в небесах.
Успокойся и ты, моя грудь наболевшая,
Рой безжалостных дум отгони
И, забывши на сердце тоску накипевшую,
От всего в эту ночь отдохни.

30 июня 1878

Закралась в угол мой тайком,
Мои бумаги раскидала,
Тут росчерк сделала пером,
Там чей-то профиль набросала;
К моим стихам чужой куплет
Приписан беглою рукою,
А бедный, пышный мой букет
Ощипан будто саранчою!..
Разбой, грабеж!.. Я не нашел
На месте ничего: всё сбито,
Как будто ливень здесь прошел
Неудержимо и сердито.
Открыты двери на балкон,
Газетный лист к кровати свеян…
О, как ты нагло оскорблен,
Мой мирный труд, и как осмеян!
А только встретимся,- сейчас
Польются звонко извиненья:
«Простите,- я была у вас…
Хотела книгу взять для чтенья…
Да трудно что-то и читать:
Жара… брожу почти без чувства…
А вы к себе?. творить?. мечтать?.
О бедный труженик искусства!»
И ждет, склонив лукавый взгляд,
Грозы сурового ответа,-
А на груди еще дрожат
Цветы из моего букета!..

Первая половина 1885

Во мраке жизненном, под жизненной грозою,
Когда, потерянный, я робко замолчал,
О милый брат, какой нежданной теплотою,
Какой отрадой мне привет твой прозвучал!

Не часто на пути светило мне участье,
И не из роз венок ношу я на челе.
И тем дороже мне, тем необъятней счастье
С душою родственной сойтись в томящей мгле.

Одни не поймут, не услышат другие,
И песня бесплодно замрет,-
Она не разбудит порывы святые,
Не движет отважно вперед.

Что теплая песня для мертвого мира?
Бездушная звонкость речей,
Потеха в разгаре позорного пира,
Бряцанье забытых цепей!

А песне так отдано много!.. В мгновенья,
Когда создавалась она,
В мятежной душе разгорались мученья,
Душа была стонов полна.

Грозою по ней вдохновение мчалось,
В раздумье пылало чело,
И то, что толпы лишь слегка прикасалось,
Певца до страдания жгло!

О сердце певца, в наши тяжкие годы
Ты светоч в пустыне глухой;
Напрасно во имя любви и свободы
Ты борешься с черною мглой;

В безлюдье не нужны тепло и сиянье,-
Кого озарить и согреть?
О, если бы было возможно молчанье,
О, если бы власть не гореть!

1882

Дураки, дураки, дураки без числа,
Всех родов, величин и сортов,
Точно всех их судьба на заказ создала,
Взяв казенный подряд дураков.

Если б был бы я царь, я б построил им дом
И открыл в нём дурацкий музей,
Разместивши их всех по чинам за стеклом
В назиданье державе моей.

Ах, этот лунный свет! Назойливый, холодный.
Он в душу крадётся с лазурной вышины,
И будит вновь порыв раскаянья бесплодный,
И гонит от меня забвение и сны.
Нет, видно, в эту ночь мне не задуть лампады!
Пылает голова. В виски стучится кровь,
И тени прошлого мне не дают пощады,
И в сердце старая волнуется любовь...

Нет, я больше не верую в ваш идеал,
И вперед я гляжу равнодушно:
Если б мир ваших грез и настал,—
Мне б в нем было мучительно душно:
Столько праведной крови погибших бойцов,
Столько светлых созданий искусства,
Столько подвигов мысли, и мук, и трудов,—
И итог этих трудных, рабочих веков —
Пир животного, сытого чувства!
Жалкий, пошлый итог! Каждый честный боец
Не отдаст за него свой терновый венец…

1883