Стихи Николая Платоновича Огарева о любви

Среди сухого повторенья
Ночи за днем, за ночью дня —
Замолкших звуков пробужденье
Волнует сладостно меня.

Знакомый голос, милый лепет
И шелест тени дорогой —
В груди рождают прежний трепет
И проблеск страсти прожитой.

Подобно молодой надежде,
Встает забытая любовь,
И то, что чувствовалось прежде,
Все так же чувствуется вновь.

И, странной негой упоенный,
Я узнаю забытый рай…
О! погоди, мой сон блаженный,
Не улетай, не улетай!

В тоске обычного броженья
Смолкает сна минутный бред,
Но долго ласки и томленья
Лежит на сердце мягкий след.

Так, замирая постепенно,
Исполнен счастия и мук,—
Струны внезапно потрясенной
Трепещет долго тихий звук.

Я знаю, друг, что значит слово мать,
Я знаю — в нем есть мир любви чудесный,
Я знаю — мать прискорбно потерять
И сиротой докончить путь безвестный.
Я матери лишился с детских лет,
И нет ее в моем воспоминанье,
Но сколько раз, забыв земной наш свет,
Носился к ней я в пламенном желанье!
И знаешь, друг, душе в ее скорбях
Есть тайное, святое утешенье
Знать, что душа родная в небесах
Ее хранит и в горе и в смятенье.
И вот, когда вечернею порой
Ты взглянешь вдруг на небо голубое —
Подумаешь: вот матери родной
С любовью тень несется надо мною.
И вот, когда толпу людей пустых
Вдруг оскорбил в порыве благородном
Ты правды чистой голосом свободным,-
Тебе не страшны будут козни их:
Ведь на тебя из горнего селенья
Взирает мать с улыбкой одобренья.

21 июля 1839

Отец! вот несколько уж дней
Воспоминанье все рисует
Твои черты душе моей,
И по тебе она тоскует.
Все помню: как ты здесь сидел,
С каким, бывало, наслажденьем
На дом, на сад, на пруд глядел,
Какую к ним любовь имел,
Про них твердил нам с умиленьем,
«Все это,- ты тогда мечтал,-
Оставлю сыну в достоянье… »
Но равнодушно я внимал,
И не туда несло желанье,
Я виноват перед тобой:
Я с стариком скучал, бывало,
Подчас роптал на жребий свой…
Прости меня! На ропот мой
Набрось забвенья покрывало.
Скажи, отец, где ты теперь?
Не правда ль, ты воскрес душою?
Не правда ль, гробовая дверь
Не все замкнула за собою?
Скажи, ты чувствуешь, что я
Здесь на земле грущу, тоскую,
Все помню, все люблю тебя,
Что падала слеза моя
Не раз на урну гробовую?
О! если все то знаешь ты —
То будь и там мой добрый гений,
Храни меня средь суеты,
Храни для чистых вдохновений —
Молись!.. Но, может, в той стране
Ты сам, раскаяньем гонимый,
Страдаешь. О, скажи же мне —
Я б стал молиться в тишине,
Чтоб бог дал мир душе томимой.
Но нет! Ты все же лучше стал,
Чем я среди греха и тленья,
Ведь ты в раскаянье страдал
И смыл все пятна заблужденья;-
Так ты молись за жребий мой,
А я святыни не нарушу
Моею грешною мольбой…
Молись, отец, и успокой
Мою тоскующую душу.

Июль 1839

Я вспомнил, как ты здесь страдала,
Как сердце билось и чело
Болезни муки выражало,-
И как мне было тяжело!
Как каждый стон подруги милой
Мне скорбно душу волновал,
Я то молился, то, унылый,
Себя отчаяньем терзал.
Но все тогда мне легче было,
Все были вместе мы с тобой,
И все, что сердце так любило,
Не разлучалося со мной.
Теперь я на дороге снова,
Но я один, и грустен путь,
И не с кем нежно молвить слова,
С любовью не на что взглянуть.
Кругом зима, да ночь, да тучи,
Да вьюга снег метет с земли,
И завывает ветр могучий,
Да лес чернеется вдали;
А в сердце тайная тревога,
Душа печальна и мрачна!..
О одинокая дорога,
Как ты мучительно скучна!
И ты одна, моя подруга,
И ты грустишь, и в тяжком сне,
Быть может, горестного друга
Ты видишь в дальней стороне.
О! Тяжело нам разлученье,-
Ведь нас навек в пути земном
Соединило провиденье
Любви негаснущей узлом.

Февраль 1839

В вечернем сумраке долина
Синела тихо за ручьем,
И запах розы и ясмина
Благоухал в саду твоем;
В кустах прибережных влюбленно
Перекликались соловьи.
Я близ тебя стоял смущенный,
Томимый трепетом любви.
Уста от полноты дыханья
Остались немы и робки,
А сердце жаждало признанья,
Рука — пожатия руки.

Пусть этот сон мне жизнь сменила
Тревогой шумной пестроты;
Но память верно сохранила
И образ тихой красоты,
И сад, и вечер, и свиданье,
И негу смутную в крови,
И сердца жар и замиранье —
Всю эту музыку любви.

До 1855, 3 июня

Прочь, коршун! больно! Подлый раб,
Палач Зевеса!.. О, когда б
Мне эти цепи не мешали,
Как беспощадно б руки сжали
Тебя за горло! Но без сил,
К скале прикованный, без воли,
Я грудь мою тебе открыл,
И каждый миг кричу от боли,
И замираю каждый миг…
На мой безумно жалкий крик
Проснулся отголосок дальний,
И ветер жалобно завыл
И прочь рванулся что есть сил,
И закачался лес печальный;
Испуга барс не превозмог —
Сверкая желтыми глазами,
Он в чащу кинулся прыжками;
Туман седой на горы лег,
И море дальнее, о скалы
Дробяся, глухо застонало…
Один спокоен царь небес —
Ничем не тронулся Зевес!

Завистник! Он забыть не может,
Что я творец, что он моих
Созданий ввек не уничтожит;
Что я с небес его для них
Унес огонь неугасимый…
Ну что же, бог неумолимый,
Ну, мучь меня! Еще ко мне
Пошли хоть двадцать птиц голодных,
Неутомимых, безотходных,
Чтоб рвали сердце мне оне —
А все ж людей я создал!— Твердый,
Смеясь над злобою твоей,
Смотрю я, непокорный, гордый,
На красоту моих людей.
О! хорошо их сотворил я,
Во всем подобными себе:
Огонь небесный в них вселил я
С враждою вечною к тебе,
С гордыней вольною Титана
И непокорностью судьбе.

Рви, коршун, глубже в сердце рану —
Она Зевесу лишь позор!
Мой крик пронзительный — укор
Родит в душах моих созданий;
За дар томительный страданий
Дойдут проклятья до небес —
К тебе, завистливый Зевес!
А я, на вечное мученье
Тобой прикованный к скале,
Найду повсюду сожаленье,
Найду любовь по всей земле,
И в людях, гордый сам собою,
Я наругаюсь над тобою.

1841

День за день — робко — шаг за шаг,
Как тени скользкие во мрак
Иль как неверные преданья,
Теряются воспоминанья,
Бледнеют прошлого черты…
Всю жизнь мне кажется, что ты —
Напрасный мученик движенья,
Скиталец в даль без возвращенья,
Выходишь из дому, где жил,
И кто-то там тебя любил,
Ты тоже сам любил кого-то,
И ты ль кого, тебя ли кто-то
С бездушьем детским оскорбил.
Тая любовь, скрывая муку,
Пожал ты грустно чью-то руку
И вышел медленной стопой…
Дверь затворилась за тобой.
Ты проходил по длинной зале,
Лежал в печальной полумгле
Мертвец знакомый на столе,
И ты шаги направил дале,
В последний раз с немой тоской
Ему кивнувши головой.
И шел ты длинным коридором,
Глядя на выход робким взором,
И с длинной лестницы спустясь,
Внутри дрожа, рукой тревожной
Последней двери ключ надежной
Ты повернул в последний раз,
И дверь, отхлынув, заперлась.
Один стоял ты середь ночи,
Светил фонарь надстолбный в очи,
И долго тень твоей спины
Не отрывалась от стены.
Когда ж последние ступени
Того заветного крыльца
Сошел ты тихо до конца,—
Дрожали слабые колени.
Вдоль улицы в безлюдный час
Ты шел уныло, бесприютно,
Глядел назад ежеминутно,
Глядел назад, и каждый раз
Фонарь бледнел, потом погас,
Еще виднелся ночью томной
Высокий дом, как призрак темный,
И он исчез в далекой мгле,
Как гроб в наваленной земле.
И новый день с иной страною…
Другие люди, новый дом,—
Опять любовь и горе в нем,
И снова в путь,— и за собою
Ты видишь, как, едва горя,
Бледнеет пламя фонаря.
И что ж осталось от скитанья,
Где, повторяясь шаг за шаг,
Уходят вспять воспоминанья,
Как тени скользкие во мрак?
Глухая боль сердечной раны
Да жизни сказочные планы…

1861-1862

Зимой люблю я встать поутру рано,
Когда еще все тихо, как в ночи,
Деревня спит, и снежная поляна
Морозом дышит, звездные лучи
Горят и гаснут в ранней мгле тумана.
Один, при дружном трепете свечи
Любимый труд уже свершать готовый —
Я бодр и свеж и жажду мысли новой.

Передо мной знакомые преданья,
Где собран опыт трудный долгих лет
И разума пытливые гаданья…
Спокойно шлю им утренний привет
И в тишине, исполненный вниманья,
Я слушаю, ловя летучий след,
Биенье жизни от начала века
И новый мир творю для человека.

Но гонит день туманы ночи сонной,
Проснулся гул — подобие волне,
Зовет звонок к работе обыденной.
И все, что мог создать я в тишине,
Развеет дико день неугомонный…
И в жизни вновь звучит уныло мне
Одно и то же непрерывной цепью,
Как ветра шум над бесконечной степью.

А ввечеру, всех дел окончив смету,
Засядем мы, мой друг, пред камельком:
Нам принесут печальную газету,
И грустно мы все новости прочтем
И ничего по целу белу свету
Отрадного ни капли не найдем,
И молча мы пожмем друг другу руку,
Чтоб выразить любовь, и скорбь, и скуку.

(1854-1855)

Природа зноем дня утомлена
И просит вечера скорей у бога,
И вечер встретит с радостью она,
Но в этой радости как грусти много!

И тот, кому уж жизнь давно скучна,
Он просит старости скорей у бога,
И смерть ему на радость суждена,
Но в этой радости как грусти много!

А я и молод, жизнь моя полна,
На радость мне любовь дана от бога,
И песнь моя на радость мне дана,—
Но в этой радости как грусти много!

1841

_(Подражание Полонию)

Ступай, мой сын! Постранствуй! Погляди!
Мне, старику, оно уже не лестно,
Как сонный кот, забившись в угол тесный,
Я не ищу отрады впереди;
А молодежь, с своим орлиным взором,
Летит вперед за волей и простором.

Учись! Пойми, что знание есть власть,
Умей страдать вопросом и сомненьем,
Умей людей любить с благоговеньем
И претворяй бунтующую страсть
В смысл красоты и веры благородной;
Живи умно, как человек свободный.

Пора любви придет своей чредой:
Умей любовь проникнуть светом дружбы,
Но избегай, как гнета рабской службы,
Тяжелой свычки, праздной и тупой,
Где женщина, весь день дыша разладом,
Тревожит жизнь докучно мелким ядом.

За истину сноси обидный гнет —
Без хвастовства, но гордо и достойно;
Будь тверд в борьбе и смерть встречай спокойно
Не злобствуя и зная наперед:
Народы все, помимо всех уроков,
Сперва казнят, а после чтут пророков.

Итак, ступай! Мужайся и расти,
На все кругом смотри пытливым взглядом,
И действуя наперекор преградам,
И не сходя с заветного пути…
Забудь в труде и страх и утомленье —
И вот тебе мое благословенье.

1859