Стихи Льва Озерова

Я и пред смертью вспомню эту кручу,
И весь в огнях распластанный Подол,
И то, как здесь я к радости пришел
При виде звезд, при виде синей тучи,
Плывущей с юга. Я глядел туда,
Где неустанно темная вода
Огни Подола и луну дробила,
Где двигался моторки уголек,
Туда, где светлый выступал песок.
Я знал: такая в этой ночи сила,
Такая убедительность, что мой
Немел язык и я не шел домой.
И чем стоял здесь дольше, тем сильнее
Я понимал — нет горя у меня;
И все пойдет на лад день ото дня
В моем дому; что круча есть, над нею
Стоят деревья темные, шепчась;
Что стала ночь внимательней и тише.
И мне казалось: в этот час
Я будущее слышу.

1935

Поэзия — горячий цех,
В котором есть огонь для тех,
Кто ночью и при свете дня
Прожить не может без огня.
Пусть слабодушные уйдут,
Их обиталище не тут.
Пускай покинет нас делец:
Огонь — не золотой телец.
За слабодушным и дельцом
Ленивец пусть уйдет с глупцом.
Здесь ненадежен их успех:
Поэзия — горячий цех.

Нет, не свет зажигается в окнах,
Наполняются медом они,
И звенят световые волокна,
И цепочкой горят огни.

То, что было в окнах огнями,
Стало звездами в небесах.
Что ты делаешь, сердце, с нами?
Как об этом всём написать?

Где начало стихотворений?
В громе площади? В тишине?
Мастерская преображений
Круглосуточная во мне.

Там огонь и вода ждут встречи,
Там гора сойдется с горой,
Там в обрывках обычной речи
Я ловлю гармонический строй.

1965

Вдруг пахнуло глубокой ночью,
Вдруг смешалось небо с землей.
Паровозного дыма клочья —
Над горами, над полумглой.

Тучи ниже, и горы ниже.
Потемнело и рассвело.
Будто дальнее стало ближе,
Будто ближнее вдаль ушло.

Рассвело и вновь потемнело.
Это горной дороги стрела
Полоснула зелено-белым:
Три зазубрины, два угла.

Полоснула, загрохотала
И немедля отозвалась.
И откликнулись громом скалы,
И тотчас же наладилась связь

Между ближней горой и дальней,
Между небом и нашей землей,
Между молотом и наковальней,
Между светом и полумглой.

1970

Ещё звучит в моих ушах
Седьмого вальса легкий шаг,
Как вешний ветерок,
Как трепетанье птичьих крыл,
Как мир, который я открыл
В сплетенье нотных строк.
Еще звучит тот вальс во мне,
Как облако в голубизне,
Как родничок в траве,
Как сон, что вижу наяву,
Как весть о том, что я живу
С природою в родстве.

Серости на белом свете нет,
Серость — это ваше нерадение,
Невнимание, усталость лет,
Ваше настроение осеннее.

Где для вас невнятное пятно,—
Для меня цветут долины маково.
Все едино, но не все одно,
Все едино, но не одинаково.

1971

Услышанный в детстве когда-то мотив,
За мною бредет он, и прост и красив.
Но как повторить его? Я не умею.
Мотив — как издевка над жизнью моею.

Мотив — как молитва бродячей судьбы.
Я слышал его из какой-то избы.
Старуха мне пела, согретая печью,
И песня казалась не песней, а речью.

А речь не запомнилась — смутная речь,
Которую не удалось мне сберечь.
Не помню. В мученье мне это звучанье.
Какое-то скорбное воспоминанье!

Быть может, я думаю, душу смутив,
Во мне прояснится неясный мотив,
Быть может, услышу в последний мой час:
Возник — просиял — вразумил — и погас.

1971

О тебе я хочу думать. Думаю о тебе.
О тебе не хочу думать. Думаю о тебе.
О других я хочу думать. Думаю о тебе.
Ни о ком не хочу думать. Думаю о тебе.

1964

Всю жизнь я собираюсь жить.
Вся жизнь проходит в ожиданье,
И лишь в короткие свиданья,
Когда немыслимо решить,
Что значит быть или не быть,
Меж гордым мигом узнаванья
И горьким мигом расставанья —
Живу, а не готовлюсь жить.

1964

Вишневый сад белеет в темноте.
Вишневый сад. А времена не те.
Вишневый сад. Забыли человека.
Стучит топор. Прошло всего полвека,
А век не тот. В надзвездной высоте
Летит земной детеныш по орбите.
Следите, как летит он! И — не спите!
Вишневый сад белеет в темноте.

Я видел степь. Бежали кони.
Она подрагивала чуть
И элеватора свечу
Держала на своей ладони.

И зелень в синеву лилась,
И синь легла на все земное,
И устанавливалась связь
Меж степью, высотой и мною.

Та связь была, как жизнь, прочна.
И только туча дымной пыли,
Которую копыта взбили,
Была от нас отделена.

1932

Ты что там надумала! Что там наворожила!
Размолвка, неведенье, ссора, два шага назад.
И все успокоенное снова разворошила,
И в неизвестность устремлены глаза.

Ты истомилась! Давай помолчим немного.
Дни, как песчинки, слеживаются в гранит.
Это в тебе говорит пройденная дорога,
Это непройденная говорит.

Душу не смею отдать людскому злословью.
Знаю, что тленье бывает дольше огня.
Я не могу над моею подняться любовью,
Потому что любовь моя выше меня.

1964

Начальный жестокий период любви…
Как хочешь, как можешь его назови,
Но только не мукой и вовсе не сном,—
Скорее бессонницей, морем вверх дном,
Сумятицей, смутой, весенней грозой,
Не новою вехой и не полосой,
А временем года — не пятым — шестым,
Где снега завалы — черемухи дым,
Где сани скрипят — голосят соловьи,
Где свищут метели — долдонят ручьи,
И все говорит тебе: здравствуй, живи!

… Начальный жестокий период любви.

1964

_Памяти матери

Я приехал в Осетию через год
После смерти твоей, через век,
Через вечность и через бездну невзгод,
Через множество гор и рек.

Я приехал, чтоб горе избыть
Среди этих снежных вершин.
Как могу избыть, как могу забыть,
Если с ним мы один на один.

Только в дружестве, на миру,
Глубоко в горах — то в тиши,
То на шумном людском пиру
Находил я приют для души.

Не забвение находил,
А причастность к общей судьбе,
И мне слышался шорох орлиных крыл,
Уносящих меня к тебе.

1970

Сирень задыхается. Небо набухло.
В утробе его разухабисто бухало.
Везде, как возмездье, гроза назревала,
И мир был подобен ущелью Дарьяла:
Навалы породы, и горы, и годы,
И в трещинах молний — загадка природы,
И груды сирени с веселою злостью
Вверху повторились, плывущие гроздья
Дымящихся туч загорались от молний.
И мир был начального часа безмолвней —
Ни слов, ни названий, ни определений,
Грозы бесновался разгневанный гений,
Сдвигая пространства, смещая понятья.
Ни благословенья ему, ни проклятья,
А — радость природы, разрядка и роздых —
На гроздьях сирени настоянный воздух.

1971

Ветер бесцветен? Хочет он в лицах
Весь мир показать изнутри и извне.
Ветер зеленый, если он в листьях,
Ветер багряный, если в огне.

Поэзия не позабыта,
Хотя в кастальскую струю
Не окунает конь копыта,—
Он ест овес свой деловито
У самой бездны на краю.
И на прогулке и в бою
Поэзия не позабыта,
Она не порожденье быта —
Прикосновенье к бытию.

Лирика. Три звездочки. Это не коньяк.
Это я буланого тороплю коня.

Это я желанную радость тороплю.
— Приходи, побудь со мной, я тебя люблю!

— Помни, помни, помни,- обращаюсь к ней.
С нею нелегко мне, без нее трудней…

Лирика. Любовь моя, вновь живи, дыши!
Вновь душа открыта для другой души.

Это звезды колются, воздух звенит,
Это колокольцы льются в зенит.

Это винограда тугая гроздь,
Это я хозяин,
А ты мой гость.

Накормлю, напою, песню спою.
Заходи, пожалуйста, в книгу мою!

1946-1952

На берегу морском лежит весло
И больше говорит мне о просторе,
Чем все огромное взволнованное море,
Которое его на берег принесло.

Немо горит в окне огонек;
Звезды немы.
Где мы, когда человек одинок?
Где мы?
Где мы, когда он, уставясь во тьму,
Ищет совета?
Где мы, чтоб вовремя выйти к нему,
Ждущему где-то?
Сколько раз мы с тобою клялись
В чуткости к другу?
Что же ты далью счел эту близь,
Спрятал за спину руку?
Взял да забился в свой уголок,
Пишешь поэмы…
Где мы, когда человек одинок,
Где мы?.