Стихи Бориса Юлиановича Поплавского

Душа в приюте для глухонемых
Воспитывалась, но порок излечен;
Она идёт прощаясь с каждым встречным
Среди больничных корпусов прямых.
Сурово к незнакомому ребёнку
Мать повернула чёрные глаза
Когда усевшись на углу на конку
Они поехали с вещами на вокзал;
И сколько раз она с тех пор хотела
Вновь онеметь или оглохнуть вновь,
Когда стрела смертельная летела
Ей слишком хорошо понятных слов.
Или хотя бы поступить на службу
В сей вышеупомянутый приют,
Чтоб слов не слышать непристойных дружбы
И слов любви столь говорливой тут.

1

Отдалённые звуки неба
И страшные звуки жизни
Я сегодня совсем не слышал
Я сегодня не ел и не пил
Я сегодня почувствовал жёсткий
Удар посредине сердца
Я сегодня спустился к чёрным
Безмятежным краям пустынь

2

Шум автомобиля
Белый низкий свод
Вкус тончайшей пыли
Тишина
Летом жизнь священна
Летом счастье бренно
Летом вся вселенная
Насквозь видна
Звёзды и кометы
Золотое лето
Слабость отстраненье
Похороны пенье
Снежная весна

На аэродроме побит рекорд высоты
Воздух полон радостью и ложью
Черная улица, грохот взглядов, удары улыбок
Опасность
А в тени колокольни бродяга играет на флейте
Тихо-тихо
Еле слышно
… Он разгадал
Крестословицу о славе креста
Он свободен

Сонливость
Путешественник спускается к центру земли
Тихо уходят дороги на запад
Солнце
Мы научились разным вещам. Мы были на полюсе
Где лед похож на логические возвраты
А вода глубока
Как пространство
Всё оставлено
Только вдали память говорит с Богом

Над белым домом белый снег едва,
Едва шуршит иль кажется что белый.
Я приходил в два, два, и два, и два
Не заставал. Но застывал. Что делать!

Се слов игра могла сломать осла,
Но я осёл железный, я желе
Жалел всегда, желел, но ан ослаб
Но ах ещё! Пожалуй пожалей!

Не помню. О припомни! Нет умру.
Растает снег. Дом канет бесполезно.
Подъёмная машина рвётся в бездну
Ночь мчится к утру. Гибель поутру.

Но снова я звоню в парадный ход.
Меня встречают. Вера, чаю! чаю
Что кончится мой ледяной поход,
Но Ты мертва. Давно мертва!.. Скучаю

Был красивый полон удивленья
Что заснул в болоте утопая
Страшно близко к лучшим временам
И проснулся на высоком месте
Только горы преграждали взоры
Но понятно было то, что скоро
Облака поднимутся к лазури
Поцелуют небо наяву

О колокола
О сирены сирен в сиренях
О рассветы что лили из лилии
Самое простое — это умереть
Самое трудное — это стерпеть
За открытою дверью снова улица в сквере
Из комнаты в комнату вхожу
И сон за мной
Мое пальто там в лунной тьме сутулится
Я падаю, оно за мной
О солнце
Как передать позор отказа плакать
И в синеве подземной отцветать
В окно мое устало солнце падать
Отказ молчать
Колокола. Перу уснуть пора
Сирени рвались в вечность, спят давно
Со странною улыбкой мертвых дев
О лев
Смежи лучом виденья королев

Отпустите чудо
Не мучайте его пониманием
Пусть танцует как хочет
Пусть дышит
Пусть гаснет
Нет, оно не может поверить
Что вы раскроете ладони
Полюбите капли дождя:
Ваши души не промокают
И с них не стекает
Свет

Никто никуда не уходит
Все остаются на своих звездах
Все уносятся в пропасти
Все забывают друг о друге
О как жестоко пространство
О как далёко до теплых
Светлых лучей Плеяды —
Что это за зрелище?
Это картины звездного ада
Так надо
Так рождается жалость

Почему боль не проходит?
Потому что проходит вовнутрь.
Где спит статуя с электрическим черным лицом
На страже анемоны и солнечных рыб
Там боли нечего делать

Фиалки играли в подвале
Где мертвые звезды вздыхали о мраке могилы
Только призраки окна еще открывали
И утро всходило
Им было так больно что лица они закрывали
И так до заката
Когда погасали
Лучи без возврата
А ночью огни появлялись на стенах домов
Цветы наклонялись над бездной —
их пропасть манила
Внизу на асфальте ходила душа мирозданья
И думала как ей войти в то прекрасное зданье
Так долго ходила, на камень ложилась лицом
И тихо шепталась с холодным и мертвым отцом
Потом засыпала
Вернувшийся с бала
Толкал ее пьяной ногой

Извержен был, от музыки отвержен
Он хмуро ел различные супы,
Он спал, лицом в холодный мох повержен,
Средь мелких звёзд различной красоты.

Пусть молоко вскипевшее снегов
Прольется на шелка средь клубов пара,
Под дикий рёв трамваев и шагов,
Терзающих асфальтную гитару.

Вечер блестит над землею,
Дождь прекратился на время,
Солнце сменилось луною,
Лета истаяло бремя.

Низкое солнце садится
Серое небо в огне;
Быстрые, черные птицы
Носятся стаей в окне.

Так бы касаться, кружиться,
В бездну стремглав заглянуть,
Но на земле не ужиться,
В серое небо скользнуть.

Фабрика гаснет высоко,
Яркие, зимние дни.
Клонится низко осока
К бегу холодной волны.

Черные, быстрые воды
Им бы заснуть подо льдом.
Сумрачный праздник свободы
Ласточки в cepдце пустом.

1931

Случалось призракам рояли огибать
Являться запросто свои расправив косы
Был третий час. В больную моря гладь
От счастия кидались вплавь матросы
Был летний день. Не трудно угадать
Почто бросались в океан матросы
Часы ныряли в бездну океана
И глубоко звенели под водой
И снег влетев в цветник оконной рамы
Переставал вдруг быть самим собой
Мы отступали в горы от программы
Но ты упала в прорубь на лугу
Засыпанная летними цветами
Писала ты в испуге о признанье
Что повторить я больше не могу
Я говорил: не быть воспоминаньям
Как и всегда там море на лугу

Чёрное дерево вечера росло посредине анемоны
Со сказочной быстротой
Опять что-то происходило за границами понимания
Изменялись окна стекла касались времени
А за окном была новая жизнь
Всё меняло своё название как в те прошлые годы
Железо улыбок звучало ударами дождевых лилий
Потом всё прошло и снова была ночь

Я помню лаковые крылья экипажа,
Молчание и ложь. Лети, закат, лети.
Так Христофор Колумб скрывал от экипажа
Величину пройденного пути.

Была кривая кучера спина
Окружена оранжевою славой.
Вилась под твёрдой шляпой седина
А сзади мы, как бы орёл двуглавый.

Смотрю, глаза от солнца увернув;
Оно в них всё ж ещё летает множась
Напудренный и равнодушный клюв
Грозит прохожим, что моргают ежась.

Ты мне грозила восемнадцать дней,
На девятнадцатый смягчилась и поблекла.
Закат оставил наигравшись стекла,
И стало вдруг заметно холодней.

Осенний дым взошел над экипажем,
Где наше счастье медлило сойти,
Но капитан скрывал от экипажа
Величину пройденного пути.

_Жюлю Лафоргу

С моноклем, с бахромою на штанах,
С пороком сердца и с порочным сердцем
Ехидно мним: планеты и луна
Оставлены Лафоргом нам в наследство.

Вот мы ползем по желобу, мяуча.
Спят крыши, как чешуйчатые карпы,
И важно ходит, завернувшись в тучу,
Хвостатый черт, как циркуль вдоль по карте.

Лунатики уверенно гуляют,
Сидят степенно домовые в баках,
Крылатые собаки тихо лают.
Мы мягко улетаем на собаках.

Блестит внизу молочная земля,
И ясно виден искрометный поезд.
Разводом рек украшены поля,
А вот и море, в нем воды по пояс.

Вожатые забрали высоту,
Хвост задирая, как аэропланы,
И на Венеру мы летим — не ту,
Что нашей жизни разбивает планы.

Синеет горный неподвижный нос,
Стекло озер под горными тенями.
Нас радость потрясает как поднос,
Снижаемся с потухшими огнями.

На ярком солнце для чего огни?
Но уж летят, а там ползут и шепчут
Стрекозы-люди, бабочки они,
Легки, как слезы, и цветка не крепче.

Вот жабы скачут, толстые грибы,
Трясясь встают моркови на дыбы,
И с ними вместе, не давая тени,
Зубастые к нам тянутся растенья.

И шасть-жужжать и шасть-хрустеть, пищать,
Целуются, кусаются — ну ад!
Свистит трава как розовые змеи.
А кошки! Описать их не сумею.

Мы пойманы, мы плачем, мы молчим.
Но вдруг с ужасной скоростью темнеет.
Замерзший дождь, лавины снежной дым.
Наш дирижабль уже лететь не смеет.

Пропала насекомых злая рать,
А мы, мы вытянулись умирать.
Замкнулись горы, синий морг над нами.
Окованы мы вечностью и льдами.

Всё было тихо, улицы молились
Ко сну клонились статуи беседок
Между дверьми — уйти!— остановились
Небесные и тайные победы
Как сладостно, как тяжко клонит сон
Как будто горы вырастают
Вершинами упертые в висок.
Высокий ледянной прекрасный Эльбрус тает
И медленно смеркается восток.
Всё было так, всё было не напрасно…

Белый снег разлуки
Звонкий голос муки
Спи, усни
Всё вертикально
Всё длится касаясь природы
Вечер или утро
Не знаю
Вечер и утро уснули в огнях водопада

«Как холодны общественные воды», —
Сказали Вы, и посмотрели вниз.
Летел туман за каменный карниз
Где грохотали мерзлые подводы.

Над крышами синел четвёртый час,
Спустились мы на мостовой морены,
Казалось мне: я закричу сейчас
Как эти пароходные сирены.

Но дальше шёл и веселил Тебя,
Так осужденные смеются с палачами,
И замолкал спокойно за плечами
Трамвая конь, что подлетал трубя.

Мы расставались; ведь не вечно нам
Стыдиться близости уже давно прошедшей,
Как осени по набережной шедшей
Не возвратиться по своим следам.

Мы вышли. Но весы невольно опускались.
О, сумерков холодные весы,
Скользили мимо снежные часы
Кружились на камнях и исчезали.

На острове не двигались дома,
И холод плыл торжественно над валом.
Была зима. Неверящий Фома
Персты держал в её закате алом.

Вы на снегу следы от каблука
Проткнули зонтиком, как лезвием кинжала
Моя ж лиловая и твердая рука,
Как каменная, на скамье лежала.

Зима плыла над городом туда
Где мы её, увы, ещё не ждали,
Как небо, многие вмещая города
Неудержимо далее и дале.