Читать стихи Михаила Светлова
Как мальчики, мечтая о победах,
Умчались в неизвестные края
Два ангела на двух велосипедах —
Любовь моя и молодость моя.
Иду по следу. Трассу изучаю.
Здесь шина выдохлась, а здесь прокол,
А здесь подъем — здесь юность излучает
День моего вступленья в комсомол.
И, к будущему выходя навстречу,
Я прошлого не скидываю с плеч.
Жизнь не река, она — противоречье,
Она, как речь, должна предостеречь —
Для поколенья, не для населенья,
Как золото, минуты собирай,
И полновесный рубль стихотворенья
На гривенники ты не разменяй.
Не мелочью плати своей отчизне,
В ногах ее не путайся в пути
И за колючей проволокой жизни
Бессмертие поэта обрети.
Не бойся старости. Что седина? — пустое!
Бросайся, рассекай водоворот,
И смерть к тебе не страшною — простою,
Застенчивою девочкой придет.
Как прожил ты? Что сотворил? Не помнишь?
И всё же ты недаром прожил век —
Твои стихи, тебя зовет на помощь
Тебя похоронивший человек.
Не родственник, ты был ему родимым,
Он будет продолжать с тобой дружить
Всю жизнь, и потому необходимо
Еще настойчивей, еще упрямей жить.
И, новый день встречая добрым взглядом,
Брось неподвижность и, откинув страх,
Поэзию встречай с эпохой рядом
На всем бегу,
На всем скаку,
На всех парах.
И, вспоминая молодость былую,
Я покидаю должность старика,
И юности румяная щека
Опять передо мной для поцелуя.
1957
[...]
Очень толстый
Секретарь ячейки
Жаловался мне на полноту:
— Мне, мой друг,
Уже невмоготу
По Донбассу мчаться на линейке.
Каждый вправе
Мне задать вопрос,
Что, как смерть,
Для коммуниста страшен:
«Где воспитывался?
Где ты рос?
Гильдией какою был украшен?
Ты не с нами,
Ты не наш на вид!
Ты чужой нам,
Судя по приметам...»
Между тем, клянусь,
В моей крови
Ничего купеческого нету.
Молоток отца
Еще гремит,
Подбивая конские копыта,
Я ж грозой
Свинцовою умыт,
Школою буденновской
Воспитан.
Бронепоезд в ночь
Меня качал…
В дождь,
И в снег,
И в ливень я начал
Делать большевистскую погоду
С девятьсот семнадцатого года.
А теперь,
Линейкою пыля,
Весь в поту,
Не ведая покоя,
Я кричу земле:
«Угля! Угля!»
Я ей внутренности
Рву киркою.
Ты простую истину пойми,
Что с добычей
Все не так уж просто,
Чтоб процент
С шестидесяти семи
Нам поднять —
И непременно до ста!..
Дисциплиной
Сжав материки,
По земле идут большевики,
И земля у них спросить боится:
В ту ли сторону она вертится?
Ветер пылью
Покрывает путь
И шумит у старых берегов,
Пафосом
Накачивая грудь,
Выдувая рифму из стихов.
Он солому сдул
С разбитых крыш
Старой николаевской России.
Он стучит
По крышам небоскребов.
Он шатает
Эйфелеву башню,
Он опрокинул
Все представленья
Об устойчивости капитализма…
А у нас —
Ударные года,
Быстрота
Неутомимых рук,
Электричества
Гудящая струя,
Неба и земли взаимопомощь…
Скоро ночь,
А Горловка не спит:
По земным артериям глубоким
Бродят коммунисты и шахтеры
Повышать земли температуру
Убыстренным пульсом вагонеток.
Ветер пылью
Покрывает путь,
Обдувая нас
Со всех сторон…
Мы идем,
Не замедляя шага,
И вожди, простые, как друзья,
Руки нам на плечи положили…
1932
[...]
Белый конь
Под Орлом пролетел,
Предназначенный к въезду в Москву,
Подминая траву…
Время мчится быстрее,
Чем лошадь, — и вот –
Конь издох,
А хозяин в Париже живет.
Белый конь издыхал,
Мечтая о сене,
Тучный всадник пешком
Отмахал сквозь поля…
Что толкнуло хозяина
К Эйфелю, к Сене,
К фавориту Бальзака,
К любимцу Золя?
Для того ли шумело
Солдатское детство,
Чтоб по луврским залам
Пройти знатоком?.
Что поделаешь, унтер,
Если некуда деться,
Если крах, если франк
Не звенит пятаком!
Где ж твоя, генерал,
Боевая походка?
Разве бренди на вкус –
Это русская водка?
Эполеты погасли,
Проходят часы,
И осенним ландшафтом
Свисают усы.
Ты снимаешь мундир свой,
Ты так утомлен,
Ты заснул вдалеке
От Российской земли…
Я хочу, чтоб буденновцы
Вторглись в твой сон,
Как в просторы Кубани
С размаху вошли!
Я не лгу,
Я своими глазами видал,
Как седой генерал
На жеребчике трясся…
Любо-дорого видеть,
Как мчит генерал
От ростовской Садовой
И до Монпарнаса!
Чтобы в этом дыму
Разобраться помочь,
Встань, о память моя,
И Ростов озари!
Грохочи надо мною,
Ростовская ночь,
Каждый выстрел двадцатого
Вновь повтори!
Пролетай, моя память,
Сквозь дни боевые,
Отягченная грузом
Свинца и стихов,
Чтоб легенды стояли,
Как часовые,
Не сменяясь вовеки
У входа в Ростов,
Чтобы к нашей истории
Только дотронуться —
А уж песнь о Ростове
Гудит по полкам!
Запевай, запевала!
Летите, буденновцы,
По земле,
По полям,
По годам, по векам!
[...]
Время нынче такое: человек не на месте,
И земля уж, как видно, не та под ногами.
Люди с богом когда-то работали вместе,
А потом отказались: мол, справимся сами.
Дорогая старушка! Побеседовать не с кем вам.
Как поэт, вы от массы прохожих оторваны…
Это очень опасно — в полдень по Невскому
Путешествие с правой на левую сторону…
В старости люди бывают скупее —
Вас трамвай бы за мелочь довез без труда,
Он везет на Васильевский за семь копеек,
А за десять копеек — черт знает куда!
Я стихи свои нынче переделываю заново,
Мне в редакции дали за них мелочишку.
Вот вам деньги. Возьмите, Марья Ивановна!
Семь копеек — проезд,
про запасец — излишки…
Товарищ! Певец наступлений и пушек,
Ваятель красный человеческих статуй,
Прости меня! — я жалею старушек,
Но это — единственный мой надостаток.
1927
[...]
Где последний
Индеец заснул,
Полночь тихо
Несет караул,
Над Америкой
Звезды стоят,
За Америкой
Волны шумят.
Эти звездные
Ночи ясны,
Фермер видит
Спокойные сны,
Полночь тихо
Несет караул,
Дребезжит
Электрический стул.
Если голову
В смертной тоске
Прислонить
К изможденной руке,-
Можно слышать,
Как звякают цепи,
Протянувшись
От Сакко к Ванцетти…
Если б рот мой
Как пушка гудел,
Если б стих мой
Снарядом летел,
Если б песня
Могла помешать
Губернатору Фуллеру
Спать,-
Я бы песню гонял
По земле,
Я б кричал ей,
Измученной, вслед:
— Через каждую
Эту версту
Надрывайся! Кричи!
Протестуй!
Над Америкой
Очень темно,
Только песня несется
Сквозь тьму;
Эта песня поется давно,
Сочинять ее вновь
Ни к чему!
Забастовок
Тревожный гудок,
Демонстраций
Взволнованный гул…
И зарю
Поднимает восток,
И дрожит
Электрический стул…
1927
[...]
Пальма на море глядит,
Ловит солнечные пятна…
У черкешенки в груди
Две волны из моря спрятаны.
Эти волны моряка,
Знаю, к вечеру погубят…
С неба сброшенный закат
Опрокинулся на губы.
Пальма жалобно гудит,
Пальмы жалоба близка нам…
У черкешенки в груди
Волны пляшут ураганом.
Горы дрогнули на миг,
Лаской месяца согреты…
Подойди и обними
Пролетарского поэта.
За станком и у сохи
Мои песни страстью славятся…
Почитай мои стихи,
Полюби меня, красавица.
Там, где сотни городов
К небу трубами подвешены,
В криках раненых гудков
Я слыхал тебя, черкешенка.
У заводов впереди
От свинца чуть не погиб я…
Две волны сменились зыбью
У черкешенки в груди.
1922
Поворачивали дула
В синем холоде штыков,
И звезда на нас взглянула
Из-за дымных облаков.
Наши кони шли понуро,
Слабо чуя повода.
Я сказал ему:- Меркурий
Называется звезда.
Перед боем больно тускло
Свет свой синий звезды льют…
И спросил он:
— А по-русски
Как Меркурия зовут?
Он сурово ждал ответа;
И ушла за облака
Иностранная планета,
Испугалась мужика.
Тихо, тихо…
Редко, редко
Донесется скрип телег.
Мы с утра ушли в разведку,
Степь и травы — наш ночлег.
Тихо, тихо…
Мелко, мелко
Полночь брызнула свинцом,-
Мы попали в перестрелку,
Мы отсюда не уйдем.
Я сказал ему чуть слышно:
— Нам не выдержать огня.
Поворачивай-ка дышло,
Поворачивай коня.
Как мы шли в ночную сырость,
Как бежали мы сквозь тьму —
Мы не скажем командиру,
Не расскажем никому.
Он взглянул из-под папахи,
Он ответил:
— Наплевать!
Мы не зайцы, чтобы в страхе
От охотника бежать.
Как я встану перед миром,
Как он взглянет на меня,
Как скажу я командиру,
Что бежал из-под огня?
Лучше я, ночной порою
Погибая на седле,
Буду счастлив под землею,
Чем несчастен на земле.
Полночь пулями стучала,
Смерть в полуночи брела,
Пуля в лоб ему попала,
Пуля в грудь мою вошла.
Ночь звенела стременами,
Волочились повода,
И Меркурий плыл над нами,
Иностранная звезда.
1927
[...]
Я не знаю, где граница
Между Севером и Югом,
Я не знаю, где граница
Меж товарищем и другом.
Мы с тобою шлялись долго,
Бились дружно, жили наспех.
Отвоевывали Волгу,
Лавой двигались на Каспии.
И, бывало, кашу сваришь
(Я — знаток горячей пищи),
Пригласишь тебя:
— Товарищ,
Помоги поесть, дружище!
Протекло над нашим домом
Много лет и много дней,
Выросло над нашим домом
Много новых этажей.
Это много, это слишком:
Ты опять передо мной —
И дружище, и братишка,
И товарищ дорогой!..
Я не знаю, где граница
Между пламенем и дымом,
Я не знаю, где граница
Меж подругой и любимой…
Мы с тобою лишь недавно
Повстречались — и теперь
Закрываем наши ставни,
Запираем нашу дверь.
Сквозь полуночную дрему
Надвигается покой,
Мы вдвоем остались дома,
Мой товарищ дорогой!
Я тебе не для причуды
Стих и молодость мою
Вынимаю из-под спуда,
Не жалея, отдаю.
Люди злым меня прозвали,
Видишь — я совсем другой,
Дорогая моя Валя,
Мой товарищ дорогой!
Есть в районе Шепетовки
Пограничный старый бор —
Только люди
И винтовки,
Только руки
И затвор.
Утро тихо серебрится…
Где, родная, голос твой?
На единственной границе
Я бессменный часовой.
Скоро ль встретимся — не знаю.
В эти злые времена
Ведь любовь, моя родная,-
Только отпуск для меня.
Посмотри:
Сквозь муть ночную
Дым от выстрелов клубится…
Десять дней тебя целую,
Десять лет служу границе…
Собираются отряды…
Эй, друзья!
Смелее, братцы!..
Будь же смелой —
Стань же рядом,
Чтобы нам не расставаться!
1927
[...]
Вон там, в скучающих полях,
Сошлась и не уйдет земля,
И небо в черный час над городами
Выбросило звездную рекламу,
И только изредка вдали
Завод огнями шевелит.
Он должен, хмурый и угрюмый,
Вести полей такую уйму,
И жалуется мне обычно,
Что тяжело,
но что привычно;
И впереди полей — его обоза —
Дымит его труба,
словно труба паровоза,
И вспомнилось мне:
бежит паровоз от погони
И сорок вагонов гонит,
И пусть бы их было не сорок, а сто,
а более ста,
Паровоз бы бежал,
Паровоз бы спешил,
Паровоз бы устал,
но бежал.
Так и ты, завод!
Наяву и во сне
Гонишь в дождь и в снег,
Гонишь в ночь и в день
Беспрестанный
состав
деревень.
1922
Ангелы, придуманные мной,
Снова посетили шар земной.
Сразу сократились расстоянья,
Сразу прекратились расставанья,
И в семействе объявился вдруг
Без вести пропавший политрук.
Будто кто его водой живою
Окропил на фронтовом пути,
Чтоб жене его не быть вдовою,
Сиротою сыну не расти.
Я — противник горя и разлуки,
Любящий товарищей своих,—
Протянул ему на помощь руки:
— Оставайся, дорогой, в живых!
И теперь сидит он между нами —
Каждому наука и пример,—
Трижды награжденный орденами,
Без вести пропавший офицер.
Он сидит спокойно и серьезно,
Не скрывая счастья своего.
Тихо и почти религиозно
Родственники смотрят на него.
Дело было просто: в чистом поле
Он лежит один. Темным-темно.
От потери крови и от боли
Он сознание теряет, но
С музыкой солдаты смерть встречают.
И когда им надо умирать,
Ангелов успешно обучают
На губных гармониках играть.
(Мы, признаться, хитрые немного,—
Умудряемся в последний час,
Абсолютно отрицая бога,
Ангелов оставить про запас.)
Никакого нам не надо рая!
Только надо, чтоб пришел тот век,
Где бы жил и рос, не умирая,
Благородных мыслей человек.
Только надо, чтобы поколенью
Мы сказали нужные слова
Сказкою, строкой стихотворенья,
Всем своим запасом волшебства.
Чтобы самой трудною порою
Кладь казалась легче на плечах…
Но вернемся к нашему герою,
Мы сегодня у него в гостях.
Он платил за все ценою крови,
Он пришел к родным, он спит с женой,
И парят над ним у изголовья
Ангелы, придуманные мной…
1945
[...]
Гуди над батальоном,
Знакомая пальба,
Труби над батальоном,
Десятая труба.
Опять предо мною
Огонь и свинец,
Весь мир предо мною,
Как Зимний дворец…
Время свершает
Десятый полет, —
К британскому флоту
«Аврора» плывет.
Скоро над миром
Запляшет картечь,
Двенадцатидюймовая
Наша речь.
Снова встал у пушки
Старый канонир.
Что ты будешь делать,
Старый мир?
Снова ли затрубишь
В боевой рог
Или покорно
Ляжешь у ног?
Лошадям не терпится
Перейти вброд
Новый, тяжелый,
Одиннадцатый год.
Ну а мне не терпится —
В боевом огне
Пролететь, как песня,
На лихом коне.
Я пока тихонько
Сижу и пою,
Я пока готовлю
Песню мою…
Гуди над батальоном,
Знакомая пальба,
Труби над батальоном,
Десятая труба!
Джэн!
Дорогая!
Ты хмуришь свой крохотный лоб,
Ты задумалась, Джэн,
Не о нашем ли грустном побеге?
Говорят, приближается
Новый потоп,
Нам пора позаботиться
О ковчеге.
Видишь —
Мир заливает водой и огнем,
Приближается ночь,
Неизвестностью черной пугая…
Вот он — Ноев ковчег.
Войдем,
Отдохнем,
Поплывем,
Дорогая!
Нет ни рек, ни озер.
Вся земля —
Как сплошной океан,
И над ней небеса —
Как проклятие…
И как расплата…
Все безмолвно вокруг.
Только глухо стучит барабан,
И орудия бьют
С укрепленного Арарата.
Нас не пустят туда —
Там для избранных
Крепость и дом,
Но и эту твердыню
Десница времен поразила.
Кто-то бросился вниз…
Видишь, Джэн,—
Это новый Содом
Покидают пророки
Финансовой буржуазии.
Детский трупик,
Качаясь,
Синеет на черной волне,—
Это маленький Линдберг,
Плывущий путями потопа.
Он с Гудзона плывет,
Он синеет на черной волне
По затопленным картам
Америки и Европы.
Мир встает перед нами
Пустыней,
Огромной и голой.
Никто не спасется,
И никто не спасет!
Побежденный пространством,
Измученный голубь
Пулеметную ленту,
Зажатую в клюве,
Несет.
Сорок раз…
Сорок дней и ночей…
Сорок лет
Мне исполнилось, Джэн.
Сорок лет…
Я старею.
Ни хлеба…
Ни славы…
Чем помог мне,
Скажи,
Юридический факультет?
Чем поможет закон
Безработному доктору права?
Хоть бы новый потоп
Затопил этот мир в самом деле!
Но холодный Нью-Йорк
Поднимает свои этажи…
Где мы денег достанем
На следующей неделе?
Чем это кончится,
Джэн,
Дорогая,
Скажи!
1932
[...]
Там, где небо встретилось с землей,
Горизонт родился молодой.
Я бегу, желанием гоним.
Горизонт отходит. Я за ним.
Вон он за горой, a вот — за морем.
Ладно, ладно, мы еще поспорим!
Я и погоне этой не устану,
Мне здоровья своего не жаль,
Будь я проклят, если не достану
Эту убегающую даль!
Все деревья заберу оттуда,
Где живет непойманное чудо,
Всех зверей мгновенно приручу…
Это будет, если я хочу!
Я пущусь на хитрость, на обман,
Сбоку подкрадусь… Но как обидно —
На пути моем встает туман,
И опять мне ничего не видно.
Я взнуздал отличного коня —
Горизонт уходит от меня.
Я перескочил в автомобиль —
Горизонта нет, а только пыль.
Я купил билет на самолет.
Он теперь, наверно, не уйдет!
Ровно, преданно гудят моторы.
Горизонта нет, но есть просторы!
Есть поля, готовые для хлеба,
Есть еще не узнанное небо,
Есть желание! И будь благословенна
Этой каждой дали перемена!..
Горизонт мой! Ты опять далек?
Ну еще, еще, еще рывок!
Как преступник среди бела дня,
Горизонт уходит от меня!
Горизонт мой… Я ищу твой след,
Я ловлю обманчивый изгиб.
Может быть, тебя и вовсе нет?
Может быть, ты на войне погиб?
Мы — мои товарищи и я —
Открываем новые края.
С горечью я чувствую теперь,
Сколько было на пути потерь!
И пускай поднялись обелиски
Пад людьми, погибшими в пути,-
Все далекое ты сделай близким,
Чтоб опять к далекому идти!
Все ювелирные магазины —
они твои.
Все дни рожденья, все именины —
они твои.
Все устремления молодежи —
они твои.
И смех, и радость, и песни тоже —
они твои.
И всех счастливых влюбленных губы —
они твои
И всех военных оркестров трубы —
они твои.
Весь этот город, все эти зданья —
они твои.
Вся горечь жизни и все страданья —
они мои.
Уже светает.
Уже порхает стрижей семья.
Не затихает,
Не отдыхает любовь моя.
1960
Барабана тугой удар
Судит утренние туманы,-
Это скачет Жанна д«Арк
К осажденному Орлеану.
Двух бокалов влюбленный звон
Тушит музыка менуэта,-
Это празднует Трианон
День Марии-Антуанетты.
В двадцать пять небольших свечей
Электрическая лампадка,-
Ты склонилась, сестры родней,
Над исписанною тетрадкой…
Громкий колокол с гулом труб
Начинают „святое“ дело:
Жанна д»Арк отдает костру
Молодое тугое тело.
Палача не охватит дрожь
(Кровь людей не меняет цвета),-
Гильотины веселый нож
Ищет шею Антуанетты.
Ночь за звезды ушла, а ты
Не устала,- под переплетом
Так покорно легли листы
Завоеванного зачета.
Ляг, укройся, и сон придет,
Не томися минуты лишней.
Видишь: звезды, сойдя с высот,
По домам разошлись неслышно.
Ветер форточку отворил,
Не задев остального зданья,
Он хотел разглядеть твои
Подошедшие воспоминанья.
Наши девушки, ремешком
Подпоясывая шинели,
С песней падали под ножом,
На высоких кострах горели.
Так же колокол ровно бил,
Затихая у барабана…
В каждом братстве больших могил
Похоронена наша Жанна.
Мягким голосом сон зовет.
Ты откликнулась, ты уснула.
Платье серенькое твое
Неподвижно на спинке стула.
1925
[...]
Молодой красноармеец
Долго на небо смотрел, —
Над заводом оружейным
Тульский голубь пролетел.
И пошел красноармеец
По дорогам боевым, —
Позади родная Тула,
Впереди — сражений дым.
И когда, смертельно ранен,
Наш товарищ умирал,
Слышит — с неба тульский голубь
Наземь, раненный, упал.
И лежит красноармеец,
Нашей памятью храним,
И лежит, сложивши крылья,
Птица голубь рядом с ним.
[...]
Первая пуля
Попала в ногу,
Но я, представьте, не был взволнован,—
Я был совершенно спокоен…
Ей-богу!
Честное слово!..
То ли бог, то ли черт мне помог?
До сих пор
Я понять не могу —
Для меня это тайна.
Пуля вторая
Летела в упор
И в меня не попала
Чисто случайно…
Нам, калекам-бойцам,
Только жрать, только спать,
Только радость одна,
Что друзей вспоминать.
Жаркой кровью своей
Поперхнувшись па миг,
Третьей пулей сражен,
Пал братишка комбриг.
Он стоял, чудачок,
У врага на виду,
Он упал на траву
Головой бесшабашной…
О четвертой пуле
Я речь поведу,
О четвертой —
О самой тяжелой и страшной.
Эта пуля вошла
В мою главную жилу
И бежит,
Отнимая последнюю силу.
Я всю ночь провожу
На бессонной постели,—
Эта пуля без отдыху
Шляется в теле.
Приложи только руку —
И нащупаешь ты
Мгновенную выпуклость быстроты.
Приложи только ухо —
И услышь, недвижим,
Как свистит эта пуля
По жилам моим.
Ты мне жилу разрежь, если нож твой остер,
Чтобы пулю добыть и запрятать в затвор,
Потому что в степях поднимается дым,
И свинец еще будет необходим!
1929
[...]
Ну на что рассчитывать еще-то?
Каждый день встречают, провожают…
Кажется, меня уже почетом,
Как селедку луком, окружают.
Неужели мы безмолвны будем,
Как в часы ночные учрежденье?
Может быть, уже не слышно людям
Позвоночного столба гуденье?
Черта с два, рассветы впереди!
Пусть мой пыл как будто остывает,
Все же сердце у меня в груди
Маленьким боксером проживает.
Разве мы проститься захотели,
Разве «Аллилуйя» мы споем,
Если все мои сосуды в теле
Красным переполнены вином?
Всё мое со мною рядом, тут,
Мне молчать года не позволяют.
Воины с винтовками идут,
Матери с детишками гуляют.
И пускай рядами фонарей
Ночь несет дежурство над больницей,-
Ну-ка, утро, наступай скорей,
Стань мое окно моей бойницей!
1964
Мне грустную повесть крупье рассказал:
— В понте — девятка, банк проиграл!
— Крупье, обождите!
Я ставлю в ответ
Когда-то написанный
Скверный сонет.
Грустная повесть
Несется опять:
— Банк проиграл,
В понте — пять!
Здесь мелочью
Выиграть много нельзя.
Ну что же. Я песней
Рискую, друзья!
Заплавали люстры
В веселом огне,
И песня дрожит
На зеленом сукне…
Столпились, взволнованы.
Смотрят: давно
Не видело пыток
Таких казино.
И только спокойный
Крупье говорит:
— Игра продолжается,
Банк недокрыт!
Игрок приподнялся,
Знакомый такой…
Так вот где мы встретились,
Мой дорогой!
Ты спасся от пули
Моей и опять
Пришел, недостреленный,
В карты играть…
В накуренном зале
Стоит тишина…
— Выиграл банк!
Получите сполна!
Заплавали люстры
В веселом огне,
И песня встает
И подходит ко мне:
— Я так волновалась,
Мой дорогой!-
Она говорит
И уходит со мной…
На улице тишь.
В ожиданье зари
Шпалерами
Строятся фонари.
Уже рассветает,
Но небо в ответ
Поставило сотню
Последних планет.
Оно проиграет:
Не может оно
Хорошею песней
Рискнуть в казино.
1927
[...]
_Г. Ножницкому
1
Тухнет тающих туч седина,
Ночь приходит, убогая странница,
Бесконечной лентой луна
По чугунным рельсам тянется.
Выйди, маленький, стань у колес
И в бегущем огне каруселься,
Если вдруг захотел паровоз
Притянуть горизонт рельсами.
Только сумерок тихий пляс,
Только шепоты вечера раннего…
Выйди с рельсами в поздний час
Серебристую песню вызванивать.
Под колесами день умрет,
И доверчиво встретит вечер,
И запляшет колес хоровод
В убегающей четкой речи.
Стой и слушай, как рельсы звенят.
И смотри, как бегут колеса,
Как большие снопы огня
Вяжет ночь в золотые косы.
Молчи, и гляди, и жди,
И, к шпалам приникнув крепче,
Всё слушай, как пар гудит,
Как вечер про рельсы шепчет.
2
Пусть с неба туманные слезы
На грудь железную капают,-
Сегодня больному паровозу
В депо починили лапу.
Свирепо воткнет гудки
В низко нависшие тучи.
Сегодня машиниста замучают
Клокочущие паровики.
Запертый шумит огонь,
Чугунная поет свирель,
Сегодня железный конь
Сорвется с натянутых рельс.
Громыхая, промчится мимо
Уснувших в ночи огней,
Кидая пригоршни дыма
На пестрый подол полей.
Стоит и фыркает в небо,
И сумерки жмутся у ног,
И дико свободы требует
Запертый в клетку гудок.
Миг… и, покорный сигналу,
Сдвинет трубу набекрень
И помчится по серым шпалам
Догонять уходящий день.
3
Кинув вожжи в скучающий вечер,
Бронированная лошадка мчится,
Взметнулись рельсам навстречу
Деревни большими птицами.
Поднял посиневшие руки
Вечер над селами взмытыми,
По рельсам чугунные стуки
Отбивают стальные копыта.
Бежит и клокочет пламя
В стальном нахлобученном ранце,
Пока не заржет гудками
Прямо в ухо испуганной станции.
И снова и снова помчится
Туда, где, вспорхнув на рассвете,
Солнце огненной птицей
Бронированную лошадку встретит.
4
Утро тихо пришло с окраины
Лечь на бронь паровоза сердитого,
Подслушать, какие тайны
У трубы ветер выпытывал.
Расцвечен зарею восток,
Бежит паровоз и зябко
Кидает сердитый гудок
На церковь в буденновской шапке.
Гудка пересвист напевный
Петуху пересилить невмочь.
Бесшумно ушла из деревни
Убогая странница — ночь.
Лети, и бушуй, и осмелься
В час пробудившихся снов
Обнимать любимые рельсы
В аллее телеграфных столбов.
Смотри, как восток горит
Под тяжестью неба тяжелого,
И первым лучам зари
Подставь свою русую голову.
1921
[...]
Товарищ устал стоять…
Полуторная кровать
По-женски его зовет
Подушечною горою.
Его, как бревно, несет
Семейный круговорот,
Политика твердых цен
Волнует умы героев.
Участник военных сцен
Командирован в центр
На рынке вертеть сукном
И шерстью распоряжаться,-
Он мне до ногтей знаком —
Иванушка-военком,
Послушный партийный сын
Уездного града Гжатска.
Роскошны его усы;
Серебряные часы
Получены благодаря
Его боевым заслугам;
От Муромца-богатыря
До личного секретаря,
От Енисея аж
До самого до Буга —
Таков боевой багаж,
Таков богатырский стаж
Отца четырех детей —
Семейного человека.
Он прожил немало дней —
Становится все скучней,
Хлопок ему надоел,
И шерсть под его опекой.
Он сделал немало дел,
Немало за всех радел,
А жизнь, между тем, течет
Медлительней и спокойней.
Его, как бревно, несет
Семейный круговорот…
Скучает в Брянских лесах
О нем Соловей-разбойник…
1928
[...]
Они улеглись у костра своего,
Бессильно раскинув тела,
И пуля, пройдя сквозь висок одного,
В затылок другому вошла.
Их руки, обнявшие пулемет,
Который они стерегли,
Ни вьюга, ни снег, превратившийся в лед,
Никак оторвать не могли.
Тогда к мертвецам подошел офицер
И грубо их за руки взял,
Он, взглядом своим проверяя прицел,
Отдать пулемет приказал.
Но мертвые лица не сводит испуг,
И радость уснула на них…
И холодно стало третьему вдруг
От жуткого счастья двоих.
1924
[...]
Пришел в сосновую Славуту —
И с соснами наедине,
И сосны жалуются мне
И разговаривают будто.
И говор их похож на стон,
И стон похож на человечий…
Вот обошли со всех сторон
И жалобный разносят звон,
Чтоб я их лес не изувечил.
«Ах, слишком грубо, слишком часто
По стволам топор поет,
И, может, скоро, может, через год
На челюсти пилы зубастой
Сосновый сок оскомину набьет.
И страшно мне, сосне одной,
Когда сосновый посвист реже,
Когда вот тут же нож стальной
Мою товарку рядом режет.
И хочется тогда в борьбе
Перескочить свою вершину
(Как и тебе,
Когда тоска нахлынет)».
И несется стон в сосновой чаще,
И разносится в лесную глубь:
«Приходи к нам, человек, почаще,
Только не води с собой пилу!»
Я слушал. Полдень был в огне,
И медленно текли минуты,
И сосны жаловались мне
И разговаривали будто.
И эта новая сосновая кручина
Дала тревогой сердцу знать…
За твою высокую вершину
Я б хотел тебя помиловать, сосна!
Но слыхала ль ты, как стоны тоже
Паровоз по рельсам разносил?
Он спешил, он был встревожен,
И хрипел, и не хватало сил.
Надрываясь, выворачивал суставы,
Был так жалобен бессильный визг колес,
И я видел — срочного состава
Не возьмет голодный паровоз.
Две сосны стояли на откосе,
И топор по соснам застучал,
Чтобы, сыт пахучим мясом сосен,
Паровоз прошел по трупам шпал.
И пока он не позвал меня трубой,
Не заманивает криками колесными,
Я люблю разговаривать сам с собой,
А еще больше — с соснами.
1921
[...]
Пусть людям состариться всем суждено,
С научной точки зрения,-
Но мы ведь студенты, и мы всё равно
Бессмертное поколение.
И мы убеждаемся вновь и вновь,
Что сердце вечно пламенно,
На дружбу великую и на любовь
Сдадим мы, друзья, экзамены.
Мы взяли у родины столько тепла,
Клянемся всегда любить ее.
Грядущее близко — заря светла
В студенческом общежитии.
Клянемся, товарищи, ни на момент
Не знать в труде усталости.
И с нежностью скажем мы слово «студент»
В самой глубокой старости.
1948
[...]
Гудками ревут,
Буферами бряцают
Вошедшие в ночь поезда;
И смотрит на землю,
И тихо мерцает
От нечего делать звезда.
Мосты и тоннели,
Холмы ц отроги,
Равнины и солончаки…
И поезд проходит,
И профиль дороги
Колеблет его позвонки.
В грязи по колено,
Готовый к морозам,
Высоких столбов эскадрон
Нам вслед посылает
За азбукой Морзе
Фарфоровых чашечек звон.
К рассвету со всех четырех сторон
Пение птиц, и солнечный звон,
И шелест мокрых акаций.
Солнце вовсю освещает район
Сплошной коллективизации.
И сразу в размеренный скрип колес
Врывается хриплым шумом овес,
Он солнце себе намотал на ус,
Земля хороша и крепка на вкус!
Пшеница бушует
На тысячи га
От Днепропетровска
До Кременчуга,
Колосья сошлись
И, склоняясь упруго,
Как звери,
Обнюхивают друг друга.
Республика вышла к полям от застав
И, зерна в колосьях своих сосчитав,
Берет меня тихо
За правую руку,
Чтоб пульс мой считать
По высокому стуку.
Клонится, к осени отяжелев,
Республики нашей
Густой посев…
Людям идти
И песням цвести
На откровенном
Ее пути!
1929
[...]
В каждой щелочке,
В каждом узоре
Жизнь богата и многогранна.
Всюду — даже среди инфузорий
Лилипуты
И великаны.
После каждой своей потери
Жизнь становится полноценней —
Так индейцы
Ушли из прерий,
Так суфлеры
Сползли со сцены…
Но сквозь тонкую оболочку
Исторической перспективы
Пробивается эта строчка
Мною выдуманным мотивом.
Но в глазах твоих, дорогая,
Отражается наша эра
Промелькнувшим в зрачке
Трамваем,
Красным галстуком
Пионера.
1932
[...]
Между глыбами снега — насыпь,
А по насыпи — рельс линии…
В небе дремлющем сумрак синий,
Да мерцающих звезд чуть видна сыпь.
Заяц вымыл свой ранний наряд
И привстал на задние лапочки
Посмотреть, как в небе заря
Разбегается красной шапочкой.
Дальний лязг застучал угрозой,
Вниз по насыпи заяц прыжком,
Увидал: за отцом-паровозом
Стая вагончиков поспешает гуськом.
Зазвенели стальные рельсы,
Захрипел тяжело гудок…
— Осмелься
И стань поперек!
… А там, где прошли вихри,
Прижавшись тесно друг к другу,
Рассказывал заяц зайчихе
Про вьюгу.
1921
[...]
Плыву, плыву в тумане,
Плыву в кругу ночей.
Британия, Британия,
Владычица морей.
Вокруг земного шара
Британская вода,
Стоят у Гибралтара
Английские суда.
Неисчислимы рейсы,
Широкий путь открыт,—
У берега твой крейсер
На Индию глядит,
Ты в Африке оставила
Следы от якорей,
Британия, Британия,
Владычица морей!
Но берегись, Британия!
В морях плывет беда,
Волнуется у берега
Китайская вода.
И что ты будешь делать,
Отечество мое?
Ведь пароход на суше
Не годен под жилье!
Закрой глаза от света
Китайских фонарей,
Британия, Британия,
Владычица морей!
Где плыл корсар на шхуне
Плыву в кругу ночей.
Погасло полполунье
Над родиной моей.
Мамаша! Дело скверно,
Твоя вода бурлит,
Закрытая таверна
На берегу грустит.
Ты опускаешь цепи
Последних якорей,
Британия, Британия,
Владычица морей!
Давай-ка побеседуем:
В какие дни, когда
Поила нас как следует
Британская вода?
Привязанные к мачтам,
Мы плыли по морям,
Нас Англия, как мачеха,
Кидала по волнам.
Так сохни же под солнцем,
Под блеском лучей,
Последняя лужа
Британских морей!
Чтоб ты не страдала от пыли дорожной,
Чтоб ветер твой след не закрыл,-
Любимую, на руки взяв осторожно,
На облако я усадил.
Когда я промчуся, ветра обгоняя,
Когда я пришпорю коня,
Ты с облака, сверху нагнись, дорогая,
И посмотри на меня!..
Я другом ей не был, я мужем ей не был,
Я только ходил по следам,-
Сегодня я отдал ей целое небо,
А завтра всю землю отдам!
1932
[...]