Стихи Сергея Третьякова

В ухе России грязная ватка —
Вятка.
Старая растяпа
С еловым умишком,
Влезла в овраги лапой,
В заборах застряла домишками.
Фефела! Немытое рыло!
Губы развесила, что белье для просушки.
Со сраму ль подолом зеленым закрыла
В старичьем шамкале запах косушки?
С-под подолу река,
Вразвалку разбряка,
Рыжие простыни смяв,
Тужит поромы утлые,
Плечом чешась о город, что боров.
Ай, Вятка!
На закукорки сев, неряха,
Гребенки и шпильки соборов
Втыкает во вшивые кудлы:
«Мы-ста, мол, тоже, не сопля на рогоже!»

1913

Тонули в тоннели — летун, рвач!
Мигдень — мигночь; певуч ковач.

Тоннели тянули черный чехол,
И снова выскакивал снежный хохол.

Свирелями рельс ореян Байкал.
В карманы тоннелей звончей и быстрее вал.

В черепе скал зрачки искал,
Железной кобылой горы простреливал.

Багулом и гулом
Перевит паровик.

Норовит ось рычать,
Осерчав.

Верстоглот в колокола галопа
Всколотил подмышками кряжа,

И только на вышках ушами хлопала
Облаков козлиная пряжа.

1920

Со святыми упокой!
Кадило воздух проломило.
Вместо лиц платки носовые.
Шарят горбатые люди.
Исайя ликуй!
Пей, пей, пена перельется!
Полем пахнет.

1913

Зафонарело слишком скоро.
Октябрь взошел на календарь.
Иду в чуть-чуть холодный город
И примороженную гарь.
Там у корней восьмиэтажий
Я буду стынуть у витрин
И мелкий стрекот экипажей
Мне отстучит стихи былин.
Я буду схватывать, как ветер,
Мельканья взглядов и ресниц,
А провода спрядутся в сети
Стально-дрожащих верениц.
Мне будут щелкать в глаз рекламы
Свои названья и цвета
И в смене шороха и гама
Родится новая мечта.
И врежется лицо шофера,
И присталь взора без огня,
И дрожь беззвучного опора,
Чуть не задевшая меня.

1913

Небо оклеено газетами,
Земля обрюзгла.
Фонари над сумерками недопетыми
Светят тускло.
Червячком охры из тюбика
Фонарь на сырую панель.
Из четырехэтажного кубика
Оркестрион и хмель,
Чувствую ребро ворота
У самых ушей.
Храпенье мокрого города
Заглушило писк мышей.
Ветер качает кадилами
Дуговых фонарей вверху,
Озябшему стали немилыми
Дамы с зонтом и в меху,
Лицо слезится ненамеренно.
Куда пойдешь?
Все возможности проверены.
Все — ложь.

1913

Вы в темноте читаете, как кошка,
Мельчайший шрифт.
Отвесна наша общая дорожка,
Певун-лифт.
Нас двое здесь в чуланчике подвижном.
Сыграем флирт!
Не бойтесь взглядом обиженным
Венка из мирт.
Ведь, знаете, в любовь играют дети!
Ай, Боже мой!
Совсем забыл, что Ваш этаж — третий
А мой — восьмой.

1913

I.

Железными резервами
Мы выросли везде.
Клянемся, будем первыми
В строю, в бою, в труде.

Врагов труда валить в размол
Вставай, всемирный комсомол.

Мы — Молодая Гвардия,
Непобедимый стан.
Мы — Молодая Гвардия
Рабочих и крестьян.

Мы знаем цену пота,
Неволи и пинка,
Мы выросли, работая
У плуга и станка.

Над каждою трущобою
Наш вольный зов звенит,
Упорною учебою
Грызем наук гранит.

Не нам бояться боя —
Винтовка нам родня.
Ведем мы за собою
Всемирный молодняк.

Когда же мир расколется,
Рванет команда — в строй,
Сомкнутся комсомольцы
В шеренги брат с сестрой.

Версальское базарище
Давно пора в трубу.
Германские товарищи,
Штыком решай борьбу!

II.

Окончены дискуссии.
В руке винтовку сжав,
От Бадена до Пруссии
Жги порох мятежа.

Настали дни восстания,
Пора хрустеть костям.
Да здравствует Германия
Рабочих и крестьян!

1924

Вея Пестрея,
В крае Страдая
Пьяных В павлиньих кружанах,
Маев, Тепло горностаев
Пойте Раскройте, закройте,
Явно Чтоб плавно
Пейте На флейте
Юно Разбрызгались луны,
Яд! Что в окнах плескучих стоят.

1913

Мы строим клетчатый бетонный остов.
С паучьей ловкостью сплетаем рельсы.
Усните, слабые, в земле погостов,
И око сильного взглянуть осмелься!
Мы стекла льдистые отлили окнам,
В земле и в воздухе мы тянем провод.
Здесь дым спиралится девичьим локоном.
Быть островзглядными — наш первый довод.
Нам — день сегодняшний, а вам — вчерашний.
Нам — своеволие, момент момента,
Мы режем лопасти, взвиваем башни,
Под нами нервная стальная лента.
Швыряем на землю былые вычески.
Бугристый череп наш — на гребне мига.
Нам будет музыкой звяк металлический,
А капельмейстером — хотенье сдвига.
В висках обтянутых — толчки артерий…
Инстинкт движения… Скрутились спицы…
Все ритмы вдребезги… И настежь двери…
И настоящее уже лишь снится.

1913
Москва

Снег ножами весны распорот.
В белых кляксах земля-горизонт.
Отскочил размоченный город,
Где в музее вздохнул мастодонт.
С линзы неба сливается синька
В лужи, реки, а край их ржав.
Поезд с похотной дрожью сангвиника
Зачервился, в поле заржав.
Я в купе отщелкнул щеколды.
В небо — взмахи взглядных ракет.
Сзади город — там щеки молоды,
Юбки гладки, в цветах жакет,
Пересмех синеватой закалки,
А под сердцем песни бродяг…
На лице твоем две фиалки
Продаются на площадях.

1914

В октябре есть привкус спирта.
Обведен самый дальний увал.
Твердый лес после летнего флирта
Золотые кольца сковал.
Неподвижна воздуха глыба.
Холод ошеломил поля.
Облако проплывает, как рыба,
Плавниками не шевеля:
У меня румянец тунеядца
И вязаный шарф до ушей.
И хочется вслух рассмеяться
Над серьезью речных голышей.
И воздух дрогнет, как струнка,
Расколется легче стекла,
А легкая, плоская лунка
Продавит озер зеркала.

1924

Верть колес, осей; гармонизация аккорда
Дуговой фонарь лунит у стены.
Я пришел из клеточек и созвездий города.
На мне кепка и сальные штаны.
Брошу в оси вопросы и росчерки.
Здесь каждый фонарь изумительно желт.
Траурны на телегах ломовые возчики,
А оттуда не пускает железный болт.
Там спички в пачки, доски потрескивают,
Ремни мнутся на лясканьи колес,
И плачут котлы, пламенем поблескивая,
Плотными каплями нефтяных слез.
А вечером выйдут, закопченые, на берег,
И, сплевывая в воду, закачаются домой,
А с той стороны созвездья двоюродных фабрик
Проблильянтят воду златорваной бахромой.

1923

От отцов мы узнали —
Не взорвав — не пройдешь.
За вами! За нами!
Всей земли молодежь.
Отцам грянем:
— Готовы. Идем.
Старье таранить
Октябрьским путем.
Одинаковы речи
Станка и деревни.
Мы все — Октябревичи.
Мы все — Октябревны.
Комсомол. Береги
Государство рабочих.
Эй, враги!
Руки прочь!
Нас не трожь!
Сердца — динамит. Слышишь: бурлят они;
Четок, приказ по советской орлятне.
Всем! Всем! Всем!
Ряды крепче смыкай молодежь.

1920

Зеленозвездое тысячеточье.
В иероглифах мифа бархат.
Драконью кожу распяли ночью
Над мыком города — монарха.
Зубами стен назои скрипок,
Жуя, перегрызают жилы.
Из язв харчевен тучный выпях
Гангреной пищи обложил.
И апельсины фонарей
Чудовно зреют у дверей.
Посевы звезд взойти мерещатся.
Оцепенело неба в стуже лицо.
По древесине века резчица
Грызет и грезит полночь-жужелица,
Гвоздей звездящих, сыпких бус ли
Набрызган мраку емкий ковшик.
Ночной торговли ноют гусли,
Шушуки спален проколовши.
Зызыгнут гзонгом звонари.
Багрея, зреют фонари.
И если голову закину,
Увижу — время с донным звоном
Вращает небосвод Пекина
Торжественный, как свод законов.

1921

Дайте на руки!
Парное молоко обдает.
Белый комок снега первого.
Первый дымок новой трубы.
Первая спица мигнула в колесе.
Расправляется. Хватает. Ласка.
Побожись, что не будешь, как все!

1913

Отрите слезы! Не надо плакать!..
Мстить смерти смертью — бессмертно весело!
О сердце сердцем прицельно звякать…
Лизать подошвое теплое месиво.

В подушку неба хнычут не звезды ли?.
А вам не страшно — вы зрячи ощупью.
В лесах за Вислой вы Пасху создали,
В степи за Доном я эхо мощи пью.

Не спя недели… Вгрызаясь в глину…
Прилипши к седлам… И все сполагоря.
А ночью небо горбило спину
Крестя палатки гнилого лагеря.

Железо с кровью по-братски сблизились
Подпругу мести вольны рассечь они.
А поздно в ямах собаки грызлись
Над вкусным мясом солдатской печени.

Любви предсмертной не заподозрим.
Ведь, если надо, сдавивши скулы,
Последний бросит себя на дула
И смерть покроет последним козырем.

1915

Кусаются ружья.
За каждым бугром — солдат.
В поле так пусто, как в зале дворцовых палат.
Люди — камни, сырые и неуклюжие.
Может быть, умерли? Может быть, нет их,
В полушубки одетых?
Вдруг это комья земли
Легли
И смертельно иззябли?.
Взмах рук
Вдруг.
Скачок неуклюжий.
Зык сабли.
Ляскнула тысяча ружей.
Рванулись шинели
Под благовест звонкой шрапнели.
Шопот. Суконный потоп…
По блеску, крику, знаку
В атаку!
Сердце настежь. В атаку! Упрямо
В атаку! Все ближе. В атаку!
Лоб расколот… Мама!
К ружейному звяку
Рвота пушек.
На глину, скользя на штыки
Под пенье свинцовых мушек.
Зрачками в зрачки.
Телом на тело. Ладонью в красное…
Ликованье последнее, страстное,
Звонкое, цепкое, липкое…
Злоба каплет с штыка под сопение шибкое,
Под пудовый удар кулака…
Отходили, упорствуя.
Кусались, клубились в кустарнике.
Стала теплою глина черствая,
Как хлеб из пекарни.
Тепловатым причастьем насытили
Отощавший желудок полей.
И опять каменея
На шершавой ладони земли
Залегли
Победители.

1924

Трубы заводов, гряньте
Маршем на нашем пути!
С солнцем на красном банте
Молодо нам итти.

Товарищи, стройся в колонны!
По сердцу равняйте шаг!
Сегодня над маем зеленым
Алейся, рабочий флаг!

На первый май из края в край,
Труда солдат, ряды смыкай!
Знамена вей! Сердца взломай!
Рабочий май!

Сегодня машинам не топать.
Пускай отдохнут станки.
Отрем трудовую копоть
Ладонью железной руки.

Настежь глаза раскроем,
И песни наших рядов
Забьют океанским прибоем
В улицы всех городов.

На первый май из края в край,
Труда солдат, ряды смыкай!
Знамена вей! Сердца взломай!
Рабочий май!

Каждой угрозе вражьей
Крикнем: Смотри! Не тронь!
Товарищ! Крепись на страже!
Жги, мятежей огонь!

Земля — наша вольная площадь.
Мы — королей короли.
В небе над нами полощут
Красных знамен патрули.

На первый май из края в край,
Труда солдат, ряды смыкай!
Знамена вей! Сердца взломай!
Рабочий май!

1920

Стрекозы над прудом, а солнце жарит.
Люди в белых балахонах,
А из зеркал на них
Два конца, два кольца
Материя хрюкнула
Ловко.

1913

Товарищ!
Прошу.
Слышишь!
Обещай!
Если когда-нибудь, после смерти,
Нам, футуристам, в драке измолотым,
Ассигнуют по смете
Столько-то золотом;
Глыбы собьют, на глыбы
Нас становить чугунных,
Нам говорить — «спасибо!»
Со всхлипом на многоточиях,
И прочая и прочая
О гегемонии гегегениев…
Товарищ!
Орни глоткой рабочей:
— Говорите короче!!!
И ближнею ж ночью…
Клянись:
Комсомольским билетом,
Красенью губ,
Кепкой,
Заводским гудком
И рукопожимом товарища —
Клянись
Ночью вложить динамитный патрон
Под каменный трон
Чугун — футуристов.
И с той, кто целует тебя,
Протанцуй
У столба гегегения.
Швырь о-го-го, ха-ха-ха во взрыв,
Пока летят каменья
Вдребезги и навзрыд.
Товарищ!
Юнач!
Обещай!
Если нашей строкой
Будут бить как портновским аршином:
— Учись! учись, такой-сякой!
Куда прешь?
Не сметь перечить великим теням.
Не позволим! Врешь!
Товарищ!
Клянись
Бровями сведенными в-чтооо?
Боевым кулаком.
Выстрелом сердца.
Профсоюзом,
Винтовкой
И пятиконечной звездой.
Клянись!
Нашей же книгой
По черепу бить, бить, бить
До пробива
До мездры мозгов
Начетчика.
Чтоб собственный выгиб
Был жив и остер,
Вали наши книги
В костер!
Обещаешь?

1916

Клюкой восхода лукнутая криво
Через — стремглавит солнца лапта —
Хомутом облаков перетертый загривок
Станового хребта.

Там младенцы-истоки реки Енисея
Воргулят беспамятно на речушном наречии.
Облака разлеглись в синебах Колизея
На меня поглазеть через рыхлые плечи.

Тут туг приводный ремень Енисея,
По шлифу русла синеет намасленный,
Скользит и не ляскнет, и крутит, и сеет,
Горам перемалывая всхлипы-напраслины.

Волочит Енисей сквозь драные ребра
Своих берегов на океанский голос
Весну к декабрям седым и недобрым,
Зеленые сани поставив на полоз.

1915

На шали зарева закатного кургана,
На серебре степного блюда —
Молчание верблюда.
Светло степное ветряное пойло.
Мхом обволок клокастый войлок
Пуды усталого мяса.
По колеям небесного сосуда
Аэролит протрясся.
Верблюд пойдет на утро вязко
Вращать чигирь.
На ироничном рте болтается увязка,
В копытах — гул булыжных гирь.
Верблюд, беги! А то придет погонщик,
Плевком колючим плюнет кнут.
На зареве зари верблюжий выгиб тоньше.
Горбы с курганами обнимутся, уснут.

1924