Стихи Владимира Семёновича Высоцкого

«Эй, кто там крикнул «ай-ай-ай?» — «Ну я! Я, Кролик Белый». —
«Опять спешишь?» — «Прости, Додо, так много важных дел!
У нас в Стране Чудес попробуй что-то не доделай…
Вот и ношусь я взад-вперёд как заяц угорелый —
За два кило пути я на два метра похудел.

Зачем, зачем, сограждане, зачем я Кролик — белый?
Когда бы был я серым — я б не бегал, а сидел.
Все ждут меня, всем нужен я — и всем визиты делай,
А я <не>
Установить бы кроликам какой-нибудь предел!» —

«Но почему дрожите вы и почему вы белый?» —>
«Да потому что — ай-ай-ай! — таков уж мой удел.
Ах, как опаздываю я — почти что на день целый!
Бегу, бегу…» — «Но говорят, он в детстве не был белый,
Но опоздать боялся — и от страха поседел». —
«Да, я опоздать боялся, я от страха поседел».

В этом доме большом раньше пьянка была
Много дней, много дней,
Ведь в Каретном ряду первый дом от угла —
Для друзей, для друзей.

За пьянками, гулянками,
За банками, полбанками,
За спорами, за ссорами, раздорами
Ты стой на том,
Что этот дом —
Пусть ночью, днем —
Всегда твой дом,
И здесь не смотрят на тебя с укорами.

И пускай иногда недовольна жена —
Но бог с ней, но бог с ней! —
Есть у нас нечто больше, чем рюмка вина,-
У друзей, у друзей.

За пьянками, гулянками,
За банками, полбанками,
За спорами, за ссорами, раздорами
Ты стой на том,
Что этот дом —
Пусть ночью, днем —
Всегда твой дом,
И здесь не смотрят на тебя с укорами.

1964

Профессионалам —
зарплата навалом,-
Плевать, что на лед они зубы плюют.
Им платят деньжищи —
огромные тыщи,-
И даже за проигрыш, и за ничью.

Игрок хитер — пусть
берет на корпус,
Бьет в зуб ногой и — ни в зуб ногой,-
А сам в итоге
калечит ноги —
И вместо клюшки идет с клюкой.

Профессионалам,
отчаянным малым,
Игра — лотерея,- кому повезет.
Играют с партнером —
как бык с матадором,-
Хоть, кажется, принято наоборот.

Как будто мертвый,
лежит партнер твой,-
И ладно, черт с ним — пускай лежит.
Не оплошай, бык,
бог хочет шайбы,
Бог на трибуне — он не простит!

Профессионалам
судья криминалом
Ни бокс не считает, ни злой мордобой,-
И с ними лет двадцать
кто мог потягаться —
Как школьнику драться с отборной шпаной?

Но вот недавно
их козырь главный —
Уже не козырь, а так- пустяк,-
И их оружьем
теперь не хуже
Их бьют, к тому же — на скоростях.

Профессионалы
в своем Монреале
Пускай разбивают друг другу носы,-
Но их представитель
(хотите — спросите!)
Недавно заклеен был в две полосы.

Сперва распластан,
а после — пластырь…
А ихний пастор — ну как назло! —
Он перед боем
знал, что слабо им,-
Молились строем — не помогло.

Профессионалам
по разным каналам —
То много, то мало — на банковский счет,-
А наши ребята
за ту же зарплату
Уже пятикратно уходят вперед!

Пусть в высшей лиге
плетут интриги
И пусть канадским зовут хоккей —
За нами слово,-
до встречи снова!
А футболисты — до лучших дней…

1967

Сон мне снится — вот те на:
Гроб среди квартиры,
На мои похорона
Съехались вампиры,-

Стали речи говорить —
Все про долголетие,-
Кровь сосать решили погодить:
Вкусное — на третие.

В гроб вогнали кое-как,
А самый сильный вурдалак
Все втискивал и всовывал,-
И плотно утрамбовывал,-
Сопел с натуги, сплевывал
И желтый клык высовывал.

Очень бойкий упырек
Стукнул по колену,
Подогнал — и под шумок
Надкусил мне вену.

А умудренный кровосос
Встал у изголовия
И очень вдохновенно произнес
Речь про полнокровие.

И почетный караул
Для приличия всплакнул,-
Но я чую взглядов серию
На сонную мою артерию:
А если кто пронзит артерию —
Мне это сна грозит потерею.

Погодите, спрячьте крюк!
Да куда же, черт, вы!
Я же слышу, что вокруг,-
Значит, я не мертвый.

Яду капнули в вино,
Ну а мы набросились,-
Опоить меня хотели, но
Опростоволосились.

Тот, кто в зелье губы клал,-
В самом деле дуба дал,-
Ну, а мне как рвотное
То зелье приворотное:
Здоровье у меня добротное,
И закусил отраву плотно я.

Так почему же я лежу,
Дурака валяю,-
Ну почему, к примеру, не заржу —
Их не напугаю?!

Я б их мог прогнать давно
Выходкою смелою —
Мне бы взять пошевелиться, но…
Глупостей не делаю.

Безопасный как червяк,
Я лежу, а вурдалак
Со стаканом носится —
Сейчас наверняка набросится,-
Еще один на шею косится…
Ну, гад, он у меня допросится!

Кровожадно вопия,
Высунули жалы —
И кровиночка моя
Полилась в бокалы.

Погодите — сам налью,-
Знаю, знаю — вкусная!..
Нате, пейте кровь мою,
Кровососы гнусные!

А сам — и мышцы не напряг
И не попытался сжать кулак,-
Потому что кто не напрягается —
Тот никогда не просыпается,
Тот много меньше подвергается
И много больше сохраняется.

Вот мурашки по спине
Смертные крадутся,
А всего делов-то мне
Было что — проснуться!

… Что, сказать, чего боюсь?
(А сновиденья — тянутся)…
Да того, что я проснусь —
А они останутся!..

1971

Мы вместе грабили одну и ту же хату,
В одну и ту же мы проникли щель,-
Мы с ними встретились как три молочных брата,
Друг друга не видавшие вообще.

За хлеб и воду и за свободу —
Спасибо нашему советскому народу!
За ночи в тюрьмах, допросы в МУРе —
Спасибо нашей городской прокуратуре!

Нас вместе переслали в порт Находку,
Меня отпустят завтра, пустят завтра их,-
Мы с ними встретились, как три рубля на водку,
И разошлись, как водка на троих.

За хлеб и воду и за свободу —
Спасибо нашему советскому народу!
За ночи в тюрьмах, допросы в МУРе —
Спасибо нашей городской прокуратуре!

Как хорошо устроен белый свет! —
Меня вчера отметили в приказе:
Освободили раньше на пять лет,-
И подпись: «Ворошилов, Георгадзе».

За хлеб и воду и за свободу —
Спасибо нашему советскому народу!
За ночи в тюрьмах, допросы в МУРе —
Спасибо нашей городской прокуратуре!

Да это ж математика богов:
Меня ведь на двенадцать осудили,-
Из жизни отобрали семь годов,
И пять — теперь обратно возвратили!

За хлеб и воду и за свободу —
Спасибо нашему советскому народу!
За ночи в тюрьмах, допросы в МУРе —
Спасибо нашей городской прокуратуре!

1963

На судне бунт, над нами чайки реют,
Вчера из-за дублона золотых
Двух негодяев вздернули на рее,
Но — мало. Нужно было четверых.

Ловите ветер всеми парусами!
К чему гадать! Любой корабль — враг.
Удача — миф, но эту веру сами
Мы создали, поднявши черный флаг.

Катился ком по кораблю от бака.
Забыто все — и честь, и кутежи.
И подвывая, будто бы от страха,
Они достали длинные ножи.

Ловите ветер всеми парусами!
К чему гадать! Любой корабль — враг.
Удача — миф, но эту веру сами
Мы создали, поднявши черный флаг.

Вот двое в капитана пальцем тычут.
Достать его — им не страшен черт.
Но капитан вчерашнюю добычу
При всей команде выбросил за борт.

Ловите ветер всеми парусами!
К чему гадать! Любой корабль — враг.
Удача — миф, но эту веру сами
Мы создали, поднявши черный флаг.

И вот волна, подобная надгробью,
Все смыла — с горла сброшена рука.
Бросайте за борт все, что пахнет кровью,-
Поверьте, что цена невысока!

Ловите ветер всеми парусами!
К чему гадать! Любой корабль — враг.
Удача — здесь! И эту веру сами
Мы создали, поднявши черный флаг.

Мерцал закат, как сталь клинка.
Свою добычу смерть считала.
Бой будет завтра, а пока
Взвод зарывался в облака
И уходил по перевалу.

Отставить разговоры!
Вперед и вверх, а там...
Ведь это наши горы -
Они помогут нам!

А до войны — вот этот склон
Немецкий парень брал с тобою,
Он падал вниз, но был спасен, -
А вот теперь, быть может, он
Свой автомат готовит к бою.

Отставить разговоры!
Вперед и вверх, а там...
Ведь это наши горы -
Они помогут нам!

Ты снова здесь, ты собран весь -
Ты ждешь заветного сигнала.
А парень тот — он тоже здесь.
Среди стрелков из «Эдельвейс», -
Их надо сбросить с перевала!

Отставить разговоры!
Вперед и вверх, а там...
Ведь это наши горы -
Они помогут нам!

Взвод лезет вверх, а у реки -
Тот, с кем ходил ты раньше в паре.
Мы ждем атаки до тоски,
А вот альпийские стрелки
Сегодня что-то не в ударе...

Отставить разговоры!
Вперед и вверх, а там...
Ведь это наши горы -
Они помогут нам!

1966

Ну о чем с тобой говорить!
Все равно ты порешь ахинею,-
Лучше я пойду к ребятам пить —
У ребят есть мысли поважнее.

У ребят серьезный разговор —
Например, о том, кто пьет сильнее.
У ребят широкий кругозор —
От ларька до нашей бакалеи.

Разговор у нас и прям и груб —
Все проблемы мы решаем глоткой:
Где достать недостающий рупь
И кому потом бежать за водкой.

Ты даешь мне утром хлебный квас —
Ну что тебе придумать в оправданье!
Интеллекты разные у нас,-
Повышай свое образованье!

1964

Я скольжу по коричневой пленке,
Или это красивые сны…
Простыня на постели — в сторонке
Смята комом, огни зажжены.

Или просто погашены свечи…
Я проснусь — липкий пот и знобит,-
Лишь во сне долгожданные речи,
Лишь во сне яркий факел горит!

И усталым, больным каннибалом,
Что способен лишь сам себя есть,
Я грызу свои руки шакалом:
Это так, это всё, это есть!

Оторвите от сердца аорту,-
Сердце можно давно заменять.
Не послать ли тоску мою к черту…
Оторвите меня от меня!

Путь блестящий наш, смех и загадка —
Вот и время всех бледных времен.
Расплескалась судьба без остатка.
Кто прощает, тот не обречен!

Между 1967 и 1970

Я кричал: «Вы что там, обалдели? —
Уронили шахматный престиж!»
Мне сказали в нашем спортотделе:
«Ага, прекрасно — ты и защитишь!

Но учти, что Фишер очень ярок,-
Даже спит с доскою — сила в ем,
Он играет чисто, без помарок...»
Ничего, я тоже не подарок,-
У меня в запасе — ход конем.

Ох вы мускулы стальные,
Пальцы цепкие мои!
Эх, резные, расписные
Деревянные ладьи!

Друг мой, футболист, учил: «Не бойся,-
Он к таким партнерам не привык.
За тылы и центр не беспокойся,
А играй по краю — напрямик!..»

Я налег на бег, на стометровки,
В бане вес согнал, отлично сплю,
Были по хоккею тренировки…
В общем, после этой подготовки —
Я его без мата задавлю!

Ох, вы сильные ладони,
Мышцы крепкие спины!
Эх вы кони мои, кони,
Ох, вы милые слоны!

«Не спеши и, главное, не горбись,-
Так боксер беседовал со мной.-
В ближний бой не лезь, работай в корпус,
Помни, что коронный твой — прямой».

Честь короны шахматной — на карте,-
Он от пораженья не уйдет:
Мы сыграли с Талем десять партий —
В преферанс, в очко и на биллиарде,-
Таль сказал: «Такой не подведет!»

Ох, рельеф мускулатуры!
Дельтовидные — сильны!
Что мне его легкие фигуры,
Эти кони да слоны!

И в буфете, для других закрытом,
Повар успокоил: «Не робей!
Ты с таким прекрасным аппетитом —
Враз проглотишь всех его коней!

Ты присядь перед дорогой дальней —
И бери с питанием рюкзак.
На двоих готовь пирог пасхальный:
Этот Шифер — хоть и гениальный,-
А небось покушать не дурак!»

Ох мы — крепкие орешки!
Мы корону — привезем!
Спать ложусь я — вроде пешки,
Просыпаюся — ферзем!

1972

Жил я славно в первой трети
Двадцать лет на белом свете —
по учению,
Жил бездумно, но при деле,
Плыл, куда глаза глядели,-
по течению.

Думал — вот она, награда,-
Ведь ни веслами не надо,
ни ладонями.
Комары, слепни да осы
Донимали, кровососы,
да не доняли.

Слышал с берега в начале —
Мне о помощи кричали,
о спасении.
Не дождались, бедолаги,-
Я лежал, чумной от браги,
в отключении.

Тряханет ли в повороте,
Завернет в водовороте —
все исправится.
То разуюсь, то обуюсь,
На себя в воде любуюсь —
очень нравится.

Берега текут за лодку,
Ну а я ласкаю глотку
медовухою.
После лишнего глоточку
Глядь — плыву не в одиночку,-
со старухою.

И пока я удивлялся,
Пал туман и оказался
в гиблом месте я,-
И огромная старуха
Хохотнула прямо в ухо,
злая бестия.

Я кричу,- не слышу крика,
Не вяжу от страха лыка,
вижу плохо я,
На ветру меня качает…
— Кто здесь?- Слышу — отвечает:
— Я, Нелегкая!

Брось креститься, причитая,-
Не спасет тебя святая
богородица:
Тот, кто руль и весла бросит,
Тех Нелегкая заносит —
так уж водится!-

Я в потьмах ищу дорогу,
Медовухи понемногу —
только по сту пью,-
А она не засыпает,
Впереди меня ступает
тяжкой поступью.

Вон, споткнулась о коренья,
От такого ожиренья
тяжко охая.
И у нее одышка даже,
А заносит ведь — туда же,
тварь нелегкая.

Вдруг навстречу нам — живая,
Хромоногая, кривая,
морда хитрая.
И кричит:- Стоишь над бездной,
Но спасу тебя, болезный,
слезы вытру я!-

Я спросил:- Ты кто такая?-
А она мне:- Я Кривая,-
воз, мол, вывезу,-
— И хотя я кривобока,
Криворука, кривоока,-
я мол вывезу!

Я воскликнул, наливая:
— Вывози меня, Кривая!
я на привязи!
Я тебе и шбан поставлю,
Кривизну твою исправлю —
только вывези!

И ты, маманя, сучья дочка,
На-ка выпей полглоточка —
больно нервная.
Ты забудь меня на время,
Ты же толстая — в гареме
будешь первая.-

и упали две старухи
У бутыли медовухи
в пьянь, истерику.
Я пока за кочки прячусь,
Я тихонько задом пячусь
прямо к берегу.

Лихо выгреб на стремнину
В два гребка на середину —
ох, пройдоха я!
Чтоб вы сдохли, выпивая,
Две судьбы мои —
Кривая да Нелегкая!

Знать, по злобному расчету
Да по тайному чьему-то
попечению
Не везло мне, обормоту,
И тащило, баламута,
по течению.

Мне казалось, жизнь — отрада,
Мол, ни веслами не надо, ох, не надо —
ох, пройдоха я!
… Удалились, подвывая,
Две судьбы мои —
Кривая да Нелегкая!

1975

_Посвящается евпаторийскому десанту

За нашей спиной остались паденья, закаты,
Ну хоть бы ничтожный, ну хоть бы невидимый взлет!
Мне хочется верить, что черные наши бушлаты
Дадут нам возможность сегодня увидеть восход.

Сегодня на людях сказали: «Умрите геройски!»
Попробуем — ладно! Увидим, какой оборот.
Я только подумал, чужие куря папироски:
«Тут кто как сумеет, — мне важно увидеть восход.»

Особая рота — особый почет для сапера.
Не прыгайте с финкой на спину мою из ветвей,
Напрасно стараться,- я и с перерезанным горлом
Сегодня увижу восход до развязки своей.

Прошли по тылам мы, держась, чтоб не резать их сонных,
И вдруг я заметил, когда прокусили проход,-
Еще несмышленый, зеленый, но чуткий подсолнух
Уже повернулся верхушкой своей на восход.

За нашей спиною в шесть тридцать остались — я знаю,-
Не только паденья, закаты, но взлет и восход.
Два провода голых, зубами скрипя, зачищаю,-
Восхода не видел, но понял: вот-вот — и взойдет.

… Уходит обратно на нас поредевшая рота.
Что было — не важно, а важен лишь взорваный форт.
Мне хочется верить, что грубая наша работа
Вам дарит возможность беспошлинно видеть восход.

1972

За нашей спиною остались паденья, закаты…
Ну хоть бы ничтожный, ну хоть бы невидимый злёт!
Мне хочется верить, что чёрные наши бушлаты
Дадут мне возможность сегодня увидеть восход.

Сегодня на людях сказали: «Умрите геройски!»
Попробуем, ладно, увидим, какой оборот…
Я только подумал, чужие куря папироски:
Тут — кто как умеет, не важно — увидеть восход.

Особая рота — особый почёт для сапёра.
Не прыгайте с финкой на спину мою из ветвей:
Напрасно стараться — я и с перерезанным горлом
Сегодня увижу восход до развязки своей!

Прошли по тылам мы, держась, чтоб не резать их, сонных,
И вдруг я заметил, когда прокусили проход:
Ещё несмышлёный, зелёный, но чуткий одсолнух
Уже повернулся верхушкой своей на восход.

За нашей спиною в шесть тридцать остались — я знаю —
Не только паденья, закаты, но — взлёт и восход.
Два провода голых, зубами скрипя, зачищаю.
Восхода не видел, но понял: вот-вот и взойдёт!

Уходит обратно на нас поредевшая рота.
Что было — неважно, а важен лишь взорванный форт.
Мне хочется верить, что грубая наша работа
Вам дарит возможность беспошлинно видеть восход!

Неужели мы заперты в замкнутый круг?
Неужели спасет только чудо?
У меня в этот день все валилось из рук
И не к счастию билась посуда.

Ну пожалуйста, не уезжай
Насовсем,- постарайся вернуться!
Осторожно: не резко бокалы сближай,-
Разобьются!

Рассвело! Стало ясно: уйдешь по росе,-
Вижу я, что не можешь иначе,
Что всегда лишь в конце длинных рельс и шоссе
Гнезда вьют эти птицы удачи.

Ну пожалуйста, не уезжай
Насовсем,- постарайся вернуться!
Осторожно: не резко бокалы сближай,-
Разобьются!

Не сожгу кораблей, не гореть и мостам,-
Мне бы только набраться терпенья!
Но… хотелось бы мне, чтобы здесь, а не там
Обитало твое вдохновенье.

Ты, пожалуйста, не уезжай
Насовсем,- постарайся вернуться!
Осторожно: не резко бокалы сближай,-
Разобьются!

1972

Ах, на кого я только шляп не надевал!
Mon Dieu! С такими головами разговаривал!
Такие шляпы им на головы напяливал,
Чтоб их врагов разило наповал.

Сорвиголов и оторвиголов видал:
В глазах — огонь, во рту — ругательства и кляпы!
Но были, правда, среди них такие шляпы,
Что я на них бы шляп не надевал.

И на великом короле, и на сатрапе,
И на арапе, и на Римском Папе —
На ком угодно шляпы хороши!
Так согласитесь, наконец, что дело в шляпе,
Но не для головы, а для души.

Под собою ног не чую —
И качается земля…
Третий месяц я бичую,
Так как списан подчистую
С китобоя-корабля.

Ну а так как я бичую,
Беспартийный, не еврей,-
Я на лестницах ночую,
Где тепло от батарей.

Это жизнь! Живи и грейся —
Хрен вам, пуля и петля!
Пью, бывает, хоть залейся:
Кореша приходят с рейса —
И гуляют «от рубля»!

Рупь — не деньги, рупь — бумажка,
Экономить — тяжкий грех.
Ах, душа моя тельняшка —
В сорок полос, семь прорех!

Но послал господь удачу —
Заработал свечку он! —
Увидав, как горько плачу,
Он сказал: «Валяй на Вачу!
Торопись, пока сезон!»

Что такое эта Вача —
Разузнал я у бича,-
Он на Вачу ехал плача —
Возвращался хохоча.

Вача — это речка с мелью
Во глубине сибирских руд,
Вача — это дом с постелью,
Там стараются артелью,-
Много золота берут!

Как вербованный ишачу —
Не ханыжу, не «торчу»…
Взял билет,- лечу на Вачу,
Прилечу — похохочу!

Нету золота богаче —
Люди знают, им видней!
В общем, так или иначе,
Заработал я на Ваче
Сто семнадцать трудодней.

Подсчитали, отобрали,-
За еду, туда-сюда,-
Но четыре тыщи дали
Под расчет — вот это да!

Рассовал я их в карманы,
Где и рупь не ночевал,
И уехал в жарки страны,
Где кафе и рестораны —
Позабыть, как бичевал.

Выпью — там такая чача! —
За советчика бича:
Я на Вачу ехал плача —
Возвращаюсь хохоча!

… Проводник в преддверье пьянки
Извертелся на пупе,
То же и официантки,
А на первом полустанке
Села женщина в купе.

Может, вам она — как кляча,
Мне — так просто в самый раз!
Я на Вачу ехал плача —
Возвращаюсь веселясь!

То да се, да трали-вали,-
Как узнала про рубли…
Слово по слову, у Вали
Сотни по столу шныряли —
С Валей вместе и сошли.

С нею вышла незадача,-
Я и это залечу!
Я на Вачу ехал плача,
Возвращаюсь — хохочу!..

Суток шесть — как просквозило,-
Море — вот оно — стоит.
У меня что было — сплыло,-
Проводник воротит рыло
И за водкой не бежит.

Рупь последний в Сочи трачу —
Телеграмму накатал:
Шлите денег — отбатрачу,
Я их все прохохотал.

Где вы, где вы, рассыпные,-
Хоть ругайся, хоть кричи!
Снова ваш я, дорогие,-
Магаданские, родные,
Незабвенные бичи!

Мимо носа носят чачу,
Мимо рота — алычу…
Я на Вачу еду, плачу,
Над собою хохочу!

1977

Я любил и женщин и проказы:
Что ни день, то новая была,-
И ходили устные рассказы
Про мои любовные дела.

И однажды как-то на дороге
Рядом с морем — с этим не шути —
Встретил я одну из очень многих
На моем на жизненном пути.

А у ней — широкая натура,
А у ней — открытая душа,
А у ней — отличная фигура,-
А у меня в кармане — ни гроша.

Ну а ей — в подарок нужно кольца;
Кабаки, духи из первых рук,-
А взамен — немного удовольствий
От ее сомнительных услуг.

«Я тебе,- она сказала,- Вася,
Дорогое самое отдам!..»
Я сказал: «За сто рублей согласен,-
Если больше — с другом пополам!»

Женщины — как очень злые кони:
Захрипит, закусит удила!..
Может, я чего-нибудь не понял,
Но она обиделась — ушла.

… Через месяц улеглись волненья —
Через месяц вновь пришла она,-
У меня такое ощущенье,
Что ее устроила цена!

1964

Ни пуха ни пера касатику —
Желали мы вчера солдатику,
И он не сплоховал, нисколечко —
Обратно в лес прогнал разбойничка!

От нашего жилья
Спровадил Соловья —
Над нами супостат не властвует!
Из бедного житья —
Да в царские зятья!
Да здравствует солдат! Да здравствует!

Ни пуха ни пера касатику!
Всеобщее ура солдатику!
Геройский совершил поступочек!
Корону защитил, заступничек!

От нашего жилья
Спровадил Соловья, —
Над нами супостат не властвует!
Из бедного житья —
Да в царские зятья!
Да здравствует солдат! Да здравствует!

Шагают актёры в ряд,
Дышат свободно.
Каждый второй — лауреат
Или народный.

Нас тоже манила слава,
Мы в школе учились тогда,
Но, как нам сказал Захава,
Лишь лучших берут сюда!

Для лучших — и мясо из супа,
Для лучших — ролей мешок,
Из лучших составлена труппа, —
Значит всё хорошо!

Попав в этот сладостный плен,
Бегут из него всё реже.
Уходят из этих стен
Только в главрежи.

И вот начальство на бланке
Печатью скрепило побег:
Отныне пусть на Таганке
Добрый живёт человек!

Мы кое-что взять успели
И кое-кого увели.
И вы не осиротели,
А мы — так приобрели.

И… шагают театры в ряд,
Вместе, хоть разных рангов,
В этом во всём виноват
Только Вахтангов.

Другая у нас обитель,
Стезя, или, там, стерня,
Но спросят вас — говорите,
Как Ксидиас: «Он из меня».

Делитесь с нами наследством —
Мы хлам не заносим в храм!
Транжирьте, живя не по средствам,
Идёт расточительность вам!

С Таганки пришли на Арбат —
Дождь не помеха.
Празднует старший брат
Ровно полвека.

Не заманишь меня на эстрадный концерт,
Ни на западный фильм о ковбоях:
Матч финальный на первенство СССР —
Нам сегодня болеть за обоих!

Так прошу: не будите меня поутру —
Не проснусь по гудку и сирене,-
Я болею давно, а сегодня — помру
На Центральной спортивной арене.

Буду я помирать — вы снесите меня
До агонии и до конвульсий
Через западный сектор, потом на коня —
И несите до паузы в пульсе.

Но прошу: не будите меня на ветру —
Не проснусь как Джульетта на сцене,-
Все равно я сегодня возьму и умру
На Центральной спортивной арене.

Пронесите меня, чтоб никто ни гугу:
Кто-то умер — ну что ж, все в порядке,-
Закопайте меня вы в центральном кругу,
Или нет — во вратарской площадке!

… Да, лежу я в центральном кругу на лугу,
Шлю проклятья Виленеву Пашке,-
Но зато — по мне все футболисты бегут,
Словно раньше по телу мурашки.

Вижу я все развитие быстрых атак,
Уличаю голкипера в фальши,-
Виже все — и теперь не кричу как дурак:
Мол, на мыло судью или дальше…

Так прошу: не будите меня поутру,
Глубже чем на полметра не ройте,-
А не то я вторичною смертью помру —
Будто дважды погибший на фронте.

1971

Если друг оказался вдруг
И не друг, и не враг, а — так;
Если сразу не разберёшь,
Плох он или хорош, —
Парня в горы тяни — рискни!
Не бросай одного его:
Пусть он в связке в одной с тобой —
Там поймёшь, кто такой.

Если парень в горах не ах,
Если сразу раскис — и вниз,
Шаг ступил на ледник — и сник,
Оступился — и в крик, —
Значит рядом с тобой — чужой,
Ты его не брани — гони.
Вверх таких не берут и тут
Про таких не поют.

Если ж он не скулил, не ныл;
Пусть он хмур был и зол, но шёл,
А когда ты упал со скал,
Он стонал, но держал;
Если шёл он с тобой, как в бой,
На вершине стоял хмельной, —
Значит, как на себя самого,
Положись на него!

— Во груди душа словно ерзает,
Сердце в ней горит будто свечка.
И в судьбе — как в ружье: то затвор заест,
То в плечо отдаст, то — осечка.

Ах ты долюшка несчастливая,-
Воля царская — несправедливая!

— Я — привидение, я — призрак, но
Я от сидения давно больно.
Темница тесная, везде сквозит,-
Хоть бестелесно я, а все ж — знобит.

Может, кто-нибудь обидится,
Но я, право, не шучу:
Испугать, в углу привидеться —
Совершенно не хочу.

Жаль, что вдруг тебя казнят,- ты с душой хорошею.
Можешь запросто, солдат, звать меня Тимошею.

1974

Так случилось — мужчины ушли,
Побросали посевы до срока.
Вот их больше не видно из окон —
Растворились в дорожной пыли.

Вытекают из колоса зерна —
Эти слезы несжатых полей.
И холодные ветры проворно
Потекли из щелей.

Мы вас ждем — торопите коней!
В добрый час, в добрый час, в добрый час!
Пусть попутные ветры не бьют, а ласкают вам спины.
А потом возвращайтесь скорей!
Ивы плачут по вас,
И без ваших улыбок бледнеют и сохнут рябины.

Мы в высоких живем теремах,
Входа нет никому в эти зданья —
Одиночество и ожиданье
Вместо вас поселилось в домах.

Потеряла и свежесть и прелесть
Белизна неодетых рубах,
Даже старые песни приелись
И навязли в зубах.

Мы вас ждем — торопите коней!
В добрый час, в добрый час, в добрый час!
Пусть попутные ветры не бьют, а ласкают вам спины.
А потом возвращайтесь скорей!
Ивы плачут по вас,
И без ваших улыбок бледнеют и сохнут рябины.

Все единою болью болит,
И звучит с каждым днем непрестанней
Вековечный надрыв причитаний
Отголоском старинных молитв.

Мы вас встретим и пеших, и конных,
Утомленных, нецелых, — любых.
Только б не пустота похоронных
И предчувствие их.

Мы вас ждем — торопите коней!
В добрый час, в добрый час, в добрый час!
Пусть попутные ветры не бьют, а ласкают вам спины.
А потом возвращайтесь скорей!
Ивы плачут по вас,
И без ваших улыбок бледнеют и сохнут рябины.

1971

Я спросил тебя: — Зачем идете в горы вы?-
А ты к вершине шла, а ты рвалася в бой.
— Ведь Эльбрус и с самолета видно здорово! —
Рассмеялась ты и взяла с собой.

И с тех пор ты стала близкая и ласковая,
Альпинистка моя, скалолазка моя!
Первый раз меня из трещины вытаскивая,
Улыбалась ты, скалолазка моя.

А потом, за эти проклятые трещины,
Когда ужин твой я нахваливал,
Получил я две короткие затрещины —
Но не обиделся, а приговаривал:

— Ох, какая же ты близкая и ласковая,
Альпинистка моя, скалолазка моя!
Каждый раз меня по трещинам выискивая,
Ты бранила меня, альпинистка моя.

А потом на каждом нашем восхождении —
Ну почему ты ко мне недоверчивая?! —
Страховала ты меня с наслаждением,
Альпинистка моя гуттаперчевая.

Ох, какая ты неблизкая, неласковая,
Альпинистка моя, скалолазка моя!
Каждый раз меня из пропасти вытаскивая,
Ты ругала меня, скалолазка моя.

За тобой тянулся из последней силы я,-
До тебя уже мне рукой подать.
Вот долезу и скажу: — Довольно, милая!..-
Тут сорвался вниз, но успел сказать:

— Ох, какая же ты близкая и ласковая,
Альпинистка моя, скалолазка моя!
Мы теперь одной веревкой связаны —
Стали оба мы скалолазами.

1966

Их восемь — нас двое. Расклад перед боем
Не наш, но мы будем играть!
Сережа! Держись, нам не светит с тобою,
Но козыри надо равнять.

Я этот набесный квадрат не покину.
Мне цифры сейчас не важны,-
Сегодня мой друг защищает мне спину,
А значит, и шансы равны.

Мне в хвост вышел «мессер», но вот задымил он,
Надсадно завыли винты.
Им даже не надо крестов на могилы,
Сойдут и на крыльях кресты!

— Я — «Первый», я — «Первый», — они под тобою,
Я вышел им наперерез.
Сбей пламя! Уйди в облака! Я прикрою!
В бою не бывает чудес!

Сергей! Ты горишь! Уповай, человече,
Теперь на надежность строп!
Нет! Поздно — и мне вышел мессер навстречу.
Прощай! Я приму его в лоб.

Я знаю — другие сведут с ними счеты.
А по облакам скользя,
Взлетят наши души, как два самолета,-
Ведь им друг без друга нельзя.

Архангел нам скажет: «В раю будет туго!»
Но только ворота — щелк,
Мы бога попросим: «Впишите нас с другом
В какой-нибудь ангельский полк!»

И я попрошу Бога, Духа и Сына,
Чтоб выполнил волю мою:
Пусть вечно мой друг защищает мне спину,
Как в этом последнем бою.

Мы крылья и стрелы попросим у бога,
Ведь нужен им ангел-ас,
А если у них истребителей много,
Пусть пишут в хранители нас.

Хранить — это дело почетное тоже,
Удачу нести на крыле
Таким, как при жизни мы были с Сережей,
И в воздухе и на земле.

1968

Оплавляются свечи
На старинный паркет,
И стекает на плечи
Серебро с эполет.
Как в агонии бродит
Золотое вино…
Все былое уходит, —
Что придет — все равно.

И, в предсмертном томленье
Озираясь назад,
Убегают олени,
Нарываясь на залп.
Кто-то дуло наводит
На невинную грудь…
Все былое уходит, —
Пусть придет что-нибудь.

Кто-то злой и умелый,
Веселясь, наугад
Мечет острые стрелы
В воспаленный закат.
Слышно в буре мелодий
Повторение нот…
Пусть былое уходит, —
Пусть придет что придет.

1972

Один музыкант объяснил мне пространно,
Что будто гитара свой век отжила, —
Заменят гитару электроорганы,
Элекророяль и электропила…

Гитара опять
Не хочет молчать —
Поет ночами лунными,
Как в юность мою,
Своими семью
Серебряными струнами!..

Я слышал вчера — кто-то пел на бульваре:
Был голос уверен, был голос красив, —
Но кажется мне — надоело гитаре
Звенеть под его залихватский мотив.

И все же опять
Не хочет молчать —
Поет ночами лунными,
Как в юность мою,
Своими семью
Серебряными струнами!..

Электророяль мне, конечно, не пара —
Другие появятся с песней другой, —
Но кажется мне — не уйдем мы с гитарой
В заслуженный и нежеланный покой.

Гитара опять
Не хочет молчать —
Поет ночами лунными,
Как в юность мою,
Своими семью
Серебряными струнами!..

1966

Люблю тебя сейчас
Не тайно — напоказ.
Не «после» и не «до» в лучах твоих сгораю.
Навзрыд или смеясь,
Но я люблю сейчас,
А в прошлом — не хочу, а в будущем — не знаю.
В прошедшем «я любил» —
Печальнее могил, —
Все нежное во мне бескрылит и стреножит,
Хотя поэт поэтов говорил:
«Я вас любил, любовь еще, быть может…»
Так говорят о брошенном, отцветшем —
И в этом жалость есть и снисходительность,
Как к свергнутому с трона королю.
Есть в этом сожаленье об ушедшем
Стремленьи, где утеряна стремительность,
И как бы недоверье к «я люблю».

Люблю тебя теперь
Без мер и без потерь,
Мой век стоит сейчас —
Я вен не перережу!
Во время, в продолжение, теперь
Я прошлым не дышу и будущим не брежу.
Приду и вброд, и вплавь
К тебе — хоть обезглавь! —
С цепями на ногах и с гирями по пуду.
Ты только по ошибке не заставь,
Чтоб после «я люблю» добавил я, что «буду».
Есть горечь в этом «буду», как ни странно,
Подделанная подпись, червоточина
И лаз для отступленья, про запас,
Бесцветный яд на самом дне стакана.
И словно настоящему пощечина —
Сомненье в том, что «я люблю» — сейчас.

Смотрю французский сон
С обилием времен,
Где в будущем — не так, и в прошлом — по-другому.
К позорному столбу я пригвожден,
К барьеру вызван я языковому.
Ах, разность в языках!
Не положенье — крах.
Но выход мы вдвоем поищем и обрящем.
Люблю тебя и в сложных временах —
И в будущем, и в прошлом настоящем!..

Когда я об стену разбил лицо и члены
И все, что только было можно, произнес,
Вдруг сзади тихое шептанье раздалось:
— Я умоляю вас, пока не трожьте вены.

При ваших нервах и при вашей худобе
Не лучше ль чаю? Или огненный напиток?
Чем учинять членовредительство себе,
Оставьте что-нибудь нетронутым для пыток. —

Он сказал мне, — приляг,
Успокойся, не плачь. —
Он сказал: — Я не враг,
Я — твой верный палач.

Уж не за полночь — за три,
Давай отдохнем.
Нам ведь все-таки завтра
Работать вдвоем.

Раз дело приняло приятный оборот —
Чем черт не шутит — может, правда, выпить чаю?
— Но только, знаете, весь ваш палачий род
Я, как вы можете представить, презираю.

Он попросил: — Не трожьте грязное белье.
Я сам к палачеству пристрастья не питаю.
Но вы войдите в положение мое —
Я здесь на службе состою, я здесь пытаю.

И не людям, прости, —
Счет веду головам.
Ваш удел — не ахти,
Но завидую вам.

Право, я не шучу,
Я смотрю делово —
Говори что хочу,
Обзывай хоть кого.

Он был обсыпан белой перхотью, как содой,
Он говорил, сморкаясь в старое пальто:
— Приговоренный обладает, как никто,
Свободой слова, то есть подлинной свободой.

И я избавился от острой неприязни
И посочувствовал дурной его судьбе.
— Как жизнь? -спросил меня палач. — Да так себе… —
Спросил бы лучше он: как смерть — за час до казни?.

— Ах, прощенья прошу, —
Важно знать палачу,
Что, когда я вишу,
Я ногами сучу.

Да у плахи сперва
Хорошо б подмели,
Чтоб моя голова
Не валялась в пыли.

Чай закипел, положен сахар по две ложки.
— Спасибо! — Что вы! Не извольте возражать!
Вам скрутят ноги, чтоб сученья избежать,
А грязи нет, — у нас ковровые дорожки.

-Ах, да неужто ли подобное возможно!-
От умиленья я всплакнул и лег ничком.
Он быстро шею мне потрогал осторожно
И одобрительно почмокал языком.

Он шепнул: Ни гугу!
Здесь кругом стукачи.
Чем смогу — помогу,
Только ты не молчи.

Стану ноги пилить —
Можешь ересь болтать,
Чтобы казнь отдалить,
Буду дольше пытать.

Не ночь пред казнью, а души отдохновенье!
А я уже дождаться утра не могу.
Когда он станет жечь меня и гнуть в дугу,
Я крикну весело: — Остановись, мгновенье, —

Чтоб стоны с воплями остались на губах!
— Какую музыку, — спросил он, — дать при этом?
Я, признаюсь, питаю слабость к менуэтам,
Но есть в коллекции у них и Оффенбах.

Будет больно — поплачь,
Если невмоготу, —
Намекнул мне палач.
— Хорошо, я учту.

Подбодрил меня он,
Правда, сам загрустил —
Помнят тех, кто казнен,
А не тех, кто казнил.

Развлек меня про гильотину анекдотом,
Назвав ее лишь подражаньем топору
Он посочувствовал французкому двору
И не казненным, а убитым гугенотам.

Жалел о том, что кол в России упразднен,
Был оживлен и сыпал датами привычно.
Он знал доподлинно — кто, где и как казнен,
И горевал о тех, над кем работал лично.

— Раньше, — он говорил, —
Я дровишки рубил,
Я и стриг, я и брил,
И с ружьишком ходил.

Тратил пыл в пустоту
И губил свой талант,
А на этом посту
Повернулось на лад.

Некстати вспомнил дату смерти Пугачева,
Рубил, должно быть, для наглядности, рукой.
А в то же время знать не знал, кто он такой, —
Невелико образованье палачево.

Парок над чаем тонкой змейкой извивался,
Он дул на воду, грея руки о стекло.
Об инквизиции с почтеньем отзывался
И об опричниках — особенно тепло.

Мы гоняли чаи,
Вдруг палач зарыдал —
Дескать, жертвы мои
Все идут на скандал.

— Ах, вы тяжкие дни,
Палачева стерня.
Ну за что же они
Ненавидят меня?

Он мне поведал назначенье инструментов.
Все так не страшно — и палач как добрый врач.
— Но на работе до поры все это прячь,
Чтоб понапрасну не нервировать клиентов.

Бывает, только его в чувство приведешь,
Водой окатишь и поставишь Оффенбаха,
А он примерится, когда ты подойдешь,
Возьмет и плюнет. И испорчена рубаха.

Накричали речей
Мы за клан палачей.
Мы за всех палачей
Пили чай, чай ничей.

Я совсем обалдел,
Чуть не лопнул, крича.
Я орал: — Кто посмел
Обижать палача?!

Смежила веки мне предсмертная усталость.
Уже светало, наше время истекло.
Но мне хотя бы перед смертью повезло —
Такую ночь провел, не каждому досталось!

Он пожелал мне доброй ночи на прощанье,
Согнал назойливую муху мне с плеча.
Как жаль, недолго мне хранить воспоминанье
И образ доброго чудного палача.

1978

_Артуру Макарову

Лежит камень в степи,
А под него вода течет,
А на камне написано слово:
«Кто направо пойдет —
Ничего не найдет,
А кто прямо пойдет —
Никуда не придет,
Кто налево пойдет —
Ничего не поймет
И ни за грош пропадет».

Перед камнем стоят
Без коней и без мечей
И решают: идти иль не надо.
Был один из них зол,
Он направо пошел,
В одиночку пошел,-
Ничего не нашел —
Ни деревни, ни сел,-
И обратно пришел.

Прямо нету пути —
Никуда не прийти,
Но один не поверил в заклятья
И, подобравши подол,
Напрямую пошел,-
Сколько он ни бродил —
Никуда не добрел, —
Он вернулся и пил,
Он обратно пришел.

Ну а третий — был дурак,
Ничего не знал и так,
И пошел без опаски налево.
Долго ль, коротко ль шагал —
И совсем не страдал,
Пил, гулял и отдыхал,
Ничего не понимал,-
Ничего не понимал,
Так всю жизнь и прошагал —
И не сгинул, и не пропал.

1962