Минули же и годы заточенья; А думал я: конца не будет им! Податели молитв и вдохновенья, Они парили над челом моим, И были их отзывом песнопенья. И что ж? обуреваем и томим Мятежной грустию, слепец безумный, Я рвался в мир и суетный и шумный.
Не для него я создан: только шаг Ступить успел я за священный праг Приюта тихих дум — и уж во власти Глухих забот, и закипели страсти, И дух земли, непримиримый враг Небесного, раздрал меня на части: Затрепетали светлые мечты И скрылися пред князем темноты.
Мне тяжела, горька мне их утрата: Душа же с ними свыклась, жизнь срослась — Но пусть!— И я без них любовью брата Счастлив бы был; с ним вместе, не страшась, Вступил бы я в борьбу — и сопостата Мы побороли бы; нет, дружных нас Не одолел бы!— Может быть, и лира Вновь оживилась бы на лоне мира!
О! почему, неопытный борец, Рукой неосторожной грудь родную Я сжал и ранил?— пусть восторжествую, Пусть и возьму столь лестный мне венец,— Ах! лучше бы я положил, певец, Забытый всеми, голову седую В безвестный темный гроб, чем эту грудь И без того больную оттолкнуть!
Где время то, когда, уединенный, К нему я вдаль объятья простирал, Когда и он, любовью ослепленный, Меня к себе под кров свой призывал? Я наконец перешагнул Урал, Перелетел твой лед, Байкал священный; И вот свою суровую судьбу Я внес в его смиренную избу! Судьбу того, кто с самой колыбели Был бед звездою всем своим друзьям… За них подъемля руки к небесам, Моляся, чтобы скорби пролетели Над милыми,— сердца их я же сам, Бывало, растерзаю! Охладели, Заснули многие; ты не отъят, Ты мне один остался, друг и брат!
А между тем… Покинем и забудем, Забудем бури, будто злые сны! Не станем верить ни страстям, ни людям: Оставь мне, отпусти мои вины; Отныне в жизни неразлучны будем! Ведь той же матерью мы рождены. Сотрем все пятна с памятной скрижали; Всё пополам: и радость, и печали!
3 сентября 1837, Баргузин