В темнице сидит заключённый Под крепкою стражей, Неведомый рыцарь, пленённый Изменою вражей.
И думает рыцарь, горюя: «Не жалко мне жизни. Мне страшно одно, что умру я Далёкий отчизне.
Стремлюся я к ней неизменно Из чуждого края И думать о ней, незабвенной, Хочу, умирая».
Но ворон на прутья решётки Садится беззвучно. «Что, рыцарь, задумался, кроткий? Иль рыцарю скучно?»
Тревогою сердце забилось, И рыцарю мнится — С недоброю вестью явилась Недобрая птица.
«Тебя не посмею спугнуть я, Ты здешний, — я дальний... Молю, не цепляйся за прутья, О, ворон печальный!
Меня с моей думой бесплодной Оставь, кто б ты ни был». Ответствует гость благородный: «Я вестником прибыл.
Ты родину любишь земную, О ней помышляешь. Скажу тебе правду иную — Ты правды не знаешь.
Отчизна тебе изменила, Навеки ты пленный; Но мира она не купила Напрасной изменой:
Предавшую предали снова — Лукаво напали, К защите была не готова, И родину взяли.
Покрыта позором и кровью, Исполнена страха... Ужели ты любишь любовью Достойное праха?»
Но рыцарь вскочил, пораженный Неслыханной вестью, Объят его дух возмущенный И гневом, и местью;
Он ворона гонит с укором От окон темницы... Но вдруг отступил он под взором Таинственной птицы.
И снова спокойно и внятно, Как будто с участьем, Сказал ему гость непонятный: «Смирись пред несчастьем.
Истлело достойное тленья, Всё призрак, что было. Мы живы лишь силой смиренья, Единою силой.
Не веруй, о рыцарь мой, доле Постыдной надежде. Не думай, что был ты на воле Когда-либо прежде.
Пойми — это сон был свободы, Пускай и короткий. Ты прожил все долгие годы В плену, за решеткой.
Ты рвался к далекой отчизне, Любя и страдая. Есть родина, чуждая жизни, И вечно живая».
Умолк… И шуршат только перья О прутья лениво. И рыцарь молчит у преддверья Свободы нелживой.