Сколько чувств ты стараешься мне открыть, Хоть с другими когда-то и не старалась. Там все как-то само по себе получалось — То ль везение чье-то, а то ли прыть?
Я был вроде лагуны в нелегкий час, Где так славно укрыться от всякой бури, И доверчив порою почти до дури, И способен прощать миллионы раз…
Видно, так уж устроена жизнь сама, Что нахальство всех чаще цветы срывает. И чем больше скрывается в нем дерьма, Тем щедрей оно радости получает.
Почему я на свете избрал тебя? Ну — наивность. Допустим, а все же, все же, Ведь должно же быть что-то, наверно, тоже, Чем зажегся я, мучаясь и любя.
Да, сверкнула ты искренно, как звезда, Что зовет тебя радостно за собою. Сколько счастья изведал бы я тогда, Если б только огонь тот зажжен был мною И светил только мне через все года!
Сколько ласк ты порой подарить стараешься, Говоря, что живешь, горячо любя. Но стократ убеждая сама себя, И сама-то, пожалуй, не убеждаешься…
Только я тебе так от души скажу: Не терзай ни себя, ни меня. Не надо. Ведь искусственность — это же не награда, И не этим я, в сущности, дорожу.
Ведь все то, чем ты дышишь и чем живешь, Что в душе твоей самое дорогое, Для меня и враждебное, и чужое И не может быть дорого ни на грош.
Вот такой у нас, видно, нелегкий случай. И никто не подаст нам благую весть. Только ты не насилуй себя, не мучай: Выша сердца не прыгнешь. Что есть — то есть!
Встал рассвет, поджигая ночную тень, Ты в работе. И я — не совсем бездельник. Слышишь: в кухне со свистом кипит кофейник. Что ж, пойдем распечатывать новый день!
И не надо нам, право же, притворяться. Будем жить и решать миллион задач. Делать все, чтоб на споры не натыкаться, И знакомым приветливо улыбаться, И рассеивать тучи, и ждать удач!