Хозяйка руки жмет богатым игрокам, При свете ламп на ней сверкают бриллианты… В урочный час, на бал, спешат к ее саням Франтихи-барыни и франты.
Улыбкам счету нет. Один тапер слепой, Рекомендованный женой официанта, В парадном галстуке, с понурой головой, Угрюм и не похож на франта.
И под локоть слепца сажают за рояль… Он поднял голову — и вот, едва коснулся Упругих клавишей, едва нажал педаль — Гремя, бог музыки проснулся.
Струн металлических звучит высокий строй, Как вихрь несется вальс — подбрякивают шпоры, Шуршат подолы дам, мелькают их узоры, И ароматный веет зной…
А он — потухшими глазами смотрит в стену, Не слышит говора, не видит голых плеч — Лишь звуки, что бегут одни другим на смену, Сердечную ведут с ним речь.
На бедного слепца слетает вдохновенье, И грезит скорбная душа его — к нему Из вечной тьмы плывет и светится сквозь тьму Одно любимое виденье.
Восторг томит его — мечта волнует кровь: Вот жаркий летний день — вот кудри золотые — И полудетские уста, еще немые, С одним намеком на любовь…
Вот ночь волшебная,- шушукают березы — Прошла по саду тень — и к милому лицу Прильнул свет месяца — горят глаза и слезы… И вот уж кажется слепцу:
Похолодевшие, трепещущие руки, Белеясь, тянутся к нему из темноты — И соловьи поют — и сладостные звуки Благоухают, как цветы…
Так образ девушки, когда-то им любимой, Ослепнув, в памяти свежо сберечь он мог; Тот образ для него расцвел и — не поблек, Уже ничем не заменимый.
Еще не знает он, не чует он, что та Подруга юности — давно хозяйка дома Великосветская — изнежена, пуста И с аферистами знакома!
Что от него она в пяти шагах стоит И никогда в слепом тапере не узнает Того, кто вечною любовью к ней пылает, С ее прошедшим говорит.
Что, если б он прозрел, что, если бы, друг в друга Вглядясь, они могли с усилием узнать — Он побледнел бы от смертельного испуга, Она бы — стала хохотать!
1876