Снимаем здесь, в полуподвале, мы с Оней комнату вдвоём. Из двери — деревенской шалью — морозный пар влетает в дом. Окончена ночная смена, но не разобрана кровать, о многом-многом откровенно ей хочется мне рассказать. В Москву приехала когда-то, а вот, читай, письмо ко мне, им хлеба выдали богато, и денег выдадут к зиме, пальто покроя городского приобретёт себе сестра, раздумали продать корову, семья одета и сыта. Живут они теперь не хуже, чем я, — когда бы знать, что так… Живут они теперь не тужат, к тому же дома как-никак. В те годы был один знакомый… Да трудодень — что пустоцвет, и я уехала из дому. Железо гну я девять лет в трубу — не женская работа, загиб ребёночек во мне. Но, правда, на доске почёта и мой портрет, не в стороне. Меня страшит не труд тяжёлый, литьё многопудовых труб (была я полной и весёлой), — мне воздух деревенский люб. Оркестр приобретает школа, и, говорят, построят клуб. Да, можно жить, и очень можно, поля… в деревне благодать. Вестями Оня растревожена и рада за сестру и мать. Спасибо, говорит, Хрущёву!..
30 мая 1956